Дом тысячи окон

Дазай Осаму иногда говорил о том, что любит Накахару Чую. Чаще всего он произносил это в постели, заставляя самого Чую чувствовать себя не в своей тарелке и терять голову, в которой и так к тому времени не было ни единой здравой мысли или намека на нее. Иногда он шептал это, чтобы никто не слышал, Чуе на ухо, улыбаясь своей фирменной улыбкой «я хочу кирпич в лицо», когда они, разделив несколько бутылок дорогого вина, пьяные, но с легкостью в голове, танцевали, кружа вальс или подобие танго. Дазай наклонялся к Чуе, шептал слова любви, а Чуя смеялся, игриво отвечая заплетающимся языком на французском. Чаще всего это были цитаты французских стихотворений, которые он произносил почти нараспев, смеясь после. Они танцевали посреди бара, не реагируя на то, что посетители заведения почти притихали, наблюдая за самым опасным криминальным дуэтом Йокогамы, снимали их танец на камеру, ловили движения на фото и видео. Дуэту Соукоку было плевать, пускай ловят столь уникальные кадры, пока пара им позволяет, больше такой удачи не будет. Одни считали их наглухо отбитыми, другие восхищались красотой. Третьи восхищались тем, что они наглухо отбитые, и считали увиденное красивым. Выпив вина, сидя за спиной Чуи, Осаму с улыбкой запускает пальцы в рыжие волосы, подолгу водит руками и почесывает, наблюдая, как тот прикрывает глаза и откладывает все свои дела на потом, позволяя себе наслаждаться прикосновениями. Шатен оттягивает пряди, мягко накручивая их на пальцы, и после, подушечками, почти не касаясь, ведет по открытой шее вниз, останавливается на чокере, зацепляется за него, создавая напарнику давление на шее, и тянет на себя, заставляя запрокинуть голову, используя как опору тело за спиной. Карие насмешливые глаза встречаются с глазами серо-голубого цвета, похожие на пасмурное небо, но сейчас напоминающие скорее плавящийся лед. Дазай смотрит на прикрытые темно-рыжими ресницами глаза и, улыбаясь чуть более самодовольно, чем раньше, склоняется, чтобы прикоснуться губами к губам напарника, выводя его на поцелуй. Накахара закрывает глаза окончательно, доверяясь забинтованным рукам Осаму и отвечает на лениво-медленный поцелуй, пропитанный чем-то домашним и теплым, с привкусом алкоголя на губах обоих. — Я люблю тебя, — тихо произносит преемник Мори, все ещё улыбаясь и довольно щурясь, снова запуская пальцы в волосы исполнителя. В трезвом состоянии, без опьянения телом Чуи или алкоголем, Дазай не произносит ничего подобного. Он зло подкалывает Накахару, мерзко улыбаясь, злит его, дает обидные прозвища и обязательно тыкает в недостатки в виде вспыльчивости и низкого роста. Накахара Чуя всем своим нутром ненавидел Дазая Осаму. Осаму не воспринимает Чую серьезно и не считается с его раздражением, беся до тех пор, пока Чуя не начинает буквально кипеть, прописывая сильным ударом по наглой роже, матерясь и осыпая Дазая сто и одним проклятием, угрозами, не все из который Дазай когда-либо вообще слышал ранее. Они спорили и ссорились почти всегда: на заданиях, по дороге, столкнувшись в коридоре, посреди улицы. Осаму демонстрировал свое сомнительное чувство юмора, взбешенный Чуя орал на него и частенько бил. Однако наглая получившая рожа лишь улыбалась и выдавала еще что-нибудь такое, от чего его напарника буквально начинает колотить от гнева, он гнет столовые приборы или разбивает стакан в руке, позже запуская в Дазая то, что попадется под руку, будь то стеклянная ваза или остро наточенный нож, которым Чуя искусно орудует на заданиях. Так или иначе, Дазай всегда уворачивается. Возможно потому, что Чуя сам дает ему возможность увернуться. Накахара ненавидит Дазая за его мерзкие подколы, за его вечную и часто неуместную улыбку, несерьезность, за… да, блядь, за все. Наблюдая за тем, как Осаму, самодовольно улыбаясь, поднял руку высоко над своей головой, держа в ней снятую с головы рыжего мафиози шляпу, Чуя бесится и едва ли не скрипит зубами, сжимая кулаки. Очевидно Дазаю нравится такое положение вещей и скорее всего он хочет, чтобы напарник просил и прыгал, пытаясь достать шляпу. О, это бы очень подняло его настроение. Не дождется. Когда на сдержанное «отдай» шатен поднимает руку еще выше, весь вытягиваясь и довольно щурясь, Чуя вспыхивает, словно облитый бензином автомобиль, в который швырнули зажженную спичку и теперь все полыхало ярким заревом, обещая с минуты на минуту рвануть. Накахара ничего не обещал. Он просто рванул. Довольно безрассудно было испытывать нервы того, кто специализировался на ближнем бое. Грубо сделав напарнику подсечку, хватая его свободную руку и сваливая заломанного шатена лицом вниз, исполнитель Портовой мафии поставил колено на чужую спину и вернул шляпу на свою рыжую голову. Дазай преувеличенно хнычет от боли, скорее всего издеваясь, и Накахара сильнее заламывает его руку, заставляя зашипеть и заткнуться, чтобы не остаться без руки, сам же исполнитель, бросая в затылок лежащего на полу раздражающего козла уничтожающие взгляды, наполненные жаждой убивать, склоняется к нему, и цедит сквозь зубы угрозу о том, что, если тот еще раз прикоснется к шляпе, он останется без обоих рук и со свернутой шеей. Дазай понятливо молчит и Чуя, рыкнув грубое «клоун ебаный», отпускает его. Еще не раз Дазай прикасается к шляпе, срывая ее с головы Накахары и подкалывает парня. Его руки все еще целы и Чуя не сворачивает ему шею. Накахара Чуя ненавидел Дазая Осаму. За то, что тот треплет ему нервы, заставляет чувствовать себя уязвленным, доводит до белого каления и никогда не слушает. Но больше, чем за все это, рыжий эспер ненавидел Дазая за то, что по сути тот полностью в ответе за жизнь Чуи на заданиях. Если Дазай не соизволит поднять свою задницу и успеть, Чуя умрет. Есть Дазай умрет, когда Чуя использует Порчу, Чуя умрет. Если Дазай решит так в своей слишком умной и закрытой голове, Чуя умрет. Дазай исправно поднимает свою задницу и успевает, Дазай не умирает, Дазай все ещё не решил, что может по своей прихоти оставить Чую умирать и сказать, что это несчастный случай. Зато Дазай замечательно заставляет платить ему той же монетой, когда пытается вскрыть вены, наглотаться таблеток, повеситься, попасть под машину, прыгнуть с крыши, из окна, с моста, бросается под пули. У Чуи дергается глаз, но он так же из раза в раз успевает в нужный момент, кричит на тупицу и откачивает его, стаскивает с табуретки или подоконника и вызывает скорую. Накахара сидит рядом с Дазаем до тех пор, пока не становится уверен, что тот не решится на второй раунд, стоит Чуе оставить его сейчас одного в квартире. Накахара устало смотрит на то, как его напарник, только что пытавшийся свести счёты с жизнью, улыбается и шутит о том, что Чуя его ангел-хранитель, любезно посланный ему свыше, просто золото, а не напарник, как ему повезло. А ещё Чуя так мило волнуется и беспокоится, что Дазай обязательно попробует позже ещё разок убиться, вдохновлённый напарником. Чуя смотрит на него устало и пусто, однако скрипит зубами и сжимает кулаки до хруста, чтобы не врезать по наглой улыбающейся роже. Чаще всего все же не сдерживается. Кратко и очень громко выкрикнув какое-нибудь оскорбление, Чуя хмуро поднимается, и под взгляд напарника, закуривая сигарету ещё в квартире, уходит, пытаясь унять свой испуг и боль в сердце. Чуя Накахара всем сердцем ненавидел Дазая Осаму за то, что тот заставляет его бояться, срываться с места и видеть открывающиеся ему картины совершаемых попыток суецида, а сам улыбается, словно ничего, блядь, не произошло и все это нереально. Дазай Осаму иногда говорил о том, что любит Накахару Чую. Честно говоря, Чуя едва ли верит этим словам. Ода Сакуноске — друг Осаму Дазая, об этом знали если не все в Портовой мафии, то многие. Дазай часто говорил об этом, когда разговор заходил об Одасаку, да и сам Одасаку иногда говорил о том, что они друзья. Для Дазая Ода был едва ли не богом во плоти, настолько он возносил друга и в своих глазах, и в глазах тех, с кем он говорит и кто подчинялся ему. Чуя не понимает, что с этими двоими не так. Взгляд у Оды такой же нечитаемый, как и у самого Осаму. Их мотивы непонятны Чуе, как и непонятно, кто они вообще такие. Дазай Осаму никогда не вел себя с Одой грубо, не шутил оскорбительные шутки, не испытывал его нервы, не распускал руки и не давил из себя мерзкие улыбки. Конечно, он продолжал улыбаться, но улыбался Оде Дазай так, как никогда не улыбался Чуе или кому-либо еще. И Чуя, не понимая, что делает не так, иногда бессильно злился. Ода Сакуноске не вытаскивал Дазая из петли, это делал Чуя. Ода Сакуноске не волновался за него на смертельно опасных заданиях, это делал Чуя. Ода не оберегал Дазая от пуль, используя способность и не подставлялся под удар, как это делал Чуя. Ода не бегал к Дазаю в три ночи после выматывающих заданий, когда тот болел. Ода не бегал по всему городу в поиске круглосуточных аптек и не сбивал высокую температуру шатену всю ночь. Ода не засыпал, сидя на полу у чужой кровати. Он не готовил для Дазая по утрам, не спавший и злой, куриный бульон, чтобы Дазай скорее поправился. Он не слушал очередной бред про сто и одно самоубийство, которые успел перепробовать Дазай. Он не вызывал скорую, не просил прекратить это все, не отдавал всего себя и свои нервы Дазаю, не плакал бесшумно, выходя с уже третьей сигаретой из подъезда, после очередного спасения недосуицидника. Это все делал Чуя. И все же именно Чуя получал злые шутки, игнорирование, обидные прозвища и прочие наиприятнейшие действия от Дазая, а Ода был Дазаю другом. Дазай и Ода были вдвоем. Одней Чуи не было никого. Был ли Чуя Дазаю другом? Несмотря на то, что Дазай Осаму иногда говорил о том, что любит Накахару Чую, Чуя думает, что нет, вряд ли, и он искренне, всем своим нутром, ненавидел Дазая Осаму. Какое-то время они не видятся и дуэт Соукоку уходит на второй план, каждый работает одиночно, успешно со всем справляясь. Дазай Осаму не думает о Накахаре Чуе. Накахара Чуя почти не думает о Дазае Осаму. Когда же после очередного задания, уставший мафиози возвращается домой, он обнаруживает свою дверь открытой, а замок вскрытым. Чуя не в восторге, но слишком устал, чтобы злиться, пожалуй, он просто молча не оставит от пробравшегося в его дом даже мокрого места и ляжет спать. Зайдя в квартиру, он видит чужое пальто на вешалке, а на диване сидящего и смотрящего в одну точку Дазая с открытой наполовину пустой бутылкой его, Чуи, вина. Услышав, как закрылась дверь, Дазай поднял голову на пришедшего и натянул свою фирменную широкую улыбку, за которую каждый раз просто нереально хотелось врезать. Однако почему-то не в этот. Должно быть Чуя просто очень устал. — О, привет, рыжий карлик-лепрекон, я и не заметил, как ты зашел, настолько тихо топают твои маленькие ножки. Надеюсь ты принес мне свое золото с той стороны радуги. Накахара смотрит на него с поджатыми губами, вешая пальто поверх пальто напарника. — Ты пришел, чтобы теперь и в моем доме издеваться надо мной, клоун недобитый? — голос Чуи сквозит раздражением, однако он не слишком хочет ссориться и лишь по-домашнему убирает волосы в пучок. И, не заметив рядом с Осаму бокала, идет за двумя на кухню, заодно намереваясь прихватить и ещё бутылку вина. — Хоть бы бокал взял ради приличия, а не хлестал вино из моей коллекции в моем доме в одиночку из горла, варвар, — ворчит Чуя, и садится рядом с на удивление молчаливым Дазаем, который широко улыбается, но не шутит больше и даже не успел заебать своими, одна охуительней другой, историями о суициде или ещё о чем-либо другом. Чуя забирает у него из руки бутылку, разливая остатки по бокалам, и внимательно сверлит взглядом Дазая. Тот смотрит перед собой, иногда с веселым прищуром поглядывая на Чую, а после поднимает слегка бокал, и с веселым тостом «за твои внимательные прекрасные глаза, Чуя» выпивает до дна, не чокаясь. Чуя наблюдает и тоже выпивает. — Расскажи мне что-нибудь, коротышка Чуя, — они открывают вторую бутылку и распивают ее, преемник Мори все еще широко улыбается и ему даже не хочется врезать. Чуя глубоко вздыхает, задумавшись на пару секунд, и начинает рассказывать о том, как проходили его задания и что с ним случилось за это время. Дазай сначала просто слушает, потом кладет голову Накахаре на колени, ложась на спину, а бокал с вином держит в сложенных руках у солнечного сплетения. Улыбка его больше не такая широкая, однако все равно присутствует, взгляд Осаму нечитаемый. — И вот я прихожу ночью домой, а какой-то бессмертный вскрыл мне квартиру и остался внутри. Прикинь? — Накахара смотрит с серьёзным возмущением на Осаму, Осаму снова широко улыбается, глядя в ответ, и заговорщицки тихо произносит, прикрывая ресницами глаза: — Умалишенный. — Абсолютно конченный, — подтверждает, не отрывая взгляда от его глаз, склонившийся и почти касающийся носом к носу, Чуя. Ту ночь они проводят вместе, сначала напиваясь на кухне до беспамятства, разбивая намеренно об пол посуду, устраивая все же громкий скандал, слушая угрозы о том, что соседи вызовут сейчас полицию, а потом в постели, в объятия друг друга, покрывая друг друга поцелуями и общим жаром. — Я люблю тебя, — шепчет Дазай. На утро Чуя просыпается уже один. Придя на работу в здание Портовой мафии, мафиози узнает, что вчера не стало Оды Сакуноске. В голове Чуи складывается и то, что Дазай не касался чужого бокала, хотя они не то чтобы частили с этим и тостами в принципе, и то, что Осаму неожиданно пришел к нему домой сам, хотя этого было всегда хрен дождешься, и странная молчаливость его напарника. И ведь Чуя даже не спросил в чем дело. Встретив Дазая, выходящего из кабинета Мори, Чуя тут же старается исправить положение и говорит краткое «соболезную». Шатен сначала удивленно поднимает брови, а после мерзко улыбается, но врезать ему все ещё не хочется. — Да брось, малыш Чуя. Это я должен соболезновать тебе и твоим покойным хотя бы 161 сантиметру роста и вкусу в одежде. — Чуя скрипит зубами, вот же сука, однако все равно не бьет и не начинает орать, у его напарника и так открытая рана на сердце, Чуя надеется, что со временем рана заживет. — У нас завтра парное задание, коротышка, — переводит тему на деловой лад Осаму и Чуя кивает, отбрасывая лишние мысли. День проходит как всегда. Ночь они снова проводят вместе. — Я люблю тебя, — говорит Дазай в постели перед заданием «Икс», целуя шею мафиози около чокера, оттягивая сам чокер иногда зубами, даря ему ласку и выбивая стоны. — Я люблю тебя, Чуя, — произносит он прежде, чем оставить тронутого Порчей уже бессознательного Накахару в лесу и после заминировать его машину. — Я ненавижу тебя! — надрывно кричит в открытое окно ночью напившийся в хлам Чуя, перед этим разнеся в гневе всю свою квартиру, когда Дазай ушел из Портовой Мафии и бросил его, ничего не сказав, не предупредив, предав, а сам Чуя узнает это через десятые руки, случайным образом, как будто ему никто и не собирался этого говорить, как будто он — пустое место. — Гори в аду, чертов Дазай! Гори в аду! Ода Сакуноске бросил Дазая. Дазай в свою очередь бросил Накахару Чую. А Накахара Чуя хочет бросить в него свое вырванное из груди и разбитое сердце или лучше себя из окна, но он этого не делает, топя свою боль в дорогом вине, убийствах и сигаретах. Накахара Чуя никогда не ненавидел Дазая Осаму. Дазай Осаму никогда не любил Накахару Чую. Накахара Чуя был для него таким же никем, как все остальные, за исключением Оды Сакуноске.