Дорогами мёртвых

　　Желания загадывают самые разные люди. С этим не поспоришь, это не предотвратишь. О. Ж. Грант привык иметь дело с эгоистами и циниками, с брокерами и дальнобойщицами, с потерявшимися детьми, редкими призраками и ещё более редкими мечтателями. С мертвецами он обычно встречается при других обстоятельствах: они никак не реагируют на его появление, ведут себя гораздо вежливее живых людей, почти не доставляют хлопот и не загадывают желаний. 　　О. Ж. Грант носит твидовые пиджаки, красные галстуки-бабочки и курит трубку в форме головы мартышки. А ещё он исполняет желания — так, как это мог бы делать затаивший тысячелетнюю обиду ифрит или Койот, давно не шутивший над людьми шуток. Справедливости ради, Койот — не такой уж и плохой парень, О. Ж. Грант как-то пил с ним разбавленный солнечный свет на брудершафт. Но с самим О. Ж. Грантом стоит держать ухо востро. 　　Как у любого другого американца, у него полно родственников. И, как и любой другой американец, он старается не видеться с ними без видимой на то причины. Хотя каждый день Благодарения он исправно появляется на пороге старого дома в Льюисе, штат Дэлавер, чтобы сыграть роль чокнутого дядюшки, которого никто не принимает всерьёз. Там собираются те, кто прибыл в Новый Свет на первых кораблях: они одновременно гордятся этим и это же ненавидят. Не всех спрашивали, хотят ли они отправиться на другой конец мира, в дикие земли, где спят свои боги, где реки крови и реки золота — примерно одно и то же, а люди верят в самих себя не притворно, а потому что так воспитаны. Папаня О. Ж. Гранта постоянно хвалился, что был среди тех, кто основал самый первый штат. Врал, конечно. Будь это так, Дэлавер ни за что бы не отказался от налогов: слишком уж его племя любило деньги. 　　О. Ж. Грант оставляет на одной могиле в самом центре Льюиса стопку золотых монет, которая к утру превратится в пыль. Места поклонения в этой стране нынче стоят дорого, и через дорогу от кладбища, древнего, как фундамент всего штата, раскинулась целая улочка маркетинговых развлечений, от парикмахерской и ювелирного магазина до лавочек для туристов. Вся родня с семейных обедов морщит нос, глядя на подобный беспредел. О. Ж. Гранту это кажется настоящим искусством. В этом — всё человеческое отражение, только присмотрись повнимательнее и обязательно поймёшь, что за машина скрыта внутри каждого из них. Потому О. Ж. Гранту и не нужно, чтобы в него верили. Ему достаточно людского любопытства, смешанного с его собственным: он будет курить свою нелепую трубку и колесить по стране до тех пор, пока живы магазины, продающие подушки-пердушки, универмаги с видом на кладбище и сайты, на которых незнакомцы готовы сражаться до последней капли слюны за теории заговора, огни в небе и детскую телепередачу про мертвецов и пиратов, которую никто не видел.* 　　К слову, о них. 　　Мертвеца О. Ж. Грант встречает весной, когда спешит на велосипеде к воротам ближайшей школы — местную футбольную звезду распирает от желаний, как тут не помочь. Ему даже не приходится особенно стараться, потому что по всему школьному двору уже наследил Койот. Их дороги имеют привычку пересекаться, но это совсем не страшно. Даже забавно. 　　Мертвец ждёт его в придорожной канаве: таких называют «подснежниками», судя по полицейским драмам на кабельных каналах. И после этой встречи О. Ж. Грант нарушает собственное правило. *** 　　Сумасшедший Суини напивается в местном пабе. Это не новость и не что-то из ряда вон выходящее: если Суини не в пабе, то он шатается поблизости в поисках неприятностей. Третьего не дано. И О. Ж. Гранту это хорошо известно. 　　Он не подсаживается к Суини — просто появляется на соседнем стуле и замечает, какой добрый нынче вечер. Суини так сильно дёргается, что выплёскивает пиво себе в лицо. Работа с людьми — то, ради чего О. Ж. Грант просыпается по утрам. Даже если эти люди — и не люди вовсе. 　　— Кой чёрт тебя сюда притащил? — сонно вываливается из пасти Суини. Будь сегодня семнадцатое марта, вместе с каждым проклятием он плевался бы изжёванным ядовитым плющом или змеями, как в той старой сказке. И О. Ж. Грант бы хорошо это понял: он и сам каждую осень подавляет желание спалить дом в Льюисе вместе со всеми его обитателями. Это в нём говорит не та часть, что отвечает за язык, жадность и любопытство. Это сторона матери: древняя, злая и нетерпимая. При жизни коренное население Америки слишком долго терпело, потому после смерти они избавляются от этой привычки. 　　О. Ж. Грант закуривает трубку и продолжает говорить, не вынимая её изо рта: 　　— Никакой вежливости от старого народа, никакого уважения. В современном мире принято отвечать на приветствие приветствием, дорогой кузен двоюродного племянника по третьей линии нашей вдовствующей прабабки. 　　— В современном мире скорее помолются своему провайдеру, чем вынесут крынку молока для фэйри. 　　— И будут бесконечно правы! Какая им польза от дурацкой случайности, что окупится в далёком будущем, когда Интернетом можно пользоваться прямо сейчас? 　　Суини скашивает на него взгляд и ухмыляется. 　　— Надеюсь, тебе за это платят. 　　— Кузен, — О. Ж. Грант причмокивает трубкой и чуть отклоняется назад, словно бы в обиде. — Есть ли награда лучше, чем чужие неудачи? 　　Суини молчит, и О. Ж. Грант делает знак бармену, чтобы принёс чего-нибудь ему и долил в кружку родственника того пойла, которым тот выбрал травиться сегодня вечером. Любой человеческий алкоголь — тот ещё яд. Всё, что родит земля, нынче пропитано тяжёлым железом, потому и у фэйри всё меньше сил и всё меньше желания подниматься с места. Они тонут, как железные топоры, в океане наступившего будущего. 　　Но Сумасшедший Суини только кажется таким же, как орава гордящихся одним своим существованием мэрилендских фэйри. Да, ещё нет десяти утра, а он уже пьёт, словно пытается залить какую-то чёрную дыру внутри себя — О. Ж. Грант любит проделывать подобное со смертными, они очаровательны в своих попытках заполнить пустоту. Да, кажется, что Суини бросил переходить границы пару веков назад, никогда не нацеплял зелёное и не нырял в толпу парада в честь Дня Святого Патрика. Да, он выглядит так, словно забыл, где зарыт его горшочек с золотом, и с какой стороны седлать радугу. 　　Но О. Ж. Грант знает, что Суини прозвали Сумасшедшим не за его настоящее. На старых берегах он сражался в чужих битвах с железом в руках, словно оно не оставляло на его коже ожогов, словно не кружило голову и не заставляло кровь кипеть прямо в жилах. Суини научился жить в человеческом мире задолго до того, как кто-то вообще задумывался о том, а стоит ли оно того. У них с О. Ж. Грантом было гораздо больше общего, чем дальние родственники и проклятые рыжие волосы. 　　— Какому несчастному ублюдку повезло с тобой на этот раз? 　　Суини не смотрит на собеседника — он уткнулся в поставленный перед ним бокал. 　　— Это явно не "Бадвайзер"**... — бормочет он так тихо, как будто лепреконам вообще не пристало произносить это слово в приличном обществе. 　　— За встречу! — О. Ж. Грант уже поднимает свой собственный бокал. Его содержимое почти светится: как золото, зарытое под зелёными ирландскими холмами. Бармен целую секунду пялится на поднятый бокал так, словно пытается понять, откуда в его забегаловке вообще взялось что-то подобное и не ошибся ли он с ценником, а потом возвращается в заднюю комнату и совершенно забывает о тёмной бутыли, увитой посеревшими, готовыми вот-вот рассыпаться побегами растения. И растение, и бутыль, и её содержимое — старше и самого бармена, и бара, который достался ему от дедушки. Когда-то этот бар был подземным и незаконным, и дело у него шли куда лучше. Да будут прокляты те, что говорят, будто кризисы ужасны для бизнеса. 　　Суини перестаёт задавать вопросы и пьёт. Золотистая брага обжигает, как калёное железо из начала времён, когда люди только начали вешать подковы над входом в дом и носить обереги, выкраденные из кузницы. Он не спрашивает, откуда у этого выёбистого исполнителя желаний такие запасы, не просит разрешения налить ещё и даже никак не комментирует ни галстук-бабочку, ни пиджак, ни эту совершенно дикую трубку, которой место в музее на обочине, а не в чьём-то рту. 　　О. Ж. Грант заговаривает сам. Фэйри любят играть на своём поле. 　　— Ублюдок сам волен решать, насколько несчастным будет, — заявляет он и довольно ухмыляется. 　　Это, конечно, неправда. Люди ко всему привыкают, но не, кому довелось загадать желание в опасной близости от О. Ж Гранта, жалеют об это до конца своей жизни. Чаще всего — очень короткой. 　　— Так чего тебе? Хочешь растянуть удовольствие? Чтоб я покидал в некоего идиота слепой удачей? 　　В глазах О. Ж. Гранта загорается нехороший огонёк: то ли он никогда об этом прежде не задумывался, то ли Суини попал в самую точку. 　　— Дело не в том, чего хочу я, — О. Ж. Грант вынимает изо рта трубку и вытряхивает из её пепел прямо на барную стойку. Вместе с ним вниз падает несколько четырёхлистников. Какой же позёр. 　　— Да-да, дело всегда в том, чего хотят смертные. А потом плот-твист в духе этого блядского индуса.*** 　　О. Ж. Грант улыбается так, словно Рождество наступило пораньше и ему выдали несколько незапланированных подарков. 　　— Ты ходишь в кино! Вот уж чего не ожидал. 　　— К делу давай. 　　Суини надеется, что его треклятый кузен-перекати-поле, который способен цепляться корнями в американскую почву и как ни в чём не бывало расти, а потом катиться дальше, не решит организовать кино-клуб. 　　— На днях мне подвернулось интересное желание. 　　Ага, стало быть, одно из этих. Интересных, которые О. Ж. Грант любит даже больше, чем розыгрыши и когда невежественные дураки получают по заслугам. 　　Суини слышал отголоски таких желаний, даже когда того не хотел. Все эти местные новости, на которые другой бы ни за что не обратил внимания, но, когда ты затерявшийся в Новом Свете лепрекон, начинаешь замечать такие вещи. Открытие благотворительной художественной выставки, посвящённой придорожным кафешках, в Сент-Луисе. Бывшая алкоголичка, переехавшая из Британии и открывшая пансион в Орегоне. Подростки, чудом спасшиеся из пожара в Орегоне. Закрытие туристического аттракциона — снова в Орегоне. Если подумать, может, Орегон просто был странным штатом. 　　— Что-то не эгоистичное? В расцвет пост-гуманизма? Да уж, шокирующе. 　　На лице О. Ж Гранта написано, что он очень хочет задать вопрос, не касающийся непосредственно его дела. Но в конечном итоге он произносит: 　　— Давно ты разговаривал с мёртвыми, малыш Суини? 　　Видите ли, технически в Суини почти два метра роста. И Сумасшедшим его прозвали задолго до того, как отец О. Ж. Гранта, этот несчастный кобель, не только не положил глаз на индейскую девушку с кожей цвета коры и взглядом, пробивающим сталь, но даже не задумывался о том, чтобы покинуть Ирландию. Но от трав в браге приятно тянет язык, и Суини только поворачивается и вскидывает одну бровь — ту, что недавно рассекли в очередной барной потасовке. О, он разговаривал с мертвецами. Самыми разными. Теми, что погибли в битве. Теми, что никогда не были живыми. И теми, что были живы только технически — таких в последнее время становится всё больше, их собственная пустота выедает их изнутри, и не нужны для этого никакие трикстеры, чудеса и желания. Но мёртвые — они простые. Куда проще живых. 　　— Все мертвецы хотят жить. Дурость, она со смертью не исчезает, — замечает Суини и заглатывает остатки браги прямо из пузатой бутылки. 　　— В том-то и дело, дорогой кузен, — О. Ж. Грант приподнимает брови и опирается на стойку локтями. — Этот мертвец не хочет жить. Она хочет найти смысл. ______________________________ *"Бухта Кэндл" — крипипаста про детское шоу с пиратами и всякой чертовщиной. **"Budweiser" (Bud) — одна из самых популярных марок пива в Америке. ***М. Найт Шьямалан — американский режиссёр индийского происхождения, славящийся своими "вотэтоповоротами".