Честный договор

Пронзительно вскрикнула Мишелла, и Лео отмер, рванулся было к ней на подламывающихся ногах, но его перехватили, стиснули плечи огромными лапами так, что кости и суставы захрустели, готовые смяться, как папье-маше. — …Значит, свидетелем будешь ты, — вкрадчиво прошелестела иномирная тварь, вертя его, словно игрушку, и разглядывая сотней бешено вращающихся глаз. — Хороший выбор. Не шевелись, свидетель. Тебе не будет больно. Лео дёрнулся, пытаясь вывернуться из хватки, подавился криком, зажмурился, оглушенный воцарившейся немой тишиной, туго спеленавшей, отрезавшей его от всего мира. Звякнули золотом и бронзой браслеты, одна из лап переместилась на его горло, вторая — на шею и затылок, длинные костлявые пальцы сдавили челюсть, фиксируя голову. Тварь снова зашелестела: — Открой глаза, свидетель, — но, не получив ответа, сама с усилием безжалостно раздвинула ему веки. Игольчато-заострённые кончики желтоватых когтей на доли секунды замерли напротив его зрачков — и двинулись вперёд. Только Лео уже провалился в чёрное беспамятство, как в тёмную воду шагнул — с головой.

***

Он пришёл в себя от того же шелестящего голоса и ощупывающих его лицо холодных скользких пальцев: — Вот и всё. Смотри, свидетель, — иди и смотри новыми глазами. Напоследок тварь силой разжала его стиснутый кулак, царапнув ладонь когтями, и вложила что-то в левую руку: — Возьми, свидетель. У тебя я ничего не забирал. Честный договор. И исчезла — только лицо ему обдало ветром с запахом фруктовой гнили и межзвёздным холодом. А потом разом вернулись звуки: резкие вопли чаек, плеск воды, стук мотора плывущего против течения катера, взволнованные голоса людей на набережной, которые он никак не мог узнать. И солнце сияло, видимое даже сквозь веки, словно превратившиеся в полупрозрачные плёночки вроде рыбьих пузырей. Казалось, оно едва сдвинулось на небе; сколько же времени прошло? Лео разлепил склеившиеся от солёной влаги ресницы, моргнул, с трудом фокусируя взгляд, и разжал ладонь. Тупо уставился на лежащие в ней два липких шарика — голубоватых через призму его нового зрения, в тёмных разводах. Белый? Красный? Цвета смешались — две палитры не хотели приходить в равновесие, путая сознание. Под веками пекло и царапало, горело лицо, будто с него содрали кожу, глаза слезились, картинка раздваивалось, так что хотелось постучать пальцем по виску, настраивая изображение, и он не сразу понял, что держит в руке. Точнее, он ни за что бы не подумал, что такое возможно. Что такое может с ним случиться. С ними. Один из шариков, качнувшись, повернулся вверх радужкой со сжавшимся в точку зрачком. Лео продал бы душу за то, чтобы снова потерять сознание, но спасительное беспамятство никак не приходило, не брало. Он уронил глазные яблоки и рухнул на колени, вцепился руками в волосы, свернулся в клубок, уткнувшись лбом в каменную плитку, и надрывно застонал, захлёбываясь судорожными рыданиями. — Брат!.. — донёсся до него голос Мишеллы — встревоженный, не испуганный. — Брат, с тобой всё в порядке? «Больно не будет», — пообещала ему тварь из Иномирья. Он зажал себе рот, борясь с желанием перевернуться на спину и захохотать, а потом заорать в небеса, призывая тварь к ответу. Это ведь совсем не больно, правда? И это — честный договор? У него и Мишеллы глаза были одного цвета.