Уродам закон не писан.

У меня никогда не было ни связей с достопочтимыми людьми высшего общества, ни значимого в истории рода с заслугами отцов и дедов. И даже привлекательной расцветки и нужного количества зеркальных чешуек на висках. Кто-то скажет: подумаешь, как будто это столь важно. Но для русалок, чьё трепетное отношение к красоте перевешивает даже лицемерие эльфов, это существенно. Если русал имеет три цвета в окрасе – один основной и два в качестве узоров - и не больше четырёх чешуек по вискам, то даже без знакомых он сможет пробиться в высшие слои общества и найти приют у кого-то высокородного. А вот если тебе не повезло, и твой основной цвет всего лишь белый, а узоры переливаются всеми оттенками от фиолетового к голубому, да ещё и чешуйки вокруг глаз мелкие и тёмные, то выгонят из глубин моря. Но это роковой жребий, ведь для народов, населяющих сушу, мы играем роль безмолвных зверюшек, которых так любят держать возле себя в аквариуме знатные представители уважаемых семей. В глубину охотники лезть опасаются, а вот если заметят невдалеке от берега, то будут выслеживать до самого конца. И от одной из групп охотников я скрываюсь уже второй месяц. И похоже, он станет для меня последним на свободе. Мне было обидно, ведь я прошёл весь путь обучения в известной академии и надеялся после найти работу где-нибудь ближе к границе северного притока реки: говорят, там редко появляются иноземные гости. Но вышло так, что меня раскрыли. И даже не единственный друг, что мог только догадываться о моей сущности. Я раскрыл себя случайно, когда во время одного из штормов, что так часто с ветром приходят под скалы с южного берега, услышал крик ребенка. Я недооценил жестокость охотников, которые решили найти себе забаву в утоплении ребенка. Его мать сидела, скорчившись, пряча в ладонях искажённое ужасом лицо. А они стояли и смеялись, пытаясь разжечь подмоченный порох в трубках. Всё это я увидел уже после того, как вынырнул с ребенком в руках. Они втянули меня на борт и накинули сети - я только чудом смог увернуться от крюков в ней. Тогда казалось, что всё кончено: они заперли меня в трюме, где не было воды и дышать получалось с трудом, наполовину сменив облик. Без еды и воды, вряд ли я продержался бы до берега, но мать того ребенка освободила меня. Её ребенка всё равно убили, а она… благодарила меня, что я ей немного помог. И мне было очень больно от того, что с собой я её забрать не смог бы. Ей оставалось совсем недолго, морская качка и отсутствие еды подорвали её здоровье и она уже с трудом ходила. Если бы я знал, что моё спасение так призрачно, я бы, может, и не пытался что—то изменить. Жаль было лишь друга, с которым я смог встретиться после этого только раз, мельком. Я даже и не услышал, что он мне говорил, только спрятался в толпе проходящих мимо людей. Мне всё сложнее изменять облик, сказывается магическое истощение и недостаток сна. Это оказалось очень сложно – скрываться от тех, кто это море знает с детства. Вот уже две ловушки, которые я заметил в последний момент и с трудом увернулся. Может, поэтому чёрное свечение рун за спиной было воспринято как должное, прятаться ведь негде; почти равнодушно замечаю, что руны расползаются по воде, и в том месте, где касаются тела, начинают сгущаться. Сколько времени это продолжалось, не знаю. Было плохо, начала кружиться голова, дрожать руки. Когда окружающее меня ущелье начало терять очертание, становясь расплывчатым пятном, я не мог пошевелить ни одним из плавников. Почему-то вспомнилось, что это заклятье очень много затрат требует, значит, действительно был нужен. И неправда это, что любое существо испытает радость от ощущение нужности: важно, в качестве кого ты нужен. Очнулся я разбитый, с полностью истощённым магическим резервом и тяжёлых браслетах с чёрными камнями. Несколько острых шипов в бедре не давали возможности перекинуться в другой облик полностью, как и подняться на ноги. Острые и пропитанные ядом, шипы проткнули чешуйки, и маленькие трещинки возле них жгло от попавшей внутрь соли. Но это почти не чувствовалось из-за той боли, которую приносил мерно покачивающийся на волнах корабль: при каждом толчке меня непроизвольно тянуло вбок и шипы вонзались глубже. На этот раз охотники хорошо подготовились, и даже внезапное освобождение мне ничем не поможет. Разве что только рядом окажется умелый целитель и маг. Вокруг же вновь были те же прогнившие доски и запах стоячей воды. Хотелось есть и спать, но из-за яда получалось лишь ненадолго вздремнуть. Счёт времени я давно уже потерял - оставалось только надеяться на то, что до берега не так далеко, как в тот раз. Впрочем, зря я надеялся – подплыв к берегу, охотники не стали пытаться сразу же скинуть меня на руки торговцев. Вместо этого один из них долго окатывал меня ледяной водой, а потом долго оттирал кровь с чешуи, задевая шипы. Затем накинул сверху какую-то ткань и с силой сдавил мои браслеты. Сознание я потерял не сразу, только после того, как на одном из них лопнул камень и заклятие, которым обычно пользуются на последней стадии допроса, не обожгло рот и правую сторону лица. Опять в себе пришёл, когда меня передавали кому-то с заверениями в верности. Мало приятного, особенно если остатки яда ещё остались и говорить сможешь нормально только через несколько дней. А пока, приходилось терпеть чужие руки, вытаскивающие шипы и втирающие в кожу лекарства. Аквариум, к слову, красивый был; ракушки разные, растения с ажурными краями, как ткань на платьях у девушек. Разноцветные камушки, стайки маленьких рыбок. И больше ничего лишнего, ведь главной «рыбкой» - в том и другом смысле – должен был стать я. Красиво размахивать плавниками, ублажать чужой взгляд. Только сколько бы раз народы, живущие на суше, не делали ошибок, всё равно они повторяли их. Умирали тускнеющие русалки за стеклом, не беда – новых за деньги наловят. И тогда я ещё не понимал от чего, озираясь по сторонам. Поначалу всё было не так уж и плохо, кормили исправно, ничего в еду не подсыпали. Правда, смутно тревога ближе подступала. Не понимал я, отчего своего теперешнего хозяина до сих пор так и не увидел. Уж слишком частыми были слухи, что новым приобретением на земле сразу хвалятся. А как увидел, так сразу и понял, что всё пережитое до этого было проходящим. Что уж лучше погибнуть от острия зачарованного, от жажды дикой, чем смотреть через стекло на того, кому впервые в жизни доверился и считал другом. И не по-дружески, а как забавная зверушка на того, в чьей власти верёвку на шее затянуть. Мы смотрели друг на друга, не в силах пошевелиться. Сложно было поверить, что он окажется не только из знати, но ещё и принцем. Понятно теперь, почему вокруг нас в академии было немного народу, и ясно, отчего никто из преподавателей голос на него не смел повышать, стоило ему взгляд пристальнее сделать. А он стоит напротив, прикоснувшись рукой к стеклу. Когда он прошептал моё имя, стало ещё острее заметно наше различие: я не смог сказать ни слова, только отвернуться и уплыть за уступ небольшого камня. И равнодушно было осознавать, какое за моим поступком последует наказание. Только бы переждать эту пустоту, только бы не сойти с ума от потери.