После третьего звонка, После грома в тишине, Ты расскажешь облакам Всё что знаешь обо мне Tequilajazzz — Миллионы медленных лилий
Вся эта история началась с одной-единственной фразы, которую я услышала, когда ехала на автобусе из больницы. Автобус был новый и почти не тарахтел. Водитель включил радио очень тихо. Я сидела недалеко от него и почти не слышала играющую там музыку. А разговоры пассажиров слышала. — А у нас на даче бомж живёт, — сказала сидящая справа от меня женщина в синем платье и красной косынке сидящей напротив неё старушке в жёлтом плаще и в соломенной шляпке. Так всё и началось. Если бы я не забыла взять плеер или водитель включил бы свою “Юлию” погромче, соседок я бы не услышала. Они болтали о бесконечных дождях и подорожавших саженцах, тихо шумел мотор, я смотрела в окно, а не в салон и жалела, что еду без своей музыки в наушниках. Услышав о бомже, я тут же скосила глаза на беседующих и стала прислушиваться к разговору. — Как же вы его туда пустили? — охнула старушка и тут же рассмеялась лёгким смехом. — Ну как… сам пришёл. Приличный бомж, молодой ещё. Живёт, дом охраняет, мы ему старую мебель отвезли, Пашка ремонт закончил, обставляет теперь, а мы туда, — рассказчица хихикнула. — Почему нет, не мешает, а нам мебели этой и не надо уже. И почему ж бомжу этому нормально не жить? Рукастый парень, дверь починил, да и симпатичный так-то, светленький... На этих словах мои уши залило жаром. Конечно, я знала причину, но не ожидала такой реакции от рассказа о каком-то неизвестном бомже. То есть, я вообще не ожидала, что покраснею и вспомню… Да, это очень долгая история, как уже говорила. Мне сейчас почти четырнадцать, но пока ещё тринадцать, а брату — только пять. Брат (кстати, его зовут Гришка) постоянно болел с самого раннего возраста, его долго не могли отдать в детский сад, там он сразу же заболевал простудой, ангиной или бронхитом. Скоро выяснилось, у брата проблемы с лёгкими и, если ничего с ними не делать, начнётся астма. Маме так сказали в больнице. Я этого не слышала, но она, когда вернулась из больницы, сказала именно это. Брата долго таскали по врачам, все боялись, что упустили момент, бабушка иногда даже плакала. Я почти не слышала разговоров мамы и папы о здоровье Гришки, но точно знала, нам порекомендовали сменить климат. Это после врачей повторяли почти все, и мама, и бабушки, и дедушка. Вот мы и переехали в другой район. Здесь неплохо: маме и папе отсюда удобнее добираться до работы, сосновый бор рядом, Гришке для дыхания полезно там прогуливаться и идти до него недалеко. Правда Лида, узнав куда мы переезжаем, сказала, толку от такого переезда не будет. Мама рассердилась и они долго не общались. Лида — мамина младшая сестра, то есть, моя тётя, но я не могу звать Лиду тётей. Я и её лучшую подругу зову не тётей Олей, а просто Ольгой, хотя мама говорит, это неправильно. Ольга ведь мне не родственница и она старше, но это не относится к моей истории. Так вот, о чём я. Когда я была мелкой, Лида занималась мной даже больше, чем мама и папа. Так получилось: папа по профессии часто в отъездах, а мама на старой своей работе постоянно ездила в командировки. Я оставалась с бабушкой, дедушкой и с Лидой. Она тогда училась в университете и тоже была ещё не до конца взрослой, как и я. Потому, может, для меня она и осталась Лидой, без тёти. Она хорошо знает меня. Когда мне нравилась “Сказка о Звёздном Мальчике”, Лида подарила несколько очень красивых книг с этой сказкой. Ещё я любила “Волшебную сказку”, особенно Короля и актёра, сыгравшего его. В кино на “Сказку” я ходила с мамой, а Лида, когда уже прошло время и я немножко подросла, болтала со мной о короле, актёре, и покупала разные журналы, где было написано о фильме и том актёре просто как об актёре. Если честно, он мне до сих пор нравится. Он очень красивый, но нравится мне не только поэтому. Из-за этого актёра я даже смотрела “Клинок рассвета”, но его герой из сериала быстро исчез и мне стало скучно. Правда, мама, когда узнала, что я немножко, но смотрела "Клинок рассвета", очень рассердилась на Лиду. Мне ещё рано, так мама сказала ей. Мама до сих пор считает, что её сестра плохо на меня влияет. А теперь, пожалуй, начинается то, ради чего я и затеяла это всё. Когда брат стал ходить и пытаться играть со всем, до чего мог дотянуться, подарки пришлось вернуть Лиде. Я слишком дорожила ими и не хотела, чтобы Гришка это испортил. Ещё папа хотел выкинуть все плакаты, газеты и журналы, не понимая, зачем мне столько старья, но увидев, что я почти готова разреветься, молча протянул огромный пакет и ушёл гулять с мамой и Гришкой. Зная, что они задержатся, я решила просмотреть всё, перед тем, как сложить в пакет и отправить на хранение к Лиде. Мне стало любопытно посмотреть на все свои драгоценности глазами не маленькой девочки, а себя нынешней (точнее, тогдашней) и почитать, что же написано в журналах. Маленькой я читала не всё: сначала я не умела читать, а потом мне уже было не так интересно. И некоторые статьи я пока не понимала. Один журнал Лида даже купила для меня, предупредив, чтобы я не показывала его родителям и не читала ничего, только любовалась бы фотографиями к статье о моём актёре. Почему-то я её послушалась, наверное, догадываясь, что ничего не пойму. Но перебирая сохранённое, я решила почитать наконец и ту "взрослую" статью из запретного журнала. Знала ли я, открывая её, что моя жизнь скоро перевернётся вверх тормашками! Статья оказалась сложной и скучной: в начале шли намёки, что прославился мой замечательный актёр исключительно благодаря красоте, ведь будь он при такой внешности ещё и талантом, ему бы не пришлось несколько лет киснуть в провинциальном театре. Потом его талант сравнили с гением режиссёра, снявшего сказку, не забыв ещё раз упомянуть невероятную красоту актёра. А дальше была фраза, которую я не поняла: “он красив настолько, что некоторые экзальтированные поклонницы успели записать Андрея (так его зовут) в каст готовящейся к выпуску “Дороги звёзд”. Особо фанатичные девы умудрились увидеть его исполнителем роли Мейлира в планировавшемся тогда байопике (это слово я не поняла) о том загадочном музыканте, обладавшем, кроме невероятного голоса, истинно эльфийской, тонкой красотой”. Помню, мне тогда стало ужасно обидно за любимого актёра! Запихнув журнал в пакет следом за другими подарками, я пообещала себе никогда не слушать этого певца. Когда вернулись мама и папа с Гришкой, я, уже успевшая упаковать все свои сокровища, помчалась с ними к Лиде, точнее, к бабушке и дедушке, у которых она жила. Конечно, надолго меня не хватило и я тут же спросила Лиду, кто же такой Мейлир. Она, конечно, ничего о нём не знала и спросила, не поискать ли, кто он такой, в интернете. Наверное, надо было отказаться, но я, уверенная, что этот певец просто эффектно выглядел, согласилась. Лида, узнав, какие песни Мейлир пел, предложила скинуть мне на телефон альбом лучшего его творчества и я, ещё не видя Мейлира, кивнула. Музыку я люблю, но тогда, когда кивала Лиде, даже подумать не успела. Просто кивнула, не спросив, а что этот Мейлир пел. Обычно это называют озарением, знаком мироздания, чем-то ещё в таком духе, но у меня, пожалуй, этого не было. Я просто кивнула и жизнь поменялась. Глупо, да? Правда я, наверное, месяц не могла понять этого. Почему-то, когда музыка Мейлира оказалась в телефоне, мне тут же стало всё равно, кто он такой и какую музыку создавал. Знаю, такое часто бывает. Может, однажды я бы просто удалила эти песни, не слушая, но тут весь мой класс отправили сдавать кровь. Вот так, несмотря на каникулы. Кажется, тогда ходили слухи о разбитых градусниках, может, из-за этого нас и обследовали. Помню, мама очень рассердилась на школу, а какой анализ мы сдавали, я забыла. В поликлинику мы шли с подругой, а домой пришлось возвращаться в одиночестве: ей нужно было на флюорографию. Туда стояла большая очередь и я решила вернуться, тем более подруга встретила в очереди девчонок из танцевального ансамбля, в котором занималась, и без меня она бы не соскучилась. Утро было красивым и мне захотелось пройтись до дома пешком. И по дороге я вспомнила, что у меня на телефоне есть альбом Мейлира и решила уже послушать его, а потом удалить. Я была уверена, мне точно-точно не понравится его пение! Хвалили Мейлира наверняка потому, что все о нём уже забыли, а автору статьи очень, просто очень хотелось оскорбить знаменитого актёра и показаться умником! Я была уверена в этом. Но идти пешком в тишине было скучно и я нажала на “play”. А “stop” нажимать не пришлось. Я не выключала телефон, он сел сам. Я просто не смогла, не смогла оторваться от этого голоса. Его даже не могу описать, вот честно, все слова кажутся ложью и пылью. Нет, я не раз пыталась написать о голосе Мейлира, но однажды даже порвала тот лист, где это было. Вот что такое Мейлир. Рассказать о нём я не могла никому. Нет, подружкам я сказала, что мне нравится такой-то музыкант и его, кажется, хотел играть мой любимый актёр. Об актёре они знали и согласились, что Мейлир на него похож, хоть и красивее, попросив не обижаться. Да, он был красивее, именно так, как в статье и написано, но и такая потрясающая внешность голосу проигрывала! Меня, как говорится, заворожило. Голосом, а не красотой, хотя, наверное, поверить в это трудно? Всё рассказывать не хочется. Знаю, есть такое слово “крышеснос”. Оно так-то ничего плохого не подразумевает, но иногда мне казалось, крыша моя, в самом деле, куда-то уносится, когда Мейлир поёт. Разве это нормально, когда слушаешь песню про дождь и, не пытаясь представить, о чём там поётся, видишь это всё? Стекло в каплях дождя, мокрые листья за окном, стволы деревьев, сам дом изнутри, такой обычный деревянный дом с полками, заставленными книгами… будто сама оказываешься там и чувствуешь себя героем песни, наблюдающим за дождём, думающим о своём, ожидающим свежего, будто умытого воздуха за дверью… Нет, может, ничего странного в этом нет, тем более у меня, как говорят, “развитое воображение”, но видеть голос… как можно видеть голос? А голос Мейлира я видела, да-да. Описать это трудно и это уж точно какая-то галлюцинация, но я видела голос. Сама, а не пытаясь представить. И в те дни я даже витамины не принимала. Не знаю, возможно ли это отразить на бумаге, хоть словами, хоть красками. И возможно ли нарисовать в кино выражающий это спецэффект. Это как во сне. Там всё просто и понятно, пока ты спишь, творящееся не удивительно, а если пытаешься об этом рассказать, когда проснёшься, такой бред выходит! То есть, голос-то я видела. Но что можно сказать об этом? Как перенести то, что я видела, в реальный мир, как выразить в словах и как буквами описать? Вот пишу я о золотом шаре, похожем на солнышко, к которому тянутся руки, мне одновременно страшно от его красоты и хочется потрогать это чудо, но это не то, и это такая глупость! Потому я почти молчала. Конечно, подруги знали, что я слушаю Мейлира, знали, как он у меня в телефоне оказался, удивлялись, как мне мог понравиться музыкант, пропавший давным-давно и сейчас наверняка состарившийся и уже не такой красивый, как раньше. Подруги не очень верили, что меня покорила музыка, а не красота. Он, конечно, был прекрасен, ему не льстили: высокий, статный, чёрные волосы до середины спины. Но голос был во много-много раз красивее его облика, хотите верьте, хотите нет! Знаю, я повторяюсь, но об этом голосе я могу говорить, наверное, долго-долго. Подруги даже подшучивали надо мной, но не зло. Мне всё равно было хорошо: я жила своей жизнью, слушала Мейлира, видела его песни (надеюсь, видела я всё правильно…), никому о том не говорила и была счастлива, потому что это и было кусочком счастья, необходимой деталькой паззла. Видеть песни, конечно, тот ещё бред, но, если подумать, может, никакой фантастики в этом нет? Просто Мейлир, его талант и его прекрасный голос так стимулировали моё и без того развитое воображение. Мне нравилось это. Но и без этой музыки и этого музыканта в моей жизни было много замечательного, всё же настолько зацикливаться на певце глупо. Я просто слушала музыку и наслаждалась прекрасным голосом, мелодиями и тем, что рисовалось в голове. Общалась, училась, помогала маме с Гришкой. Жизнь как жизнь, может скучная со стороны. Так прошло два года. Скоро выяснилось, что брат болеет, но об этом я уже говорила. Мы переехали в другой район, тот самый, где сосновый бор в паре километров от дома, Гришке для дыхания полезно, добираться недолго и мамина работа недалеко. Мне, правда, пришлось менять школу. Родители говорили, до моей старой теперь слишком далеко. Я так не считала, но школа, куда меня перевели, была близко к дому, буквально метров триста по аллее. И к тому же эта школа в городе считалась “блатной”, такие там были учителя и руководители. По слухам, директриса познакомила мэра с его будущей женой, когда я проучилась там подольше, я нечаянно услышала это в разговоре охранника с буфетчицей. Вот так. Наверное потому моя прежняя классная руководительница часто говорила, что для репутации в будущем можно только числиться в той школе, даже уроки не посещая, а школьное руководство и последнего двоечника-хулигана выставит ребёнком-индиго, если потребуется. Тогда я её не понимала, но после переезда вспомнила эти слова. Хотя понимания, как в жизни поможет номер школы, мне не прибавилось, но это значения не имеет. Идти в эту пафосную школу в первый раз я почему-то не боялась. И учиться тут не боюсь. Учёба как учёба, не лучше, не хуже. Учителя нормальные, почти не вредные и не злые, сама школа красивая, в фойе есть питьевой фонтанчик и автомат с кофе. Ну да учеников, которых я зову “пальцы веером” здесь больше, чем в прежней школе, но это меня не напрягает, хотя я, конечно, боялась их ещё до начала учёбы. Вдруг начнётся травля, вдруг я не впишусь в крутой коллектив, ведь я новенькая и какая-то другая. Сейчас мне всё равно, школы, если подумать, везде одинаковые. И, может, я слишком скучная и серая, чтобы меня замечали. Вроде всё в порядке. Но чего-то здесь мне всё равно не хватает. Но тут я виновата сама. Я… в общем, я предала Мейлира.Падала моя звезда, Как горела! Было чудо из чудес- Никому нет дела. Пилот — Ждите солнца
Если опять начинать издалека, в том году, когда мы переехали, наконец вышла “Дорога звёзд”. Та самая, из статьи, из которой я узнала о Мейлире, там много про неё написано было. В моей прежней школе по этому сериалу, кажется, сошли с ума все одноклассницы и одноклассники. Каждому снесло крышу от своего; кому нравились сражения, кому — сюжет, а кому красивые наряды и актрисы с актёрами. Тут история повторилась и меня это не удивило. “Волшебную сказку” когда-то тоже смотрели все. Ну… почти, но это неважно. Мне было всё равно, хотя я люблю сказки, эльфов, о которых сериал и был, всё такое, но это сказкой не было. Это была… это была “Дорога звёзд”, что ещё добавить. Главную роль там играл некий “зайка”, чьего имени я запомнить не могла, но везде, везде его хвалили за эльфийскую внешность. Но мой любимый актёр был красивее. Гораздо-гораздо-гораздо красивее! Подруги этого “заиньку” тоже не любили, и это меня очень радовало! В новой школе подруг пока не появилось. Но моей соседкой по подъезду оказалась почти самая популярная девочка в классе, Лара. Вот так. Почему-то я ей... не понравилась, нет, такие, как Лара не мыслят категориями “нравится-не нравится”, я так думаю, во всяком случае. Но это к истории отношения не имеет. Она просто захотела со мной общаться, на правду это больше похоже. Итак, Лара оказалась моей соседкой, я неожиданно её заинтересовала и примерно через неделю после начала учёбы Лара окликнула меня, когда я выходила из школы. В тот день у меня сели и плеер, и телефон. К огромному несчастью! — Пойдём вместе? — сказала она. Я кивнула, нам всё равно было по пути. Мне не то чтобы хотелось дружить с Ларой, но тогда я ещё не успела узнать никого в классе. Так почему не познакомиться и не поговорить с ней? Ничего особенного мы с ней в тот раз не обсудили: Лара спросила, откуда я переехала, какие предметы люблю и ходила ли уже в “Фейерверк”. Не только это конечно, но на другие расспросы я внимания не обратила. Наверняка были вопросы о любимых сериалах, книгах и прочих интересах, как всегда при новом знакомстве. Лара почему-то обрадовалась, что у меня хорошо с математикой, пообещала, если получится, пригласить меня в “Фейерверк” на день рождения и, поняв, что мы пришли, улыбнулась и, сказав, что встретимся завтра, в классе, убежала к себе. Так и началось наше знакомство. Дружбой оно не было: мои подруги остались в старой школе, а Лара была лучшей подругой самой популярной девушки в параллели. Или хотела быть, никогда такого не понимала если честно. В её компании, во всяком случае, она была. Но мы как-то общались, она списывала у меня математику и физику, я списывала у неё немецкий, который здесь был обязательным вторым иностранным. Мне тут нравилось, учёба шла нормально, у меня были подруги, пусть и не рядом, у меня были книги, был Мейлир (вот так он был важен мне!)… Всё, в общем, было так, как надо. А потом всё рухнуло. Всё-всё. Нет, так-то не всё, никто не пострадал, меня не стали изводить, подруги со мной не поссорились, мама и папа не развелись, у Гришки не началась астма, но однажды я сказала то, о чём жалею до сих пор. Как писала выше, все сошли с ума от “Дороги звёзд”, девчонкам к тому же очень нравился исполнитель главной роли. Его имя я запомнила только в новой школе, ведь Лара его обожала и, когда мы шли из школы, постоянно трещала, какой Ник Сторк настоящий эльф и лучше актёра на роль подобрать было не трудно, а невозможно (вот так и говорила). Он же та-а-акой красивый, он поёт, он ну так шикарно выглядит на фотографиях! Мне этот Ник не нравился, но я молчала. Не потому, что боялась Лару или ещё по какой причине, нет. Просто молчала, что я могла сказать? Ей ведь этот актёр нравится. Для меня он слишком красивый, приторный! Пра-а-вильный. Будто где-то есть записанный рецепт, по которому можно приготовить идеально прекрасного парня и Ника Сторка по этому рецепту и приготовили. Посмотрела, восхитилась — как очередное сахарное мороженое облизала, всё. Я, конечно, могла заявить ей, что мой любимый актёр красивее. Да, это объективно, кажется, так говорят? И неоспоримо, как то, что пять больше, чем четыре. Но мы не спорили, мы просто разговаривали, точнее, Лара заливалась об этом Нике, я вставляла “о, круто”, когда было, что сказать и, в общем, плохо от её трелей мне не было. Нравится, как выглядит, играет, поёт… Пения его я тогда ещё не слышала, о чём и сказала Ларе. На свою беду, но я тогда никак, ну совсем никак не думала, что дальше выйдет то, что вышло! Лара, едва я это сказала, немедленно заявила, как я могла упустить ну та-а-акой голос, что поёт этот Ник так же здорово, как выглядит и в “Дорогу звёзд” даже включили песню какого-то никому не интересного древнего певца в прекрасном исполнении великолепного Ника и она ну просто обязана познакомить меня с этим чудом, раз я постоянно хожу по школе в наушниках. И я разрешила Ларе скинуть мне именно эту песню. Не то чтобы я доверяла её вкусу, совсем доверяла в смысле, но я надеялась, что это может мне понравиться… И, разумеется, надеялась зря: этот Ник пел песню Мейлира! Мейлира, только вдумайтесь! Представьте мои впечатления! Что я почувствовала, словами не передать, ведь это было… Тут положено сказать, это было как жаба после соловья, но многим нравится кваканье и в общем, это… не знаю. Будто в жаркий день тебе пообещали огромную бутылку холодной воды, а принесли чашку почти кипящего чая и сказали, именно это я и просила, зачем ныть. Хотя этого тоже недостаточно, чтобы показать, как я огорчилась, почти до тошноты. Но мне не хотелось ругаться с Ларой. И не хотелось, чтобы она почувствовала то же, что чувствую я, когда её “кролика” слушаю. Потому, когда Лара спросила, понравилось ли мне, я сказала, что сделана песня очень интересно… И всё. Но Лара поняла это немного не так. Она, улыбнувшись во весь рот, тут же заявила, что в исполнении Ника Сторка песня стала по-настоящему великой, а тот старый мужик, который её пел, только и мог громко вопить. И я не сказала ей, что Мейлир был молодым и пропал он тоже молодым и прекрасным! И тем более не сказала, что по сравнению с ним петь не умеет, наверное, никто, тем более этот кролик Ник! Я сказала страшное. Я сказала “ну да”.Слышал где звук самолета, Ты искать побежал в облака, Остановился и понял, Что летишь свысока. 7Б — Некрещёная Луна
Понимаете, что я сказала — это полбеды, но тогда-то до меня это не доходило! То есть, я-то осознала, я солгала и солгала ужасно, сама, в общем-то этой лжи не веря, но вместо того, чтобы самой себе сказать, да, это оговорка, просто вылетело, а там вот в самом деле проигрыш интересный и колокольчики весёлые, я стала убеждать себя, что это не было ни ложью, ни предательством. Едва мы распрощались с Ларой, я стала прокручивать в голове, почему всё в самом деле хорошо, а не плохо. “Более свежее звучание, неизбитая аранжировка, умение работать с вокальной линией”, повторяла я, не понимая до конца, что это такое и зачем, ну зачем нужна эта мура, если в песне не осталось главного, того голоса, от красоты которого можно сутки простоять с открытым ртом? Но я убеждала себя, что это в самом деле было хорошо, думая, так обман обманом уже не будет. Колокольчики ведь тоже хорошо? Не тут-то было! С того “ну да” из песен Мейлира словно бы ушло волшебство. Я больше не видела ничего, ни дождь, ни лес, ни прекрасный город. Я перестала видеть голос Мейлира, только представьте! Перестала видеть сны наяву и возвращаться из них даже не счастливой, а будто наполненной. Я просто слушала музыку, уже немножко старую, просто слышала хорошо поставленный, выдающийся голос, но виденные раньше чудеса перестали меня посещать. Знаю, это пафосно и обычно люди такими словами не говорят, но то, что я чувствовала теперь, ничем, более живым, не передаётся. Когда-то я брала у Лиды книгу, в которой герой, веривший в чудеса, вдруг решил образумиться ради какой-то выгоды или из-за осуждения знакомых и не понимал, как прежние чудеса могли казаться ему чем-то таинственным. Ему всё казалось обыкновенным, всё-всё, а вместо чудесных золотых деревьев он видел кривые позолоченные пальмы, или криво позолоченные горшки и не понимал, как они могли нравиться ему хоть на миг. Недолго он верил, что ему хорошо и так правильно, потом его расколдовали и волшебство вернулось, но меня-то никто не заколдовывал! Кроме меня самой понятно, потому, наверное, я и не знала, как снять это заклятье. Я написала подругам, чтобы они, может быть, посоветовали мне, как из этого выбраться. Не сговариваясь, они посоветовали ненадолго прекратить слушать “этого твоего Мейлира”. Катя сказала, отдых может мне помочь и “может, он просто надоел”, а Ксюша посоветовала не переживать. Да, они обе были правы, но меня-то это не успокоило! И тогда я совершила ещё одну глупость. Точнее, даже не одну. Сначала я удалила с телефона и плеера все песни Мейлира. Без музыки я, правда, не осталась, было многое, что слушать не то чтобы хотелось, но типа было надо. То есть, даже не модно, а положено, это хорошо и то хорошо, значит, все должны быть знакомы с этой музыкой. Музыка, конечно, была приятной. Ещё я скачала музыку, которую любили мама и Лида. И нет, вторая глупость не это, музыка, повторю, была приятной. Второй глупостью было… Даже говорить не могу, что. Но придётся, да, иначе будет непонятно. Где-то через неделю после того, как волшебство ушло, я узнала, что о Мейлире написали книгу. Точнее, когда-то это был сценарий фильма, который так и не сняли. Сценарист, раз фильм не вышел, решил, как я поняла, идею не терять и доработать до романа. Ничего об этом романе рассказывать не хочу, чтобы его не рекламировать. О Мейлире, то есть, о его жизни там почему-то почти ничего не было. Не знаю, это ли хотели снимать, но в книге девушка, обожающая Мейлира, решает узнать, куда тот так таинственно исчез и что могло случиться с ним после исчезновения. Пока волшебство не ушло, читать это мне не хотелось. Не потому, что я примерно представляла, что там может быть, хотя и поэтому тоже. А вообще мне нравилось то, что я сама сочинила о Мейлире. Я вообразила, он эльф, настоящий эльф из той волшебной страны, где-то далеко и, устав от шоу-бизнеса, Мейлир вернулся туда. Немножко стыдно придумывать такое в одиннадцать лет и верить до почти четырнадцати, но, знаете, иногда хочется и сказок, а не правды-распреправды, когда всё плохо, но это не ложь, а настоящая жизнь со всем её дерьмом, ах, как здорово. Роман, и это не удивительно, оказался вот такой правдой, но я глупо решила, он может помочь мне вернуть волшебство. Покупать книгу, конечно, было негде, и в библиотеках её не водилось, но в интернете она нашлась сразу. Сейчас-то я понимаю, сначала нужно было узнать, что о романе думали другие читатели, но кажется, тогда я хотела не зависеть от чужого мнения. Или просто ужасно испугалась, что опоздаю. Ну и мне не терпелось вернуть сказку, хоть признаваться в таком почти в четырнадцать лет… Да, я отвлеклась. У книги ещё была интересная обложка. Красно-чёрная. Очень необычный узор, причудливый, так говорится вроде. И ни фотографий, ни картинок, только этот контрастный узор, на корешке имя автора и название книги (но я его говорить не буду, чтобы не рекламировать). Обложка в самом деле привлекала внимание. Правда, было непонятно, к чему она, но я, решив отыскать ответ в тексте, начала читать (и очень зря!). Начиналась книга с того, что героиня, одержимая Мейлиром, решает его найти. Ей неважно, живым она его найдёт или мёртвым, в смысле, могилу или запись, что вот, нашли покойника и похоронили. Её долго-долго мотает по стране, архивам, она болтает с теми, кто Мейлира знал. Рассказывать, что происходило и какие вещи ей о Мейлире говорили, не буду. Не могу и до сих пор вздрагиваю, когда вспоминаю. Скажу только, что героиня общалась с его любовницами, любовником, пластическим хирургом, купив хирургические тайны за секс, с женой его психиатра, с которой они потом напились, но это всё ей почти ничего не дало (разумеется!). Но после всех этих встреч героиню осенило и… В общем, она, узнав, что Мейлир жив, мчится к нему, но узнаёт, что он сошёл с ума и сейчас в состоянии полуовоща. Героиню это не останавливает и она попадает в тот приют, чтобы увидеть Мейлира… А дальше мне писать мерзко. Нет, там, конечно, вроде бы ничего такого нет. Мейлир, точнее, каким он в фантазиях автора стал, описывается достаточно подробно и противно, я пролистывала это, но ничего такого, там не было... Кроме того, что в конце книги героиня, украв пистолет у полицейского, стреляла Мейлиру в лоб. Просто нажимала на курок и уходила. Всё. Даже если бы было не всё, книгу я всё равно дальше читать не стала бы! Было противно. До выстрела героиня очень в красках представляла, как алая кровь на когда-то чёрных волосах… Брр, хватит, а то меня на самом деле вырвет. Конечно, ничего не помогло. Сделалось только хуже. Ночью я проснулась от собственного вопля. Даже не знаю, приснился ли мне кошмар. Я просто вскочила на кровати в слезах и с воплем. Может, это и глупо… Рассказать я ничего не смогла. Нечего было рассказывать, но мама всё равно испугалась и утром повела меня в больницу. Было жутко стыдно, всё-таки почти четырнадцать лет — и в больницу с мамой! — но спорить с ней я бы не смогла. Всё-таки Гришка и его слабые лёгкие, а второго больного ребёнка уж точно никому не хочется. Мама как раз была в отпуске, чтобы отвезти Гришку "на воды", как шутила Лида, а тут я с воплем посреди ночи. Папа уехал в командировку. Я даже была рада этому, он бы пошутил, как я неудачно заболела; и каникулы испорчены, и школу прогулять не вышло. Мне казалось, врач покрутит пальцем у виска и посоветует маме не беспокоиться из-за глупостей, а мне пропишет капельки от нервов, но она отправила меня к неврологу. Я думала, там меня точно отправят за капельками, объяснив, что из-за страшных снов по врачам не ходят, но невролог почему-то прописала не капельки, а какую-то терапию в кабинете, куда мы таскали Гришку на прогревания. Мама, правда, не поняла, зачем мне прописали это, но раз прописали — наверное, врачу виднее? На второй день лечения я услышала в автобусе разговор о бомже. Рассказывать об этом я никому не стала: подруги уехали в деревню к родне, а мама не знала всей истории с Мейлиром. Вообще её никто не знал до конца, но ладно. Конечно, я понимала, что бомж не был им: Мейлир был черноволосым и вряд ли сохранял юность до сих пор, но почему-то мне захотелось доехать до этого садоводческого товарищества и увидеть бомжа. Даже не за тем, чтобы точно-точно убедиться, что это просто светловолосый бомж, а просто потому… Потому. Не знаю. Мысль появилась и не собиралась исчезать. И не исчезла.Где такой я, чтоб познакомиться ближе, Лицом к лицу, "Доброе утро!" услышать. Мумий Тролль — Где такой я
В тот день папа ещё не вернулся, а мама с Гришкой уже уехала на “воды”. Она хотела остаться, если я приболела, но Лида и бабушка с дедушкой пообещали, что присмотрят за мной. Лида даже хотела оставаться ночевать у нас, но я убедила всех, что ничего не боюсь, умею отключать плиту, утюг, компьютер ну и так далее. Почему-то очень не хотелось никого беспокоить. Свою процедуру я не пропускала, мне даже нравилось смотреть на искорки от прибора, которым меня лечили, и слушать разговоры медсестёр и других лечащихся. Вроде всё было нормально. Вроде. Мне было странно. Нет, в детстве мне прогревали коленки, процедур я не боялась и не удивлялась, что такое бывает, или ещё чему-то. Мне чего-то не хватало, или я чего-то не знала. Трудно описать то, чего не чувствуешь. В тот день шёл дождь и я почему-то пошла в больницу не со своим зонтом, а с забытым Лидой позавчера, когда она заходила ко мне после того, как мы проводили маму и Гришку на автобус. Выпив со мной чаю и дождавшись солнца, Лида ушла, но зонт оставила. Может, на обратном пути я хотела заехать к ней на работу или домой к бабушке и вернуть зонт, даже не помню. После процедуры я, опасаясь, что снова пойдёт дождь, решила поехать до дома на автобусе. К тому же прогулка напомнила бы мне о пропавшей сказке, ведь впервые я услышала Мейлира, когда возвращалась из этой же больницы и тоже в каникулы… У меня даже свело живот, когда вспомнила это. Подъехал автобус. Не нужный мне, а идущий совершенно в другую сторону. На этот раз с табличкой “до СНТ”, то есть, до садового товарищества. Я, конечно, понятия не имела, где жил бомж, разговор о котором слышала. Быстренько рассудив, что там, где была дача бабушки и дедушки, я тех женщин ни разу не видела, значит, бомж живёт в том товариществе, до которого и идёт этот автобус. Конечно, это глупость, ещё одна глупость, случившаяся со мной за короткое время, но я села в автобус, сама не зная, зачем мне это надо. Там я, конечно, была, прошлым летом мы с Катей и Ксюшкой ездили в это товарищество на день рождения ксюхиного двоюродного брата (Катя плела венки и готовила какой-то необычный салат, мы с Ксю и с девушкой её брата бегали в магазин за чипсами и минералкой, потом все ушли гулять по улицам до леса, жарили шашлыки на огороде, хохотали, было весело). Никаких бомжей я конечно, не видела, может потому, что ещё не знала о них. Автобус был почти пустым, но через две остановки стали заходить люди, в том числе и едущие до дач. Я сидела у окна, слушая музыку. О ней я бы могла рассказать даже Ларе, хоть всё, что у меня на телефоне было, вряд ли как-то относилось к её зайчику Нику, будь он трижды счастлив. Музыка была музыкой, а не чудом. Быть может, мне стоило доехать до остановки, зайти в магазин, купить мороженое и, немножко погуляв по лесу около дач, ждать автобус обратно, но я, конечно, решила дождаться какого-то знака. Любого. Песни из машины, крика петуха, собачьего лая, чьего-то смеха, какого-то запаха, упавшего на меня листочка, не знаю, чего я ждала, но тогда казалось, что знак я не пропущу. Вот бы раскрыть зонт Лиды, попросить его помочь, и полететь, куда он унесёт, но это было невозможно. А никакого знака, кроме тропинок, разделённых старым, почти разрушенным зданием, не нашлось. Когда-то это был фельдшерский пункт, папа рассказывал об этом. Кажется, оттуда до сих пор чуть пахло лекарством, когда я подошла ближе, я это почему-то почуяла. Может, показалось. Правую тропинку я представляла ещё с того дня рождения, по ней мы шли до магазина и обратно. Левая казалась короче, хоть и вела через опушку леса. Там мы не ходили, об этом мне сказала Ксю. Правая тропка была недавно заасфальтированной, но шла мимо какого-то здания за забором, кажется, какого-то диспансера или дома престарелых и мне почему-то очень не хотелось идти рядом с таким зданием. Хотя какое “почему-то”, мне до сих пор было противно после той книжки и не думать, что за этим забором может быть неизвестно как оказавшийся в нашем городе Мейлир, я ещё не могла. Именно тот, полуовощной Мейлир с поседевшими волосами и “поехавшим”, “сгнившим” от старости и пластических операций лицом, в которого я верить не хотела и не могла! Левая тропинка была проходимой, только грязной, и шла в сторону от здания. Это было важно, а отчистить кроссовки, когда вернусь домой, будет легко. Поправив сумку, я пошла вперёд по этой тропинке. Мимо диспансера идти ну очень не хотелось! Заблудиться тут всё равно трудно: я слышала гул машин на шоссе, лай собак и крики петухов, видела электропровода и большие рогатые столбы, кажется, называющиеся опорами. Если ориентироваться по проводам между ними, всегда можно куда-то прийти? Наверное, можно. К тому же было понятно, что люди недалеко, по мусору, шуму, всему такому. И я всегда могла позвонить и позвать на помощь, если бы захотела. Только я не хотела этого. Может, пока не хотела. Я уже не понимала, зачем потащилась сюда, но бросать всё на полпути не собиралась. Скоро пошёл дождь. Открыв зонт, я вновь ненадолго подумала о полёте, даже, дурачась, выставила зонт по ветру, словно надеясь, что он меня подхватит и понесёт. Далеко-далеко, к сказке, к Королю, к Мейлиру, к красивым городам из его песен… Дождь усилился и, ойкнув от угодивших на руки капель, я прикрылась зонтом, как полагается… И вдруг увидела избушку! Нет, она не выросла посреди дороги, я, наверное, просто дошла до неё, пока представляла, что лечу, но это было ещё не садовое товарищество. Это… была просто избушка. Не заброшенная, как медпункт со слабым лекарственным запахом. Ничего необычного в доме чуть на отшибе от поселения вроде нет, но рассказы о стоящей где-то в лесу странной избушке я слышала не раз! Хоть не особо верила, что избушка реальность, а не городской миф, кажется, так оно называется… Нет, совсем маленькая я верила в эту избушку, построенную неизвестно кем, непонятно, где и неизвестно, когда, но только до девяти лет. Потом мне уже было не до этого, а тут, пожалуйста, избушка в лесочке, то есть, на опушке! Не избушка даже, а нормальный жилой дом, с крыльцом под деревянным навесом и с резными рамами. Кажется, это называлось наличниками? Ухоженная тропинка, ни луж, ни грязи, если бы мне нужно было в избушку зайти, я бы, скорее всего... Тут меня бросило в жар, точно как тогда, когда я услышала разговор о бомже. Не от страха, что там живут маньяки и меня будут убивать. Когда слушала песню Мейлира о дожде, я представляла тот дом снаружи именно таким, как эта избушка или что это такое было... Задуматься, не поехала ли у меня от нервов крыша, я не успела. Дверь распахнулась и на крыльцо вышел мужчина, чем-то напомнивший Андрея Антоновича, учителя физкультуры из моей старой школы. Он, до того как пришёл к нам, учился в каком-то тренерском техникуме, кажется, и прыгал в высоту. Мы не раз видели, как он выпендривался перед старшеклассницами. Загар, модная причёска, полёт над планкой, эффектно, как реклама спортивных соревнований по телеку. Мужчина на крыльце явно был старше, но таким же высоким, худым и широкоплечим, как Андрей Антонович, только он был бледным и лохматым. — Пришла, — без удивления сказал он. — Пришла — и дождь! Я удивлённо посмотрела на мужчину. Говорил он так, будто знал меня, или когда-то видел. Наверное, он знакомый мамы или папы. Может, работал с ними когда-то. Или работал у Лиды на фирме. Если он работал там, где и Лида, он вполне мог быть грузчиком или водителем например, она постоянно жаловалась, что эти работники надолго не задерживаются. Я-то видела его впервые. Или не видела давно и уже забыла? — Я… иду… ещё, — осторожно сказала я, — меня ждут… там, на пикник, — нужно было ответить, а я когда-то была на празднике в этом товариществе. Не хотелось говорить, что ни к кому я не иду. И мужчина немножко пугал. Бледностью, худобой, словно запылёнными рыжими волосами до плеч, чёрной одеждой… Почти всем, короче. Мужчина взглянул на меня. Примерно как учитель смотрит на ученика, встреченного в очереди к кассе. — Каникулы, понимаю. Четверг — великолепный день для пикника, — согласился он. — Жалко, дождь идёт и костёр не развести, — тут мужчина открыл дверь в избушку и, глядя туда, крикнул, — Радагаст! Дождь на улице! Я удивилась. Разве этот Радагаст, которому кричал мужчина, не видел капли на окнах и не слышал шум дождя? Может, они оба маньяки или какие-нибудь сбежавшие преступники или психи? Или Радагаст — какой-то нездоровый человек? Слепой, например. Но откуда этот мужчина меня знает? — Вы на заводе работали, да? — глупо спросила я, не дожидаясь ответа из избушки. — Или с дедушкой? Завод… фабрика… Нужна была какая-то ясность! Мужчина, не прикрывая дверь, пожевал губами. — Нет, нет. Я… я сам от техники далёк. Всегда был далёк от неё. Я больше к поверьям, легендам, потусторонней силе, нежити… — А! — всё сразу стало понятно. Ну конечно, он же наверняка приятель того коллеги Ольги, которая лучшая подруга Лиды. Он что-то преподавал в университете соседнего города и был важным элементом околокультурной, как, хихикая, говорила Ольга, жизни того города. Я видела его дважды: когда он со своими сотрудниками устраивал выставку в нашем музее и позже, года через полтора, когда они всей компанией пришли на наш День города, помогать. Ольга рассказывала им легенду о химерах и особняке, ну и остальное, а они смеялись и обещали позже рассказать нам байки о фольклоре и нечисти. Этот мужчина, наверное, тоже там присутствовал. — Вы по фольклору... — Далёк ты от техники, как же, — послышалось из избушки и на крыльцо вышел невысокий бородатый мужчина в кепке. Мне он кивнул. Кажется, это и был Радагаст? Или их было не двое, а больше? — Здравствуйте, — пробормотала я, чувствуя себя ужасно глупо. Мне стало холодно. И зонтик всё же от дождя не совсем спасал. Но я не знала, как поступать. Просто уйти от них было бы невежливо. И я боялась, что сейчас не смогу найти дорогу обратно. Радагаст или не Радагаст (но я решила звать его так, раз не представился) посмотрел на меня чуть внимательнее и кивнул ещё раз. — Заходи, пока дождь, — предложил он, — переждёшь и пойдёшь на свой пикник. Не бойся, мы вреда не причиним. Он почему-то меня не пугал, его я, кажется, точно знала и видела, но не могла вспомнить, где. И боялась я не их, они же знали Ольгу. Я боялась, избушка и изнутри будет выглядеть как тот дом, который я видела, когда слушала песню Мейлира о дожде и мне снова станет больно. Живот опять свело от того же ощущения, как на больничной остановке. — Если хочешь обратно, иди прямо, выйдешь к проходимой дороге, — сказал кто-то из них, я не расслышала. И не заметила, кто говорил, Радагаст или его приятель. — И ботинки не испачкаешь. Автобус через двадцать минут, успеешь. Дождь немного успокоился. Солнце, правда, не вышло, но уже не лило стеной, я даже как будто немножко согрелась. Но что-то в этом было неправильно наверное… не знаю. — Подожду — сказала я. — Оно… ну… И, не договорив, поднялась на крыльцо и вместе с “пыльным” зашла в дом.Дай мне знак если распустился мак Под грибным дождём если всё идёт путём И усыпан путь цветами. Дай мне знак если что-нибудь не так Если дым столбом в синем небе голубом И горит чердак над нами. Сплин — Чердак
Внутри всё оказалось другим и на дом из виденного после песни совсем не похожим. Простой дом, без оттенка сказки. Деревьев рядом с окнами не росло (я почувствовала себя идиоткой, когда поняла это только внутри), да и остальное, если подумать, напоминало сразу и дачу, и квартиру, и избушку из детских книг. Поставив зонт сушиться, я присела на табуретку недалеко от входа и осмотрелась. Надо же было чем-то заняться. В углу стоял телевизор с проигрывателем, на стене висел какой-то инструмент, похожий на круглую балалайку и маленькую гитару одновременно, на полу валялись странные круглые ковры. С потолка свисали сушёные грибы и пучки то ли трав, то ли цветов. На столе почему-то стояла лампа-подсвечник, как будто только из магазина принесённая, свеча ещё не успела оплыть. Наверняка её ещё не зажигали, спичек рядом я не увидела. Напротив двери висело небольшое круглое зеркальце, под ним стоял диванчик. Справа от меня стоял топчан, стена над которым была увешана картинками и плакатами. Сам топчан был прикрыт плюшевым одеялом с оленями. Это была не вся обстановка, но рассматривать остальное не хотелось. Понятнее, что это и куда меня занесло, не стало. Конечно, там были другие комнаты, но мне не было интересно заглядывать туда. Я сидела на табуретке и ждала, пока дождь кончится. “Пыльный” куда-то ушёл, кажется, вернулся на крыльцо к Радагасту, я слышала их перебранку о курении, дыме, табаке. Быть может, один из них бросал, но не сдержался, этого я не уловила. Зонт мой, то есть, Лидин, стоял у топчана и спокойно сох. Почему-то не хотелось включать музыку и копаться в телефоне, девчонки сейчас наверняка загорают и гуляют, может, я бы увидела в сети Лару, но её видеть не хотелось, никак. Просто не хотелось. От скуки я встала с табуретки и, подойдя к топчану, начала рассматривать развешанные над ним картинки. Набор был любопытный. Колибри в цветке, красивая рыжая девушка с собакой, девять чёрных кошек и одна белая, может, кот, кролики с листками капусты, кактус в пустыне, орёл, почему-то парящий над дубом, памятник женщине с крыльями, красивое здание, Мейлир… Я вздрогнула и зажмурилась. Меня словно ударили по голове. Конечно, я никогда не дралась и так меня не били, но, наверное, именно это ощущение описывается таким странным термином. Оглушили, ударили коленом в живот, ткнули носом в землю. Глаза открывать не хотелось. Мне стало страшно, что я спятила и мне уже видится то, чего нет. Может, там картина, мой любимый актёр или Ник Сторк, любимый Лорин “зайка”! И мне было страшно, что это не глюк, сразу, одновременно. Вот. Я всё же открыла глаза. Не показалось. Мейлир. Мой Мейлир. Улыбающийся, счастливый. Стоящий на фоне моря. Мне он тут очень нравился. Не думала даже, что с этой фотографией когда-то выпускали плакаты. Я выдохнула. — Никому не интересный древний певец, понимаю, удивилась, зачем он тут, — услышала я сзади голос “пыльного”. — Скучно, безусловно. Только и умел, что вопить громко. Лучшее, что с его, так сказать, творчеством могли сделать — качественно перепеть, красивенько. Понимаю. Очень тебя понимаю. Меня снова будто ударили в живот. Этот пыльный мужик, сам того не зная, почти дословно повторил сказанное Ларой. Те слова, на которые я сказала “ну да”, устроив себе конец магии Мейлира. Мне стало немного страшно. И тоскливо. — Ннет, — пробормотала я, не оборачиваясь, — мне… мне так не кажется. Мне правда не казалось так. Никогда! Но я сейчас сама себе не верила. — А вы обычно только это видите, — сказал “пыльный” со странной интонацией, кажется, удивлённо. По спине пробежали мурашки. Немного подождав, я обернулась, чтобы посмотреть на него и, наконец, ответить, как не ответила Ларе, но “пыльный” успел исчезнуть, но куда, я не поняла. Хлопнула дверь. Пришёл не он, а Радагаст. Или не Радагаст? Может, их тут трое? Но рядом был Радагаст, не "пыльный". Заметив моё смятение он улыбнулся, растерянно даже, как показалось. — На улице дождь, подожди немного, — посоветовал Радагаст, — скучно, понимаю, невесело у нас, что ж поделаешь-то. Ничего, дождь кончится — на пикник пойдёшь свой, заждались тебя небось. Я кивнула. Не говорить же им, что никто меня не ждёт и пикника никакого нет? То есть, быть может, кто-то пикник и устроил, но я об этом не знала и меня туда не приглашали. Радагаст, словно потеряв ко мне интерес, подошёл к стоящему на окне проигрывателю, который я не заметила, пока осматривалась, и нажал на кнопку. Заиграла музыка, быть может, когда-то я слышала эту песню. Радагаст тут же ушёл, наверное на кухню, может, ставить чайник. От него почему-то пахло как в зоомагазине, точнее, как пахнет от птичьего корма и вообще уголка, где торгуют птицами. От “пыльного” не пахло ничем, или я не обратила внимания. Дождь продолжал лить. Я вернулась на табуретку. Радагаст, или кто он был, чем-то громыхал в другой комнате, а может, это громыхал и не он. Дождь шумел, половицы скрипели. Не происходило ничего. Со скуки я уже хотела залезть в телефон… И тут я услышала Мейлира. Ту песню, с которой всё и началось. Тот дождь, который я видела, если можно так сказать... И тут я не выдержала. Я расплакалась. Даже разрыдалась. Разревелась, заистерила, не знаю, как назвать это! Можно подумать, я чуть ли не какая-то припадочная, но это не так. У меня очень, как говорят, крепкие нервы, высокая стрессоустойчивость и какая-то там железная психика, правда. И богатое воображение, но не от него же у меня потекли слёзы? А они лились так, словно прорвало водопроводную трубу! Я выла и рыдала как настоящая истеричка. Было стыдно, жутко стыдно, но успокоиться я не могла! Сама не знаю, почему. Быть может, мне было жалко исчезнувшую сказку. Или так выходила та отвратительная книга в изысканной красно-чёрной обложке. Меня прорвало. — Эй, что такое? — услышала я голос “пыльного” и почувствовала, как он подошёл. Опять не услышав шагов. Почему-то повеяло холодом, наверное, пока я не заревела, он стоял на улице и испугался, что я разбила вазу и порезалась, например. А потом я почувствовала запах зоомагазина и услышала голос Радагаста. — Ну что ты? — спросил он даже с какой-то заботой. — Боишься, мы заперли тебя? Так нет же, иди, если хочешь. — Не могу, — пробормотала я и меня прорвало… совсем прорвало, хотя я думала, больше уже невозможно! Я бормотала о правде в той красно-чёрной книжке, вдруг это не ложь, может, написал это видевший такого Мейлира человек. Вдруг всё-всё написано по реальным событиям, кроме убийства, конечно, но то, во что превратился Мейлир было таким ужасным, что убийство могло бы стать лучшим выходом? Вдруг он не мог петь, а ведь он — голос, как воплощению голоса жить без этого, ну как? Я в общем не понимала, что несу. Наверняка они меня тоже не понимали. “Пыльный”, может, успел уйти, Радагаст стоял рядом, я чувствовала по запаху, но я скоро уйду, они вернутся в свой город, быть может, расскажут тому знакомому Ольги о странной девочке, но этого может и не быть, ведь так? — Мда, — внезапно услышала я голос “пыльного”. — Макалаурэ и через великое море влияет на неокрепшие умы. — Помолчал бы, — вздохнул Радагаст. — Не понимаешь, она о другом рыдает… Не успела я удивиться, кто этот “Макалаурэ” о котором я, якобы, рыдаю, как “пыльный” спросил примерно это же. — А что меняет, если его помнят под этим именем, какой "другой"? Пора бы запомнить, имя то же, только языки разные, любитель птиц. Это не имеет значения. Как там у поэта… что значит имя? Роза пахнет розой… Тут я, наконец проморгавшись от слёз, обернулась и посмотрела на них. “Пыльный”, явно собиравшийся продолжать свои речи, застыл с открытым ртом. Радагаст, сердито посмотрев на него, вздохнул. — Что с вас, нелюдей, взять-то, а ещё мудрецом был. — Начнём с того, что я как раз людь, к нелюди ближе ты, посланец высших сил, — слегка сердито возразил “пыльный”. — Если до оскорблений дошло, то я нежить. От неожиданности я кашлянула. Кашель, конечно, считается лучшим способом привлечь внимание, но у меня правда запершило в горле. Возможно, от большой потери влаги после рыданий, а может, от того, что они начали нести. Кто знает, вдруг они, не знаю, съели или выпили какую-то гадость и теперь их понесло? Но мой кашель, кажется, привёл их в себя. Радагаст улыбнулся и покачал головой. — Прости, отвлеклись, — и, кивнув на топчан, сказал. — Вот, садись сюда, долго рассказывать… нет, можешь, конечно, остаться… просто… понимаешь, это долго, а в какие-то легенды вы не верите… сложно это, понимаешь... Он говорил, говорил, о прошлом, давних днях, ушедшем волшебстве, обеднившим эту часть мира, о тайнах, пропавших без следа от перемен мироздания... Я не отвечала. Ведь я не понимала, что он имеет в виду и зачем мне пересаживаться на топчан! Глупая мысль, конечно, но я уже мало соображала, что здесь происходит. Внезапно вмешался “пыльный”. — Ты в эльфов веришь? — спросил он, перебив Радагаста, кажется, не обратив на него внимания. От неожиданности я кивнула. В эльфов я правда верила, всё-таки это наукой немножко доказано, папина двоюродная сестра вообще их влияние на какую-то культуру изучает, у неё и грант какой-то есть вроде. — Мейлир эльф, — сообщил “пыльный”. — И не абы какой, запомни! Канафинвэ Макалаурэ, великий певец. Маглор тоже он, это язык другой. А Мейлир… тоже его имя на каком-то из ваших языков. Он бессмертен. Относительно, конечно, пырни его ножиком в подворотне… — Не пугай девочку! — Радагаст даже слегка на “пыльного” прикрикнул. — Она сказку искала, которую сама же и потеряла, а тут ты с подворотнями, бледная фигура. Никто его не убивал, он там… Может, увидимся ещё, кто ж знает, путь-то туда не всем закрыли… — Некоторым его не открывали, — будто с обидой сказал “пыльный”. — Да, о чём я. Живой твой Маглор, слышишь? Тебе нужно ещё что-то, девочка? Живой твоя сказка. Там не убивают из пистолета в лоб. Кажется, там и пистолетов нет. Радагаст что-то ему ответил, кажется, опять возразил, наш, мол, разговор вообще-то о сказке, а не об её грубом осмыслении, но я, пожалуй, уже не слышала этого. Они продолжали болтать, а меня уносило… я сама не понимала, куда! Почему-то стало ясно, ни “пыльный”, ни Радагаст не лгут, не шутят. Они серьёзны, оба. И Мейлир эльф. И зовут его Маглор…One love. One truth One day from youth One call you feel And it's for real
— Девочка, девочка, проснись! — услышала я откуда-то и открыла глаза. Передо мной стояла женщина, которую я, наверное, видела в больнице, она, кажется, ходила ещё и на уколы. Ойкнув, я полезла в карман за телефоном. Чувствовала я себя препогано. Сон, конечно, мне приснился хороший, но очень хотелось, чтобы это всё произошло наяву. И хотелось знать, что сказанное "пыльным" и Радагастом о Мейлире — правда, а не плод моего богатого воображения. Всегда богатого, и во сне, и наяву, угу. Приехала и заснула, вот и всё. Идти на разведку не хотелось, чтобы не разочароваться окончательно, я и мороженое купить не успела, какие-то нервы некрепкие уже у меня! — Дождь пережидала, — сказала я, будто оправдываясь. — И… вот… — Наверное, наверное, — согласилась женщина. — Поменьше вам надо у компьютеров до утра сидеть, а то у всех вас компьютеры сутками, а потом на остановках спите. Да что я, ваши дожди не знаю! Скоро на ходу спать будете, компьютеры потому что постоянно. Я кивнула и, наконец, посмотрела время. Прошло всего полчаса. Что я уснула в избушке, а “пыльный” или Радагаст довезли меня сюда, исключалось, я даже посмотрела, не проспала ли почти сутки. Нет, конечно нет, всё было тем же. Значит, надо возвращаться и рыдать дома, если прорвёт, как прорвало во сне (я потрогала щёки и глаза, слёзы успели высохнуть). Автобус должен повернуть. Осталось только перейти дорогу… Но я решила попытаться удержать сказку хоть чуточку. — Вы не знаете, что за дом, если от интерната налево пойти? — спросила я женщину. — Такой… деревянный… — Развалины? — переспросила она. — А, так никто не знает, девочка. Эти приезжали, как их, археологи не археологи, болтали ерунду всякую, мне дочка рассказывала, да я забыла уже всё. Ты в город? Пойдём туда, автобус уже ехать должен, а мы тут торчим, — и, подхватив сумки, отправилась на остановку напротив. Я, глубоко вздохнув, отправилась следом за ней. Не забыв зонт, телефон и прочее. Наушники тоже не забыла, хотя к чему они мне теперь? С какой-то даже злостью я всё-таки вставила их в гнездо. Лёгкая, ровная музыка. Ничего такого. Никакой сказки и никаких эльфов. Всё, что было для меня волшебным, я удалила, надеясь, так сказка вернётся или меня отпустит. Ну не глупо ли я поступила? Подъехал автобус. Мы с женщиной и ещё с двумя старушками, может, даже теми, которые беседовали о бомже, зашли в него. Я, не глядя, обновила список воспроизведения и нажала на кнопку. ...и услышала Мейлира! Этот, чудесный, неописуемый голос! Я не могла, просто не могла оставить его песни здесь, я, наверное, триста раз удаляла всё, всю музыку с телефона! Значит, это знак, что мне не снилось и Мейлир — на самом деле эльф, на самом деле — Маглор, Макалаурэ? Может, “пыльный” и Радагаст вот так сказали его имя не мне одной, но я от этого не расстроилась, правда! Ведь он — всегда он и под любым именем! И он бессмертный эльф... Я улыбнулась своему отражению в окне автобуса. Лицо в отражении, пожалуй, выглядело слегка идиотским, но это меня ну совсем не беспокоило!