Жасминовая вода

Все женщины со временем становятся похожи на свои матерей. В этом их трагедия. Ни один мужчина не бывает похож на свою мать. В этом его трагедия. Впрочем... — мужчина насмешливо, но осторожно фыркает, опасаясь повредить плоды кропотливой работы, — ...впрочем, Герард Арамона наверняка не видит трагедии в том, что пошёл в мать лишь роскошной шевелюрой. Не к ночи будет помянута. «Луиза, герцогиня Надорэа» — курам на смех... Однако хватит думать о ерунде. Ночь давно вступила в свои права, а он только-только покончил с основными приготовлениями. Платье и всё, что под ним надето; тщательно подобранные украшения, кроме браслетов — тоже. Он не уверен, нужны ли браслеты. Кроме обручального, вдовьего. Остальные можно не надевать: мешают в самый сладкий момент... Изящные атласные туфли, расшитые бисером, ждут у зеркала — их черёд не настал. А что позабыто? Он растерянно оглядывается по сторонам. Парфюмерная вода — наиважнейшая часть образа, память запахов самая сильная. Но где же?.. От досады, что не может найти искомое, он готов расстроиться всерьёз. Может быть, даже заплакать, невзирая на свои сорок лет, и образ, и вообще. Он уж давно не дитя; глупые запреты над ним не властны. В тайной комнате, один на один с собою, человек имеет право быть любым, даже слабым. И будет. Он досадливо топает ногой, поминает закатного змея. И жалуется вслух своему отражению, что очень устал от финальной возни — да, каждое действие на пути превращения приносит удовольствие, но всё же затянуть корсет своими руками непросто, даже спереди. «Нужна сообщница» — привычно говорит он зеркалу и столь же привычно, укоризненным взглядом из-под чернёных ресниц, отметает безумную идею. Той, что поняла бы его, давно уж нет. Точнее, есть, но выходцы — лишь бледные тени былого, горячих им не заменить. Селина по-прежнему верна ему и прекрасна личиком. Но до чего же холодна. А он горяч, и жаждет встречи с такой же горячей партнёршей. Танец... О как бы он хотел. О, как хотел!.. Всего один танец с Ней. Не как с матерью, но как с любовницей. С женой, с законной супругой... О! А вот и пропажа, слава Леворукому. Отыскав взглядом новый запечатанный флакончик, граф успокоенно выдыхает — хорош бы он был, выяснись, что забыл благовония в спальне! Все приготовления — коту под хвост... Силы рук, в отличие от сноровки, ему не занимать. Свернув печать с изящного флакона без помощи ножа, он выплёскивает в ладонь прохладную, тонко благоухающую жасмином воду и, упав в кресло, неспешно, в ритме старинной паваны, наносит аромат на кожу и одежду. Пламя свечей трепещет от сквозняка, потрескивая и искря. Воздух в тайной комнате свеж всегда, об этом позаботились предки. А потомок заботится, чтобы в забытых покоях бил ключик жизни, любви. И ароматы должны быть соответственными, и звуки... Он не сдерживает сладострастных стонов, прикасаясь к себе. Пальцы скользят по гладкой шуршащей ткани платья, ныряют под кружевной подол, нащупывают под тонким батистом сорочки окрепший член. Но рано... Не позволив себе преждевременного удовольствия, он продолжает наносить любимый аромат на платье и тело. Смоченная жасминовой водой ладонь проникает в тяжёлые складки рукавов, растирает грудь за тугими косточками корсета. Он должен пахнуть, как Она, чтобы, полуприкрыв глаза, он смог обмануться... Хоть на мгновение... Его фантазии не знают предела; они заходят дальше, чем заходили его войска, маршируя по завоёванной Гайифе. А уж Четырежды Радужная издавна считалась пределом и мерилом извращённости... Но нет. Он может, и хочет, и будет играть эти... спектакли. Пока не сойдёт с ума или не умрёт — впрочем, возможен и счастливый исход...