Просто слова

      Библиотека школы для будущих Вершителей Судеб, бесспорно, одна из лучших во всем Терратусе. Вечера Луций всегда проводит там, среди множества томов и свитков — он искренне считает их бесценными сокровищами. Бывает, засиживается за полночь, погружаясь в книги и делая выписки. В своей глубокой сосредоточенности он не замечает никого и ничего: ни усталости, ни течения времени, ни чужого присутствия, ни того, что тени рядом с ним иногда становятся чуть гуще и начинают неестественно подрагивать.       — Что ты читаешь? — однажды спрашивает его незнакомая ученица, подсаживаясь поближе.       — А?.. — Луций не сразу понимает, что к нему обращаются, а девушка между тем вежливо, но внимательно рассматривает раскрытые книги, разложенные в понятном одному только ему порядке:       — Какие-то у тебя тут сплошные традиции и культура вымерших народов… Зачем тебе это? Я имею в виду, для чего тебе это сейчас, когда такое интересное время и все меняется благодаря Владыке? Тебе нравится история?       — Что?.. А, да. Всегда любил читать о прошлом. Без него нет ни настоящего, ни будущего. Меран Луций, к твоим услугам.       — А я Мина. Я давно заметила, что ты часто сидишь здесь один и почти никуда не ходишь, ни с кем не встречаешься. У тебя есть друзья?       — Друзья… — Луций задумывается. — Пожалуй, нет.       — Почему?       — Видишь ли… — Луций поднимает на нее глаза. — Найти друга куда сложнее, чем жену или мужа. Мне всегда казалось, что друзья должны быть… ну, можно сказать, как братья.       — Как ленивые дармоеды, грызущиеся за наследство умерших родителей? — усмехается Мина.       — Не совсем, — Луций не понимает, шутит она или нет. Несмотря на улыбку лицо у нее усталое и напряженное, словно она все время готовится к отражению атаки. — Я имею в виду братство душ, понимаешь?       — Понимаю, — Мина вздыхает. Она хмурится и говорит отчего-то раздраженно: — Верность, честь, при надобности отдай жизнь, никогда не предавай, не бей в спину, не поднимай руки на друга… Ты про всю эту чушь, да? Не здесь, Меран Луций. Не в Терратусе. Понятно, почему у тебя нет друзей.       — Возможно, ты права, — Луций видит: Мину что-то задело, и не хочет ссоры при первом же знакомстве.       — Если ты будешь и дальше тут торчать, то друзей у тебя не прибавится, — Мина качает головой. — Разве что ты согласишься иногда терпеть меня рядом. Тогда мы сможем подружиться. Идет?       — Конечно, — Луций догадывается, к чему этот разговор. — А если тебе нужна будет помощь, то я с радостью.       Мина смотрит на него хитро, почему-то очень довольная:       — Ты меня раскусил.       Она наконец-то улыбается искренне и так сердечно, что Луций, не в силах сдержаться, улыбается в ответ.

***

      В который раз за час он под общий хохот обнаруживает себя беспомощно распростертым на полу?       Бледен Марк скучающе смотрит на Луция сверху вниз, скрестив на могучей груди руки. «Малыш, ты безнадежен», — взгляд Архонта Теней более чем красноречив. Луций, потирая бок, неуклюже поднимается.       — Еще, — говорит он Марку, отдуваясь, и по залу снова прокатывается волна смеха:       — Гляньте, ему все мало! Книжки в голове силу не заменят, Луций!       — Еще, — упрямо повторяет Луций. Он тяжело дышит, прихрамывает, но принимает боевую стойку, и в зале становится тихо.       Бледен Марк приподнимает бровь:       — Ты серьезно? Ну, сам напросился.       Молниеносный выпад, захват, рывок. Неуклюжее, но удачное — наконец-то удачное! — сопротивление. Мертвая тишина в зале, которую нарушает звук падения — Луций снова оказывается на полу. На сей раз никто не смеется.       — Вставай, малыш, — Архонт приглядывается к нему. — Придешь сюда вечером, поработаем над этим. Если будешь так вырываться, то быстро получишь нож под ребро. Твоя карьера Вершителя закончится в первой же деревне, даже не начавшись.       Луций, болезненно морщась, встает и выпрямляется.       — Я приду, Архонт.       Будущие Вершители беспокойно перешептываются.       — А твоя нога? — спрашивает кто-то.       Луций мотает головой и, глядя Марку в глаза, упрямо повторяет:       — Я приду, Архонт.

***

      Луций почти вползает в библиотеку и не столько садится, сколько бессильно падает за стол, за которым обычно работает. Руки и ноги у него дрожат. Он до того устал, что глаза у него закрываются сами собой. Ежевечерние занятия у Марка выматывают Луция так, что он с трудом передвигается, и все же он счастлив. Понимание того, что сам Архонт Теней, сам старший признал его достойным обучения, тратит на него бесценное время, передает ему все, что знает, — не лучшая ли это награда?       Сзади слышится ехидный голос:       — Что, малыш, замучили тебя?       Кто-то фыркает. Луций непонимающе оборачивается и видит еще одного завсегдатая библиотеки — тот обычно так погружается в чтение свитков, что даже успел заслужить из-за этого непочтительное прозвище. Приятель, стоящий у него за плечом, ухмыляется снисходительно, хоть и беззлобно. Несколько учеников подчеркнуто держатся на расстоянии, но внимательно прислушиваются к разговору. У окна Луций замечает Мину — она не спешит подсаживаться к нему, как обычно, и это изумляет его еще больше.       — Есть немного, — отвечает он. — Тренировка была не из легких. Радует то, что Архонт уже почти доволен мной.       — Невесело быть любимчиком Архонта? — продолжает свиткочей. — Или, наоборот, слишком весело? То-то ты к нему зачастил.       — При чем тут любимчик, — Луций пожимает плечами, и правая рука сразу же отзывается болью. — Архонт снизошел до того, чтобы тренировать меня, это огромная честь.       — Восхищаешься им, да? — спрашивают откуда-то слева. Ученик, имени которого Луций не знает, ловко, почти как Марк, вертит в пальцах нож. Взгляд у него злой.       — Да, — с достоинством отвечает Луций. — Архонт — великий воин и поистине великий человек. Лучше не смейтесь над ним в моем присутствии.       — А мы и не смеемся, — отвечает тип с ножом. — Но не думай, что ты какой-то особенный, лишь из-за того, что он выбрал тебя на роль чучела для битья… и не только битья.       — Что ты имеешь в виду? — озадаченно спрашивает Луций.       — Да ладно тебе. Все знают, что некоторые наставники не прочь позабавиться с малышами, — любитель свитков подмигивает Луцию. — Но ты наверняка не один такой.       — Один не один, а прошлись по нему знатно. Вон, еле ноги волочит. Представьте, что с ним там вытворяют!       — Не завидуй.       — Вот еще. Он же слабак и думает, что выживет, если хорошенько ублажит кого надо. Он не понимает: Бледен Марк никого не щадит и не жалеет. Никогда.       Луций молча встает и направляется к выходу. Отвратительно оставаться здесь и слушать такое о старшем. Хорошо, что не успел взять с полки свои книги — пришлось бы собирать…       — Куда? — несется ему вслед. — Обиделся, малыш? Или зад так болит, что сидеть не можешь?

***

      Кажется, мир захворал. Утратил что-то настолько важное, что ему уже не вылечиться. Может быть, из-за этого Кайрос и решил изменить весь Терратус? Пытался исцелить его? Подчинить тех, кто не хотел протянуть руку собственному соседу, не понимал, что будет следующей жертвой, и радовался, глядя, как разоряют чужие земли? Лучших поставить себе на службу, худших уничтожить и дать больному миру новые законы, новые правила? Но почему Кайрос уверен, что насилие можно искоренить только насилием?       Так никогда не бывает. Кайрос не зря наложил запрет на древние знания — они, по его мнению, принесли Терратусу только вред. Однако он забыл сделать одну вещь — совсем запретить историю. Ее, конечно, уже давно переписывают и подправляют в угоду Владыке, в старых книгах повсюду новые вставки, и все-таки нет, жестокие уроки прошлого придется изучать. Кайрос отворачивается от очевидного: сама жизнь свидетельствует, что заботу, разумность, порядок невозможно насадить железом и бронзой. Лишь тогда, когда люди сами, своей собственной волей примут их, наступят мир и процветание… Но как объяснить им простое «вы сами можете жить правильно», как научить их этому — без казней, без пыток, без тюрем? И почему все об этом молчат?       Когда Луций пытается поговорить об этом с Миной, она смотрит на него с недоумением. Людям, заявляет она, нужны правила для их же собственной безопасности. Дать им свободу значит ввергнуть в хаос весь мир. Свобода опьяняет, а для того чтобы жить по-человечески, нужно всегда видеть границы, которые переступать не дозволено…       Больше Луций ее не тревожит — ему кажется, что его слова ранили Мину, но сам, тоскуя, продолжает перерывать ветхие книги, снова и снова убеждаясь в своей правоте. Пытаясь найти доказательства своих мыслей, он обращается к преданиям о людях, давно ушедших, о народах, давно погибших и рассеявшихся по лику Терратуса. Сведения, попадающиеся ему, как назло, разрознены, неточны, а то и вовсе напоминают страшные сказки для запугивания непослушных детей, и все же он так увлекается, что даже зарисовывает на листах пергамента пути и места жизни племен и групп, пытаясь собрать из обрывков единую картину.       Вскоре ему требуются новые книги и новые знания — прежних уже не хватает. Он начинает изучать легенды и сказания, еще не уничтоженные и лежащие в архивах как не представляющие опасности плоды ограниченного сознания тех, кто жил до Кайроса. Легенды о творении мира, обряды, ритуалы воинов, устаревшая и примитивная жреческая магия — точнее, ее жалкое подобие…       Погрузившись в историю, Луций теряет покой. Он почти забывает об изначальной цели своих поисков, пытаясь обнаружить что-то не менее важное, какой-то ключ… К чему? Он не знает. Не знает и того, чего просит у древних, чего хочет от них.       В одной старой-престарой книге ему попадается описание боевых ритуалов племен, живших недалеко от океана, а ныне вымерших почти полностью. Безвестный автор помимо прочего утверждает, что только с ритуальным песнопением воины могли собраться в отряд, отец — отпустить сына во взрослую жизнь, учитель — принять ученика. Он даже приводит пример, более чем странный: «Когда крикнет запевающий… (на этом месте располагается записанная привычными Луцию знаками иноязычная речь), что в наши дни имеет соответствие «я буду жить», то остальные тотчас же за ним повторят, и значит это, что речь запевающего не остается без ответа, что ее слышат и живые, и духи, в коих те племена по ограниченности ума и в отсутствие учения верили. И далее так продолжают, а слова сей песни записаны здесь. Значат они следующее:       Я буду жить. — Я буду (мы будем) жить.       Я буду спасен. — Я буду спасен (мы будем спасены).       Кровь врага дает воину силу. — Смерть врага дает воину силу.       Я вручаю тебе жизнь. — Я вручаю тебе смерть.       Последние строки вызывают много толков, мне же ясно, что запевающий клянется в верности, а боевые товарищи его или же отвечающий ему показывают, что готовы пролить за него кровь, или вручают ему самому подобающее для того орудие, или же хотят наставить его в этом деле. Иногда, говорят, такую песню пели вождю — «старшему», дабы получить его одобрение, воины, кои звались «младшими». «Самыми младшими» же именовали обыкновенно тех, кто еще не достиг зрелости».       Прочитанное не идет у Луция из головы. Он думает о тех давних временах, когда люди жили просто и честно, и были свободны, и верили друг другу, и достаточно было протянуть руку, чтобы получить помощь, принять в дар от другого оружие, чтобы навеки стать его собратом по клинку… Быть может, именно тогда, давным-давно, мир был устроен правильно? А сейчас, когда все на свете перевернулось с ног на голову, где найдешь мудрого, знающего ответы на все вопросы, того, кто поймет…       Внезапно Луция осеняет: есть. Есть древний и мудрый, знающий ответы на все вопросы. Тот, кто поймет.

***

      Рывок за рывком. Атака за атакой. Попытка захвата — уход. Удар. Еще удар.       Высокому Луцию нелегко увернуться от ловкого Архонта Теней, который ниже на добрую голову и при этом намного сильнее и быстрее, но благодаря объяснениям и практике это получается у него все лучше и лучше.       — Ладно, пока сойдет. Можешь идти.       Но Луций не уходит. Стоит, не сводя глаз с Архонта Теней.       — Архонт… Научи меня сражаться по-настоящему. Как ты.       — Малыш, — Марк смотрит на него недовольно, — у меня здесь, в школе, легион бестолочей. На любой вкус: неуправляемые, ленивые, вредные, но всех надо научить чему-нибудь и поставить на службу Владыке. Думаешь, у меня есть время с тобой возиться? Чем ты лучше других?       — Они боятся тебя, Марк. А я не боюсь. Я знаю, что слаб, — тихо, но уверенно говорит Луций, — знаю, что мне бесконечно далеко до тебя, но все же научи меня. Научи защищать себя и других, ничего не бояться. Прошу тебя… старший.       Марк делано пропускает странное обращение мимо ушей и насмешливо произносит:       — Чем ты докажешь, что достоин этого, малыш?       — Искреннее желание и почтение к тебе, Архонт, — единственное мое доказательство.       Сказав это, Луций внезапно сжимает кулаки, складывает руки перед собой и на несколько мгновений замирает почти в той же позе, что и Бледен Марк. Архонт Теней ждет продолжения. Он молчит, лицо его не выражает ничего, кроме равнодушия и скуки, только взгляд у него чересчур внимательный. А Луций, словно в трансе, ударяет кулаками друг о друга, задавая себе ритм, глубоко вдыхает и нараспев произносит слова — те самые слова, из той самой книги, на том самом полузабытом языке:       — Я буду жить. Я буду жить. Я буду спасен. Я буду спасен. Кровь врага дает воину силу. Смерть врага дает воину силу.       В лице Марка что-то неуловимо меняется, а Луций, почти переходя на крик, самозабвенно продолжает:       — Я буду жить…       Губы Архонта Теней чуть заметно шевелятся. «Мы будем жить», — восторженно читает по ним Луций.       — Я буду спасен.       — Мы будем спасены.       — Кровь врага дает воину силу.       — Смерть врага дает воину силу.       — Я вручаю тебе жизнь, — после этих слов Луция Бледен Марк добавляет уже вслух:       — Я вручаю тебе смерть.       Луций, тяжело дыша, кланяется ему. Архонт Теней со странной улыбкой говорит:       — Похоже, ты, книжник, все-таки кое на что способен. Не знаю, где ты выкопал этот мертвый ритуал, но я впечатлен.       — Мертвый ритуал? — Луцию кажется, что сердце у него вот-вот разорвется. Он поднимает на Марка горящий взгляд. — Нет. Отныне не мертвый. Пусть он живет. Пусть будет старший, у которого можно учиться мудрости. Пусть будет младший, способный сражаться не хуже, чем он.       — И пусть все останется здесь, малыш. В этом зале, — холодно добавляет Марк, хотя его глаза тоже сияют ярче, чем обычно. — Будешь приходить ближе к ночи. Вот увидишь, ты пожалеешь, что ввязался в это.       — Так, значит, ты согласен?! Благодарю тебя, Архонт! Завтра вечером я буду здесь! — с этими словами счастливый, переполненный чувствами Луций бежит сам не зная куда. У него так распирает грудь от радости, что он почти не может дышать.       — Идиот, — раздается ему вслед голос Марка.       Еще никто и никогда не называл Луция идиотом с такой теплотой.

***

      Луций медленно идет по знакомым коридорам. Скоро предстоит поединок, наверняка мучительный, изматывающий. Неутомимого и неуловимого Архонта Теней победить невозможно, и несмотря на приобретенную грацию и ловкость Луций день за днем, раз за разом оказывается вжатым в пол или, шипя и бранясь сквозь зубы, перевязывает поверхностные, но весьма болезненные раны. Тело его теперь в тонких шрамах, с каждым локтем их все больше, но Луций ни о чем не жалеет — напротив, он счастлив… Был счастлив. До вчерашнего дня.       Накануне он разыскал Мину, но та не пожелала с ним разговаривать — повернулась и ушла, обронив напоследок горько-ироничную фразу о том, что теперь у Луция, судя по всему, не останется времени на совместные занятия в библиотеке…       Никогда еще Луций не чувствовал себя так глупо, как сейчас. Намеки, подозрения, обвинения Архонта Теней в связях с учениками — все это сложилось в единую неприглядную картину. Неужели ему суждено стать лишь очередной забавой скучающего старика?! Ведь они верили друг другу. Архонт позволял называть его старшим, пока никто не слышит, а сам временами звал Луция «младший». Подыгрывал доверчивому книжнику, чтобы заполучить его и развлечься? Тогда почему до сих пор не сделал ни единого шага навстречу? Ведь они не раз и не два соприкасались полунагими телами во время жарких поединков…       Луций не задет, не оскорблен, а просто не знает, что делать. Пойти на такое или нет? Марк могуч, опытен, хорош собой, но стоит им поддаться соблазну, и волшебная нить, связывающая их, оборвется навсегда. Пара случайных любовников уничтожила бы доверившихся друг другу старшего и младшего, а этого Луций допустить никак не может. Но что делать, если Архонт намекнет…       — Безумие, — шепчет Луций, пока бредет навстречу судьбе, — безумие… Так не должно быть. Не может быть.       Бледен Марк уже ждет его. Луций как ни в чем не бывало церемонно склоняет перед ним голову. Архонт кивает:       — Начнем. Сегодня без оружия.       …Их поединок затягивается — ни один не уступает другому. Внезапно Бледен Марк, вроде бы атакуя, делает шаг назад, и Луций, пытаясь отразить удар, неловко промахивается.       — Слабак, — презрительно говорит Архонт Теней. — Ничтожество. Выскочка, умеющий только одно — давить на чувства, ты не понимаешь: для меня слова — давно просто слова. Ты ни на что не способен, и я больше не стану возиться с тобой. Тунону нужно было оставить тебя там, откуда ты выполз вместе со своим семейством. Ты — жалкая куча дерьма, тебя убьет любой проходимец и, в общем, правильно сделает. Деньги Суда и мое время, потраченные на тебя, — чем ты возместишь их?! Тебе не место ни в Суде, ни в Империи Кайроса, и я бы дорого дал, чтобы посмотреть, как ты подыхаешь в помойной яме, урод.       Потрясенный Луций, не веря своим ушам, замирает, странно раскрыв глаза, но в тот же миг Архонт Теней ловким движением укладывает его животом на пол и придавливает сверху коленом.       — Плохо, малыш. Очень плохо. Вот так тебя и победят однажды.       Луций не отвечает и не пытается сопротивляться, только тяжело дышит. Марк наклоняется ниже:       — Слышишь меня? Ответь. Так и будешь валяться?       — Архонт… — придушенно выдавливает Луций. — Если я… То я… Мне остается… Смыть кровью…       — Идиот, — Марк отпускает его на миг, переворачивает одним рывком, снова встает на него коленом, на сей раз на грудь, и произносит уже спокойнее: — Видишь свое слабое место? Самые опасные для тебя враги — те, кому ты доверяешь. Тебя могут убить даже их слова — ты только что в этом убедился.       Луций смотрит на него так, что Архонт Теней смягчается:       — Ты поверил мне — вот и хорошо. Теперь ты знаешь, как это действует на тебя. Представь, что все это сказал не я, а кто-нибудь другой, кто много для тебя значит. Например, Вильгельмина.       Бледное лицо Луция зеленеет.       — Марк… Если ты всерьез думаешь… Если я далеко зашел… Если ты…       — Хватит, — Марк склоняется на ним. — В том, что ты слышал от меня, нет ни крупицы правды, но думай сейчас о другом: ложь — слова, просто слова! — и собственные чувства едва не убили тебя. Я не видел у тебя такого лица даже тогда, когда попал по тебе топором, — он скалится, улыбаясь воспоминанию.       Луций, к собственному удивлению, улыбается тоже. Он бесстрашно смотрит на Архонта Теней, понимая только одно: Марк сказал ему неправду. Он не считает Луция слабаком. Ничтожеством. Уродом…       Темная ладонь похлопывает его по щеке.       — Эй, малыш! Ты здесь?       Луций молчит. Перед глазами у него плывет. Он видит одни только цвета: черное, белое, красное, видит тусклый блеск металла, чувствует тяжесть и жар чужого тела. Архонт как-то говорил ему, что тени всегда холодны, и от его двойников действительно исходит холод, но ладонь у самого Марка сухая и горячая. Человек. По-прежнему человек, такой же, каким был… Триста? Четыреста? Сколько лет назад? Где теперь такие, как он?       Марк опускает колено на пол. Луций, все еще плененный — рука Архонта держит его за горло, — покорно ждет, что будет дальше. Архонт придвигается совсем близко, так, что Луций должен бы чувствовать запах его кожи, но ощущает только тепло.       — Я знаю, о чем ты думаешь, малыш, — тихо говорит ему Архонт, — о чем болтают у тебя за спиной. Знай: на свете мало невозможного. Произойти может что угодно, но потом ничего не изменишь. Нельзя будет сделать вид, что все это тебе показалось.       — Да, — тихо говорит Луций.       — Так что же дальше? — Марк испытующе смотрит на него.       Луций понимает: выбор за ним.       — Я… Я благодарен тебе за этот урок, старший. Прости мою слабость. Я искореню ее в себе… и буду помнить, что ты солгал, когда говорил…       Луций пытается встать, а Марк на мгновение задерживается, и они едва ощутимо соприкасаются лбами и кончиками носов. Потом Архонт резко поднимается на ноги:       — Жду тебя завтра. И запомни все то, что случилось сегодня, младший.       — Я… запомню, Архонт. Спасибо тебе.       Когда Луций уходит, Марк посылает ему ленивый прощальный жест — почти равнодушно.