Искупление

      — Миша, посмотрите на меня! Я все та же.       Репнин медленно обернулся. Девушка смотрела на него полными слез глазами. Анна уже успела переодеться в черное платье и снова казалась благородной воспитанницей покойного барона, словно это не она несколько минут назад извивалась в бесстыдном танце, а кто-то другой.       Губы князя дрогнули в усмешке:       — Разве?! Вы уверены, что я вижу перед собой прежнюю Анну? Ту, которую полюбил всей душой? Я вижу перед собой те же глаза, слышу тот же голос, только теперь мне известно — это крепостная актриса, а не благородная девица. Браво, мадемуазель! Ваш спектакль, устроенный вместе с Корфом, удался на славу! Представляю, как вы веселились, обдумывая свой план. Еще бы — дворянин у ног крепостной.       Дальше говорить он не смог: рану нещадно саднило, голова кружилась, и Михаил, пошатнувшись, оперся на одну из колонн.       — Михаил Александрович, что с Вами?! Вам плохо?!       Голос девушки был полон тревоги, только она теперь казалась ему такой же фальшивой, как все в этой актерке.       — Не подходите ко мне! — собрав остатки сил, Репнин направился к своему коню, которого Григорий подвел к крыльцу. Превозмогая боль сел в седло, но тронуться не успел.       — Прошу Вас, выслушайте меня! — рука Анны судорожно вцепилась за уздечку.       — Выслушать очередную ложь? Увольте, сударыня! — с этими словами князь пришпорил коня.       — Подождите! — девушка все еще надеялась объясниться, но всадник, рванувшись, взял с места в галоп.       Понукая жеребца, Репнин ни разу не обернулся. Он не видел, как Анна, не удержавшись, упала на колени в осеннюю грязь, да так и застыла. Ей казалось — она умирает от горя и безысходности. Девушка не понимала, что ей говорит подошедшая Полина, не слышала ее злорадного смеха. Анна смотрела, как удаляется князь, увозя с собой последнюю надежду на счастье. Единственное, что жило в ней — заунывная мелодия, под которую ей пришлось танцевать, она звучала в голове, сводя с ума. Медленная, тягучая музыка снова возвращала ее назад, в ярко освещенную столовую, где она пережила самый большой позор в своей жизни.       Анна вцепилась в виски, не желая слышать ее больше. Ей хотелось выть во весь голос, заглушая боль и отчаяние, но сил ни на что не было. Девушка только тихо поскуливала, словно щенок, выброшенный хозяевами за ненадобностью. Сейчас Анна не чувствовала холода, не видела ничего вокруг, ей казалось — она осталась совсем одна в кромешной темноте, которая окутывала ее плотной пеленой, не оставляя свету ни малейшего шанса. Погруженная в отчаяние девушка даже не поняла, что происходит, когда сильные руки оторвали ее от земли.       Владимир в одиночестве сидел за столом, глядя перед собой невидящим взглядом. Недавнее унижение Анны не принесло желанного облегчения, скорее наоборот. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять — он проиграл эту войну с отцовской воспитанницей. Гнев Оболенского, растерянность Мишеля и отчаяние во взгляде Анны камнем лежали на душе. Сергей Степанович уже выразил свое отношение к этому фарсу, отчитав его, как нашкодившего мальчишку, а впереди еще объяснение с Репниным. Сейчас князь ушел, но вернется обязательно, вот тогда придется отвечать за свою выходку сполна. К тому же, если Михаил не простит его, о многолетней дружбе придется забыть. Об Анне ему и думать не хотелось, вернее о том, каково ей сейчас. Корф даже представить себе не мог, что он должен будет сделать для искупления своей вины.       Барон в бессильной ярости ударил кулаком по столу. Хотелось крушить все вокруг, вымещая злость на весь мир, на упрямую холопку, на друга, который не понял его, хотя Владимир старался только ему во благо. Ведь неизвестно, куда бы его завела любовь к крепостной. Выходит — он был прав, во всем прав. Тогда почему так гадко на душе?       Налив рюмку, Корф одним глотком осушил ее, не чувствуя, как водка обожгла горло. Спасительный хмель не помог ему, не избавив от угрызений совести. Терзаемый сомнениями барон сидел, не поднимая головы, поэтому не заметил, как в приоткрывшуюся дверь кто-то вошел. Он очнулся только в тот момент, когда на его плечо легла теплая рука. Недоумевая «неужели Анна?!», Владимир обернулся и увидел Полину, стоявшую почти вплотную к нему. Девка вовсе не скрывала, зачем явилась сюда: в глазах томление, губы призывно приоткрыты, она даже не сняла костюма, в котором выглядела весьма соблазнительно. Корф усмехнулся: «А почему бы нет?» Если уж быть негодяем, так до конца. Схватив Полину за руку, он грубо притянул ее к себе не обращая внимание на то, что причиняет ей боль. Владимир вовсе не собирался дарить нежность этой холопке, хотелось просто выпустить пар, забыться, не думать ни о чем, стискивая мягкое податливое тело.       Когда все закончилось, он оттолкнул девку и оглядел разгромленную комнату: разбитая посуда, сброшенная скатерть, осколки на ковре под ногами и Полька, восседавшая на столе словно королева. Почему-то ее вид был особенно неприятен Корфу. Холодно бросив уничижительное «прибери здесь все», он схватил со стола графин с коньяком и отправился к себе. Оказавшись в своей спальне, опустился на разобранную кровать прихлебывая прямо из горлышка. Так и сидел, прикладываясь к графину, пока тот не опустел, а сам он не свалился на подушки, забываясь пьяным сном.       А Полина после ухода барина вовсе не спешила слезть со стола, чтобы выполнить его распоряжение. С чего это ей надрываться, убирая комнаты да натирая паркет! Хозяйской любовнице можно и побездельничать. Наглая девка чуть только не облизывалась, представляя себя примой крепостного театра, одетой в дорогие наряды. Ведь барон богат, если угождать ему во всем — не поскупится на подарки.       Замечтавшись, она не заметила вошедшую Варвару и очнулась только тогда, когда услышала возмущенный возглас:       — Господи Боже, что ж это деется?! Что за погром тут господа учинили?! А ты, позорница, отчего здеся нагишом сидишь?! Совсем стыд потеряла!       — Ругайся, ругайся, недолго тебе осталось командовать, — огрызнулась Полька. — Теперь я здесь буду вместо Аньки, потому как мой танец барину больше понравился.       С этими словами девка лениво слезла со стола и отправилась к себе, где уснула сном праведницы, в котором она блистала на подмостках Императорского театра. Едва продрав утром глаза, Полина тут же бросилась к сундуку, отыскивая платье понарядней. Она понимала — вчерашнего вечера мало, надо закрепить свой успех, а для этого необходимо выглядеть как можно привлекательней. Одевшись, она вышла из комнаты и нос к носу столкнулась с управляющим, который посмотрел на нее с нескрываемым удивлением.       — Ты чего это сегодня так вырядилась? — полюбопытствовал Карл Модестович. — Неужто в этом платье собралась в комнатах прибираться?       —  Кто тебе сказал, что я теперь в комнатах прибирать буду? — девка нагло подбоченилась. — Я, может быть, тебе больше не подчиняюсь.       — Да ты никак белены объелась?! — немец возмущенно встопорщил усы. — На конюшню захотела?!       — Ты не очень-то грози! — фыркнула Полина. — Я вот барину пожалуюсь — узнаешь, как надо мной измываться.       — Барину? — начиная догадываться, протянул Карл Модестович. — Ну, ловка!       — То ли еще будет, — горделиво выпятила грудь горничная, — скоро совсем Анькино место займу.       — Вовремя ты об Аньке заговорила, — спохватился управляющий, — как раз хотел у тебя спросить — не видела ее?       — Только вчера вечером, после танца. Когда она за князем своим выскочила, удержать хотела. А он ей: «увольте, сударыня!» С тем и уехал, а она осталась — ему вслед смотреть, — злорадно хихикнула Полина.       Но потом вдруг, словно что-то сообразив, спросила:       — Тебе какая надобность до Анны, Карл Модестович?       — Так это, — немец замялся, — она же говорила — будет ждать меня после танца в своей спальне. Я-то пришел, только там никого.       — Неужто сбежала?! — ахнула девка.       — Ты думай, чего болтаешь! — Шуллер не на шутку испугался. — Это выходит — холопка сбежала, а я ни сном ни духом! Да барин мне голову оторвет! Искать надобно!       — Погоди, Карл Модестович, — Полина схватила его за руку, — не торопись ты Аньку искать.       — Это как? — уставился на нее управляющий.       — Подожди маленько. Если барин о ней не спросит — ты молчи. Может, она в лес убежала с горя, вот пусть там и замерзает. А если сбежала — пускай барин ее поищет подольше, разозлится сильнее, глядишь — отправит на скотный двор или в деревню, с глаз долой.       — Тебе-то какой в том резон? — полюбопытствовал Модестович.       —  Вдруг Анька больше барину глянется, останусь я тогда с носом. Надо от нее навсегда избавиться. И тебе, и мне выгодно, чтоб духу ее здесь не было. Не забывай, сколько ты ей гадостей делал. Стань она барской любовницей — мигом все припомнит.       — Дело говоришь, — немец почесал макушку. — Только как мне перед барином оправдываться, когда он узнает об исчезновении Анны?       — Скажи — искал, но не нашел, а его беспокоить не хотел до поры.       — Попробую, — управляющий говорил как-то неуверенно.       — Постарайся, Карл Модестович, — елейно проговорила Полина. — Придет время — я тебя не обижу.       — Ох, девка, — покачал головой Шуллер, явно поддаваясь на ее уговоры.       Владимир проснулся поздним утром. Голова раскалывалась, во рту пересохло. Хорошо хоть портьеры были задернуты, и дневной свет не раздражал воспаленных глаз. Сев на кровати, барон со стоном схватился за голову. К мучительному похмелью добавились не менее мучительные воспоминания о вчерашнем вечере. Да еще эта Полина! Что же ему теперь делать со всем случившимся?!       Посидев немного, Корф через силу встал и, приведя себя в порядок, спустился в столовую. Здесь уже было чисто убрано, и ничего не напоминало о прошедшей вакханалии. Разве только Полина, разодетая в платье попугайской расцветки, что крутилась возле стола, глядя на него маслеными глазами. От пестроты ее наряда рябило в глазах, запах дешевых духов вызывал тошноту, поэтому Владимир с трудом сдерживал желание рыкнуть на назойливую девку.       Находиться за столом в одиночестве было непривычно, но нынче никто не составил ему компанию: Оболенский уехал еще до завтрака, Репнин, судя по всему, не вернулся, Анна вообще не спустилась из своей комнаты. Скорее всего, не хотела его видеть, а может быть, оплакивала разбитые надежды на счастье с Репниным. От этой мысли и воспоминании об их поцелуе вновь накатила непонятная злоба, заставляя скрежетать зубами и сильнее сжимать кулаки. Почти ничего не съев, барон встал и отправился в библиотеку. Нужно было все обдумать, чтобы принять правильное решение в отношении Анны. Но почему-то решать ничего не получалось. В голове роились воспоминания о тех днях, когда жизнь была беззаботно-счастливой, когда отец с Анной были самыми дорогими ему людьми и не было этого изматывающего чувства то ли ненависти, то ли еще чего-то.       «Помнишь?» — шептала память.       «Зачем ты это сделал?!» — не унималась совесть.       «Ты спасал друга!» — пафосно заявляло самолюбие.       Измученный внутренней борьбой, Корф не вышел к обеду, рявкнув «пошла вон!» на сунувшуюся к нему с подносом Полину. И только когда стало темнеть да вошедший лакей зажег свечи, Владимир решился. Взяв из ящика лист гербовой бумаги, он написал вольную на имя Анны, поставив внизу размашистую подпись. В конце концов, это была воля покойного отца и он обязан ее выполнить. Завтра надо будет отправить Никиту в уезд, пусть официально заверит бумагу — и все. Анна будет вольна поступать так, как ей заблагорассудится: уехать из поместья, поступить в театр, играть свои роли. Только почему-то эта мысль не вызывала радости. Представив себе дом без Анны, барон почувствовал в душе пустоту. Странно, неужели он так привязался к отцовской игрушке, что жалко ее отпускать?       Ладно, все пройдет, махнул рукой Владимир, теперь же необходимо извиниться перед Анной. Как ни крути — он унизил ее, поэтому надо постараться загладить свою вину. Вздохнув, барон вышел из библиотеки и легко поднялся на второй этаж. Подойдя к комнате Анны, он немного постоял, преодолевая непонятную робость, а потом негромко постучал. За дверью стояла тишина. Стукнув сильнее, Владимир толкнул дверь. Комната была погружена в темноту: свечи не зажжены, камин не затоплен. Стараясь что-нибудь разглядеть, Владимир позвал:       — Анна, Вы здесь?        Из тьмы, окутавшей комнату, не донеслось ни звука.       Решив — Анна, скорее всего, на кухне, возле Варвары, Корф закрыл дверь и отправился во владения своей кухарки. Войдя на кухню, он застал за ужином почти всю дворню, но Анны среди них не было. Недоумевая, он обвел взглядом присутствующих, потом спросил:       — Варя, а где Анна?       — Дык не знаю, барин, — кухарка выглядела растерянной. — Я думала, в комнате она.       — Нет ее там, — Владимир начинал нервничать. — Я только что оттуда. Кто-нибудь видел ее сегодня? — барон обращался уже ко всем.       Молчаливое покачивание голов было ответом на его вопрос. Полька единственная осмелилась подать голос.       — Сбежала, барин! Точно сбежала! — затараторила она. — Выпороть ее надобно как следует, — попыталась было продолжить девка, но осеклась под ледяным взглядом.       — Ты мне советовать будешь?! Сама на конюшню захотела? — раздражение барона росло. — Где Карл Модестович?!       — У себя, барин, — робко сказала Варвара.       — Григорий, скажи ему — пусть мигом явится, если не хочет получить расчет.       С этими словами он вышел из кухни, направившись в гостиную, где принялся расхаживать из угла в угол в ожидании управляющего.       Через несколько минут дверь отворилась, и Шуллер робко вошел в комнату. Видимо, Григорий успел предупредить его, что хозяин не в духе.       — Звали, Владимир Иванович? — подобострастно спросил он.       — Где Анна?! — рык Корфа, казалось, сотрясал стены.       — Ищу, господин барон.       — То есть как — ищете?! Вы знали, что ее нет в доме и молчали?!       — Тревожить Вас не хотел. Надеялся сам управиться. Не могла она далеко убежать.       — А Вы уверены в том, что она убежала? С кем? С Репниным?       — Думаю, князь здесь ни при чем. Полька утверждает — он рассердился на Анну и уехал. Говорил, будто видеть ее не хочет. Выходит — сама сбежала.       Сбежала ли? — Владимир не отрываясь смотрел на управляющего. — А вдруг руки на себя наложила? Запомните, Карл Модестович, если с Анной что-нибудь случится, Вы мне за это головой ответите!       — Найдем, найдем, господин барон, — зачастил немец. — С утра начнем искать. Сейчас-то все равно без толку, ночь на дворе.       — Убирайтесь, Карл Модестович, — процедил сквозь зубы Корф. — И помните о том, что я Вам говорил.       Управляющий бочком протиснулся в двери, поспешив убраться подальше от хозяйского гнева, а Владимир продолжил расхаживать по гостиной. Мысль о том, что с Анной может случиться беда, не давала ему покоя. Видит Бог — он не желал ей зла, просто хотел разоблачить обман. И вот что из этого вышло.       В тревоге за девушку Владимир не сомкнул глаз всю ночь, а с рассветом, собрав мужиков, решил прочесать лес. Прав был Шуллер, далеко она уйти не могла, если только… Об этом «только» даже думать не хотелось. Оставалось надеяться, что богобоязненная Анна не решится на самоубийство. Какое-то чутье подсказывало Корфу — она жива и находится недалеко. Поэтому прежде чем начать поиски, он решил заглянуть в избушку Сычихи. Может быть, Анна спряталась там, а возможно — тетушка знает, где она. Ведь недаром же ведьмой считается.       Барон собрался было выходить, но покинуть комнату не успел: дверь распахнулась и на пороге возник Репнин.