Неся под сердцем

Льющийся сквозь мутную пелену свет ослеплял, но он смотрел на него и не двигался. Лежащее на твёрдом полу тело казалось тяжёлым и безвольным, но в конечностях ощущалось далёкое покалывание. По мере возвращения чувствительности оно превратилось в жар, и он задрожал, судорожно сгибая пальцы. Он слышал голоса, но за звоном в ушах не мог разобрать слов. Комната будто вращалась. Наконец он раскрыл глаза и посмотрел вперёд. Вокруг него стояли фигуры в белом и чёрном, но он не мог разглядеть их лиц. Возникло странное жжение в нижней части живота. Оно начало распространяться по телу, вызывая жар и странную пульсацию между ног. Одна из фигур приблизилась, скользя размытой ладонью по всей длине его блестящей серебром левой руки. Прикосновение ощущалось как-то отдалённо. Мужчина наклонился, лицо приблизилось достаточно, чтобы черты немного сфокусировались. Светлые серые глаза и тонкие кривящиеся губы. Он медленно моргнул. Губы мужчины начали двигаться, когда он заговорил. Звучало неясно и очень глухо. Он едва мог расслышать. Глаза мужчины расширились. Он что-то рявкнул, и, кажется, какой-то кусочек встал в мозгу, словно деталь недостающего пазла. — Доброе утро, Солдат. Не бойся… Он посмотрел на человека. У него добрые глаза. Тот протянул руку и снова прикоснулся к нему. А потом медленно попятился. Затем рука сжала его руку, ошеломив его. Он чувствовал, как кровь в венах превращается в кислоту, как тело отрывается от пола. Голова бессильно повисла, он закачался, когда его рывком подняли. Лёгкие ныли от каждого вдоха, большие руки впивались в кожу, мяли ребра. Мучительно проходились по плечам. Безвольно свесив голову, он осознал, что земля под ним движется. Он не мог пошевелить ногами, пока его тащили по холодному полу. Он был наполовину слеп. Дезориентирован. Ноги волочились по полу. Его подтащили к стене, швырнули к ней, вытянули над головой руки и закрепили металлическими и кожаными оковами, удерживаемыми с помощью цепей и веревок. Люди отошли, и он издал страдальческий звук, дёрнув руками, когда ноги подкосились. Они оставили его неумело извиваться в наручниках и пытаться встать на ноги. Зрение вернулось ещё не полностью. Мышцы болели, будто пыталась возвратиться чувствительность, а странное жжение в груди запульсировало ещё сильнее. Всё происходило слишком быстро. Ещё одно тело, мускулистое и твёрдое вдруг прижалось к нему сзади. Огромные руки схватили за бёдра. Он поперхнулся воздухом, когда запах ворвался в горло и нос, распаляя огонь в животе. Раздался ровный мужской голос, он почувствовал горячее дыхание рядом с ухом. — …ты не представляешь, как долго я этого ждал, — сказал человек пьянящим голосом. Он мог только извиваться, когда большие руки пробрались под пояс штанов. Их потянули вниз, и они упали на пол. Между ног будто ворвался раскалённый штырь, вызывая противоречивые ощущения острой боли и одновременно облегчения мучительного жжения. От толчка он запрокинул голову и резко выдохнул. Зубы впились в шею. Он вздрогнул, когда толстая, колючая щетина проехалась по линии подбородка. Хриплый голос что-то бормотал ему на ухо. Грубая шершавая стена раз за разом обдирала голую кожу. Это больно. Это так больно, что ничто не может это облегчить: ни смена угла, ни как бы он не извивался и не сопротивлялся. Всё, что он может делать — это слабо дёргаться в оглушающем мареве, пока твёрдое тело вбивается, беспощадно и безжалостно. Слабые крики рвутся из него с каждым резким толчком. Некоторое время он оставался позади. Казалось, всё его поведение изменилось, он ласково гладил его тело грубыми руками, вместо того, чтобы причинять ему боль. Когда человек отстранился, он осел, дезориентированный и дрожащий. Руки ужасно саднило, голова упала на грудь. Он пытался осмыслить всё, что произошло, но был слишком потрясён. Человек с добрыми глазами сказал ему не бояться. Он, должно быть, неправильно понял. Глаза закатились и он упал в шоке и изнеможении, теряя чувствительность в запястьях и руках при натяжении цепей. Казалось, прошла вечность, прежде чем вернулись другие мужчины. Его возвратили под яркие, туманные огни. Снова толкнули на твёрдую поверхность, и теперь он видел странно выглядящее кресло. При виде него возвратился знакомый первобытный страх. Несмотря на попытки успокоиться, дыхание стало частым и неглубоким. Тяжёлые оковы сомкнулись на руках. Что-то впихнули в рот, и он задрожал, когда спинка дёрнулась, опускаясь. Он увидел человека, который по-доброму говорил с ним. Он в ужасе посмотрел на него, но тот только стоял там и смотрел. Он знал эту боль. По какой-то причине знал, что случится. Всхлипнул, сопротивляясь и бесполезно извиваясь, когда странный аппарат сомкнулся вокруг головы. Сжал кулаки, когда ужас настиг его, и с силой зажмурил глаза. По лицу потекли горячие слёзы. Он выгнулся от ножами врезавшейся в виски боли. Острые, жгучие искры, как горячие лезвия бритвы, рассыпались по поверхности черепа. Он мучительно взвыл, когда перед глазами побелело, горячие лучи слепящего света, казалось, выжигали глаза. Когда всё закончилось, он обмяк на кресле. Над ним горел ослепительный, до боли в глазах яркий свет, но он все равно смотрел на него. По щекам текли слёзы. *** В животе болезненная тяжесть. Периодически она становится сильнее, сбивая дыхание и вызывая ломоту в спине, но он игнорирует боль и продолжает вставлять монеты в слот торгового автомата. Он слушает издаваемый ими стучащий звук и смотрит, как маленький пакет молока движется по металлической спирали, прежде чем падает в поддон. В здании две камеры. Одна из них вышла из строя. Поздно. Охранник, занимающий заднюю комнату, оставил рабочее место. Он может вернуться приблизительно через пятнадцать минут. Может позже. Не слишком серьёзно относится к своим обязанностям. Вероятно, потому что работал здесь долгое время и очень мало волновался. Агент должен уйти при первой же возможности. Он не может рисковать. Он протягивает руку и выхватывает коробок из автомата. Выпирающий живот стесняет движения и заставляет слегка согнуть ноги в коленях. Боевое снаряжение спрятано под гражданской одеждой. Шарф и тонкая коричневая куртка прикрывают высокий воротник верха тактической униформы. Он визуально сужает тело и в сочетании со множеством слоев одежды неплохо скрывает расплывшуюся фигуру и увеличившуюся грудь. Кажется, будто до сих пор никто не догадался. Он разворачивается и идёт к лестнице, поднимаясь на третий этаж, где находится его комната. Номер цели — на втором. Номер сорок три. Он только что ушёл. Но должен вернуться примерно через час. Или меньше. Прошло уже три часа, и он изучил расписание дел и привычки персонала. Все горничные ушли примерно час назад, оставив только дежурного и охранника. Все они беты, кроме одной или двух омег среди обслуги. Его запах не вызовет беспокойства. Она много курит. Он почувствовал запах в тот же момент, как переступил порог. Она ждёт возвращения охранника, и когда тот придёт, снова отправится курить. Прежде она закроет дверь в кабинет. Когда охранник возвращается, то снова заходит в комнату, в последний раз забивая код. Она уйдёт, даже если он не вернётся через пятнадцать минут. До перерыва у Агента есть тридцать минут. Может меньше. Тогда Агент снова направится вниз. Он подождёт момента в машине. Отель дешёвый. Плохая система безопасности и ещё худшее обслуживание. Непонятно, зачем в офисе такой хороший замок. Вполне вероятно, просто чтобы повысить моральный дух сотрудников и убедить в эффективности системы. Его цель выбрала этот отель, чтобы скрыться. Совершенно не обращая внимания на те преимущества, которые дала Агенту. Цель была обречена, как только выбрала это место. Агент не пьёт молоко. Включив свет в ванной, он сливает его в канализацию. Сняв с живой руки кожаную перчатку, он разрывает коробку по местам стыка, пока она не превращается в плоскость. Затем осторожно снимает с внутренней стороны тонкую восковую плёнку. Он подставляет её под свет. На неё налипли маленькие кусочки краски, но ничего. Положив плёнку на затянутую в перчатку металлическую руку, он аккуратно расплющивает её, убедившись, что она осталась липкой. Оставшуюся часть коробки он выбрасывает в мусорку. Живот стягивает ещё одним приступом боли. Приоткрыв рот, он едва не давится воздухом, медленно выдыхает, пока мышцы не расслабляются. Прошло десять минут. Агент не торопится. Увлечённая книгой портье сидит за стойкой администрации, и слишком многое ускользает от её внимания. Она не станет проблемой. Пока занята тем же. Время уходить. Он аккуратно складывает восковую пластину металлическими пальцами и кладёт её в передний карман куртки. Выключив свет, он тихо закрывает за собой дверь и крадётся по коридорам. Женщина даже не смотрит, когда он проходит мимо. Она занята тем, что поправляет руками короткие, странно-пышные вьющиеся рыжие волосы. В ушах покачиваются серьги-кольца. Он толкает дверь и сворачивает налево, пересекая парковку и чувствуя на лице укусы ветра. Втянув ртом воздух, он пробует наполняющие его запахи. Рядом никого. Ближайшие люди не менее чем в семидесяти ярдах. Они не услышат и не увидят того, что он собирается сделать. Взгляд прикован к женщине за стеклянной парадной дверью. Мельком он осматривает окна. Все они тёмные, на всех, кроме одного, закрытые жалюзи, — из того виднеется слабый свет прикроватной лампы. Он забирается в машину. Он чувствует внутри ещё одно знакомое шевеление, извивающееся в нём. Что-то давит на внутренние стенки брюшной полости и мочевой пузырь. Он игнорирует это, но более сильная боль угрожает его отвлечь. Он сжимает губы и не отрывает взгляда от портье, глубоко дыша, пока ощущение не стихает. Проходит около семи минут, прежде чем он ловит её взгляд на часах. Раздражённо схватив пачку сигарет и что-то бормоча себе под нос, она покидает стойку регистрации. Она выходит из здания и останавливается на тротуаре, зажигая сигарету. Прикрывает огонёк ладонью. На пальцах слишком много блестящих колец, а ногти чрезмерно длинные и ухоженные. Выставив бедро и положив руку на бок, она вглядывается в темноту ночи. Тихо выйдя из машины, он приближается к ней сбоку. Она поглядывает на него, но ничего больше. Щёлкает открытая им дверь. Всё стихает. Затем он сжимает её горло металлической рукой, точно и быстро сдавливая пальцами трахею, но не повреждая кожу. Женщина дёргается, роняя всё ещё горящую сигарету. Он быстро тащит её в тень деревьев, подальше от света здания, пока женщина извивается, цепляясь за раненое горло. Она хрипит, кровавые пузырьки лопаются на губах и стекают по подбородку. Он бросает в последний раз дёрнувшуюся женщину в кусты. Судороги наконец прекращаются, и он забрасывает тело опавшей листвой. Это безусловно заставит следователей поломать голову. На её горле останутся глубокие синяки, но никаких отпечатков пальцев или частичек ДНК. Он быстро направляется обратно в здание, проскальзывая мимо стойки регистрации к дверям офиса. Вытаскивает кусок воска из кармана и быстро прилаживает к панели кодового замка. Он скользит обратно и поспешно уходит из здания, прячась в тёмном месте, где бросил тело женщины. Охранник должен возвратиться в любую минуту. Он поймёт, что что-то не так. Несколько минут спустя он слышит звон ключей в кармане, и грузный человек бредёт к двери, открывая её и ступая внутрь. Агент ждёт. Ещё несколько минут спустя он, как и ожидалось, возвращается. Отходит от тротуара и упирает руки в бёдра, с разочарованием оглядывается, явно ища женщину. Он раздражённо вздыхает. — Чёрт возьми! Мередит, я устал от твоего дерьма, — бормочет он в ночной воздух. Он смотрит вниз, и Агент замечает, что что-то на земле привлекает его внимание. Сигарета. Мужчина хмурит брови и наклоняется, чтобы подобрать её, недоуменно вертит в руках, когда замечает, что сигарета ещё довольно целая. Он снова смотрит вверх, оглядывается, и теперь в его глазах намек на нервозность. Он смотрит назад, затем по сторонам, прежде чем пожимает плечами и осторожно лезет в карман. Достав зажигалку, он прикуривает недокуренную сигарету и идёт вглубь парковки. Потеряв желание искать, он неторопливо останавливается на асфальтированной дороге и смотрит на звёзды. Медленно выдыхает столб дыма. Затем его дыхание сбивается, дёрнувшиеся глаза широко распахиваются. Из горла вырывается хрипящий звук, и он с твёрдым стуком падает вперёд. Длинный луч света с крыльца отеля высвечивает застрявший в его спине нож и быстро расползающееся вокруг пятно тёмной крови. Агент быстро подходит к нему, вытаскивает нож и обтирает о чистую рубашку мужчины, а затем тащит грузное тело в тень. Теперь, без этих мешающих факторов, он сможет закончить с целью. Он снова направляется за стойку регистрации. Сняв плёнку воска с панели, подносит её к глазам. Конечно же пальцы охранника отпечатали на ней точную последовательность кода. Агент набирает его металлической рукой. Замок срабатывает, и он закрывается внутри. Взлом системы не занимает много времени. Они записали пароли в блокноте, лежащем под стопкой папок за компьютерным столом. Он находит личную информацию о цели среди файлов множества других постояльцев, запоминает и удаляет из компьютера. К тому моменту, когда он заканчивает, у него есть новая ключ-карта. Она абсолютно идентична той, которой владеет цель. Прежде, чем уйти, он опускает её в карман — во втором лежит его собственная карта. Он останавливается перед дверью, мгновение внимательно вслушиваясь в звуки за ней. Ничего. Чувства неестественно обострены, пока он тихо движется через узкую прихожую. Он заходит в собственный номер. Этот раз будет последним. Он кривит губы, начиная переодеваться. Разматывает шарф, стаскивает с плеч куртку и снимает шляпу. Надевает маску, затягивая застёжки на затылке. Она ему не нравится: слишком плотная, мешает дышать и ощущать запахи, но такова часть протокола. Наконец он стягивает с волос резинку. Они волнами падают на лицо. Он стоит посреди комнаты в полном тактическом обмундировании, похожий на тёмный силуэт. Вкладывая пистолет в кобуру и подтягивая ремешки, ощущает чувствительность набухшей груди. Он вдруг замирает, когда чувствует внутри пинок. По-прежнему смотря вперёд, позволяет живой руке медленно лечь на жёсткую ткань, обтягивающую округлый живот. Он держит её на нём, улавливая момент, когда крошечная конечность толкается изнутри в ладонь. Затем его настигает ещё один болезненный спазм, прерывая миг импульсивного любопытства. Он стискивает живот рукой, жмурит глаза и кусает губы, сдерживая приглушённый маской стон. В этот раз немного хуже. Он снова открывает глаза, решительно сужает их, когда спазм слабеет. Пора идти. Он призраком скользит к лестнице на второй этаж, быстро и бесшумно. Замедляется и крадётся вперёд по тускло освещённому коридору, наблюдая за рядом дверей. Никаких признаков того, что одна из них вот-вот откроется. Он останавливается у двери своей цели. Номер сорок три. Тянет идентичный ключ из кармана и прикладывает к замку. Тот срабатывает, и Агент в полной темноте проскальзывает внутрь, тихо закрывая за собой дверь. *** Темноту разрезает лучик света, когда дверь с щелчком отворяется. В руке у человека только полиэтиленовый пакет. Проходя мимо ванной, он включает в ней свет, слабо освещающий половину комнаты. Он переходит на тёмную её часть, опускает пакет на кровать и, склонив голову, сосредоточенно ищет что-то в кармане коричневого костюма. Затем замирает. Он не смеет двигаться. Только смотрит на тёмную фигуру, устроившуюся в кресле в противоположном углу комнаты. Агент пристально смотрит на мужчину отражающими белый свет холодными голубыми глазами. Следит за каждым шагом своей цели. Человек шумно сглатывает, прежде чем осторожно откашливается. — Не знаю, почему ты здесь, потому что я уже сказал твоим людям, что не стану больше иметь с вами никаких дел. Агент не двигается и не реагирует. Неподвижный, как обсидиановая статуя с мерцающими льдинками глаз. — Я сделал то, что ты хотел, — говорит цель ровным голосом, только на последнем слоге он дрожит. — Как я и сказал, тот небольшой инцидент с моим коллегой не вызовет проблем. Агент понятия не имеет, о чём он говорит. Он не знает, почему этот человек является его целью. Ему не рассказали. Он просто знает, что ничего из сказанного его не спасёт. Он начинает говорить с Агентом более полными фразами. Явно бета, потому что, кажется, не реагирует ни на какие исходящие от Агента запахи. Но начинает паниковать от затянувшегося молчания омеги. Запускает руку в тёмно-каштановые волосы и жестикулирует второй. Машет ей в сторону каждый раз, как пожимает плечами. Сам себя доводит до изнеможения. — Слушай, чего ты от меня хочешь? Это была секретная операция. Файлы уже у меня. Я должен был убраться. Теперь я просто курьер, — констатирует он, указывая на тонкий чёрный портфель на кровати. Голос становится выше. Глаза расширяются. Он качает головой. — Небольшое дело. Она ничего не узнает, это было просто… мне просто нужна была её помощь, ладно? Это была деловая тактика. Мы всё время так делаем. Он расхаживает по номеру. Агент ничего ему не говорит, а человек уже доведён до ручки. — Знаешь что? Я должен был давным-давно сообщить о тебе. — Его тон становится агрессивным. Жесты оживлённей. — Ты с самого начала знал, что я могу передать информацию о тебе прямо в Министерство обороны, но я этого не сделал. Я, возможно, поставил всех под удар, но не сделал этого. Нужно было слушать внутренний голос. Помимо созданной присутствием Агента атмосферы угрозы, человек сам устраивает себе стрессовую обстановку. Слабая стрессоустойчивость. Ломается под давлением. Будь это допросом, Агент уже завладел бы информацией. Немного психологического насилия. Этого хотели бы его кураторы. Он ждёт, пока цель сделает первый шаг. — Прекрасно. Хочешь кейс? Забирай, — говорит он, махая рукой на портфель. Тишина. — Я сказал, забирай! — маниакально кричит он, спихивая кейс с кровати. Он с грохотом падает на пол, и в тот же самый момент человек отшатывается, врезаясь в стену и зажимая огнестрельное ранение на плече. Агент стоит с наведённым на человека пистолетом, сузив почерневшие глаза. Человек сжимается в комок. — Извини! Я сожалею, хорошо? В его глазах загорается огонёк понимания, когда он лучше разглядывает округлившийся живот Агента. Голос мужчины тих. — Пожалуйста, просто… не делай этого… Он не заканчивает, выхватывая собственный пистолет. Пуля отскакивает от металлической руки Агента, тот пересекает комнату и бьёт кулаком в стену, где миллисекунду назад находилась голова цели. Мужчина, видимо, пользуется новообретенным знанием о нападавшем и, пригнувшись, бьёт Агента в живот. Перед глазами белеет, и он страдальчески кричит. Но не даёт цели шанса полностью подняться, мощным ударом кулака отшвыривая на пол. Слышен отвратительный хруст ломающихся костей. Схватив мужчину за воротник, он тащит его, как тряпичную куклу; пластины протеза с жужжанием перекалибровываются. Яростно швыряет через всю комнату и, резко развернувшись, шумно бьёт кулаком в стену, оставляя вмятину. Предупреждение соседям. Теперь в тишине нет смысла. Человек вяло пытается отползти, но Агент слишком быстр. Он наступает на его руку стальным носком ботинка, ломая кость. Цель с криком запрокидывает голову, но тот обрывается, когда Агент хватает человека за волосы и перерезает ножом горло. Сквозь длинный разрез вытекает кровь, пачкая пол замысловатым узором тёмных струй. Агент отпускает голову человека, и та падает в растущую лужу крови. Немного больше крови и жестокости. Это — часть приказа. Так хотели кураторы. Агент слышит в коридоре приближающиеся шаги. Отдалённые голоса, с каждой секундой становящиеся громче. Тяжелый стук в дверь и несколько гневных возгласов пугают Агента. Сквозь дверь доносится грубый голос: — Какого чёрта здесь происходит?! Хоть кто-то тут спит? Другой кричит: — Я слышала крики! Я уже позвонила в полицию! В ту же секунду Агент оставляет тело и, схватив с пола кейс, выпрыгивает в окно. Ботинки врезаются в землю, на бетон сыпется дождь из осколков стекла. Он бежит по боковой аллее, стараясь держаться ближе к линии деревьев, пока не исчезает за ней. В отдалении слышен звук полицейских сирен. *** Игнорировать собственное состояние и дальше не выходит. Он идёт вниз по мокрому, тёмному переулку, обходя лужи и пятна света, и останавливается возле кирпичной стены. Присев возле ржавого мусорного бака, он вытаскивает запасную одежду и начинает переодеваться, стягивая маску и пряча оружие в карманы тёмно-серой куртки. Заправив волосы за уши, он поправляет кепку. Он замирает, когда слышит шум, резко оборачивается к улице, смотрит, как здание покидает тень. Человек идёт до конца тротуара, залезает в машину и отъезжает. Слышен только отдалённый гул городской суеты, всё снова затихает к моменту, когда он готовится выйти из своего укрытия. У него нет шанса подготовиться к новой вспышке боли, прихватившей живот и прострелившей спину. Он сдерживает стон и облокачивается на холодный металл, пытаясь выровнять дыхание. Спазм постепенно отпускает, и он выдыхает. Тогда его осеняет. Он рожает. Теперь в этом есть смысл. Боли, которые он чувствовал, были схватками. Но это кажется неправильным. Не тот срок. Он не помнит, как давно это почувствовал. Не помнит, как и почему. Но этого не должно было произойти. Борьба с целью не при чём. Боли начались за много часов до этого. Но стали сильнее с момента нападения. Конечно, его кураторам известен его истинный срок, иначе бы его не отправили на эту миссию? Если это правда, то они понятия не имеют, что с ним происходит. Это значит, что он предоставлен только самому себе. Мысли немедленно фиксируют чрезвычайную ситуацию. У него строгий приказ: сейчас он должен отправиться к точке эвакуации. Никаких отклонений. Он припарковал «Кортину» ниже по улице, через дорогу от банка. Сейчас он в двух часах и тридцати шести минутах от места назначения. Но ему приказали придерживаться разрешённой скорости, чтобы не вызывать подозрений. Если его задержат, всё будет кончено. Почти три часа езды и то время, за которое он доберётся до базы вместе с командой… Может быть слишком поздно. Сердце ёкает, когда он пытается найти плюсы и минусы. Какие у него варианты? Вряд ли приемлемо оставлять компромат в номере, какими бы ни были обстоятельства. Но судя по скорости, с которой уменьшается перерыв между схватками, он может оказаться в бедственном положении и будет вынужден рожать в тесном автомобиле, где крайне сложно гарантировать, что он и дети переживут процесс. Живот не слишком большой, но он понятия не имеет, скольких вынашивает. Без этой важной информации он не может судить, будут ли успешны срочные роды в машине. Он будет беспомощен и неизбежно привлечёт к себе внимание. Кроме того, кураторам будет куда сложнее найти его и новорожденных. Или, (в идеале) если время сработает в его пользу, и схватки будут длиться достаточно долго, он сможет добраться до места и надеяться, что всё начнётся там. Тогда они найдут его. Они знают, как помочь ему. Кураторы всегда знают, что делать. Он может на это рассчитывать. Это его лучший вариант. Единственный вариант. Он должен хотя бы попытаться. Он не в силах не подчиниться прямому приказу. Не может. Это может очень дорого стоить ему и кураторам. Ещё один жёсткий спазм в животе прерывает поток мыслей и напоминает, что он должен выдвигаться. Сейчас. Он обязан попытаться завершить работу. Он повинуется приказам. Он закончит свою миссию. Нельзя терять время. Как только давление внутри исчезает, он, в последний раз осторожно осмотревшись, выглядывает из-за мусорного контейнера. Поднявшись, берёт в руку портфель, идёт вдоль кирпичной стены до конца переулка и сворачивает на улицу. В это время ночи тут ещё есть люди, но если он будет вести себя естественно, то не привлечёт внимание. Воздух холодит открытое лицо. Он поднимает воротник куртки и опускает козырёк кепки ниже, позволяя волосам частично загородить лицо. Идёт в быстром темпе, но старается не напрягаться и не переутомляться. Он не хочет усугубить своё состояние. Петляет между столбиками ограждения и быстро пересекает улицу. В непринуждённой манере засунув руку в карман, небрежно осматривается. Никто не обращает внимания, так что он немного ускоряет шаг. Он опускает голову, когда мимо проходит женщина, пытается не вздрогнуть, когда выгуливаемая мужчиной собака подбегает обнюхать. Наконец он достигает угла и пересекает асфальтированную дорогу, добираясь до машины. По мере приближения он замечает двух прислонившихся к стене боулинга мужчин. Они курят сигареты и тихо переговариваются, в окнах за ними вспыхивают яркие огни. Он старается расслабиться, помня о мужчинах, но игнорируя их. Ещё одна схватка настигает его, когда он лезет за ключом в карман. Он скрипит зубами, пытаясь заставить себя молчать. Ключ не хочет поворачиваться в замке. Он снова проворачивает его, но замок внезапно заклинило. Этот спазм чуть сильнее прошлого, и он прислоняется к двери и тихо сопит. Ещё раз поворачивает ключ. — Эй, приятель, ты в порядке? Он застывает. Сердце ёкает, когда он понимает, что вопрос был обращён к нему. К счастью, боль, наконец, начинает ослабевать. Он останавливается, дёргает ключ, медленно наваливается всем весом на дверь машины и поворачивает голову так, чтобы рассмотреть двух мужчин уголком глаз. — Да, я в порядке, — говорит он тихим, но твёрдым голосом. Говоривший приподнимает брови. — Уверен? Выглядишь не слишком хорошо. Заканчивая говорить, он ещё раз затягивается. Второй человек мельком следит за ним. Он выжидает. Агент должен найти способ быстро свернуть разговор, не вызывая новых вопросов о его состоянии или поведении. Если они сочтут его подозрительным, то могут последовать за ним или послать кого-нибудь проследить. Если узнают о его проблеме, то не оставят в покое. Он не может пойти на риск. Он теряет время. Он обращается к ним, лишь слегка показывая лицо и повышая голос: — Просто… длинный день. Я в порядке. Правда, — настаивает он. Он делает всё, чтобы тон был дружелюбным, но не приглашающим к дальнейшему разговору. Слабо, сдержанно улыбается. Человек рассматривает его чуть дольше, будто подумывает спросить снова. Агент продолжает пытаться открыть замок, задерживая дыхание до тех пор, пока человек, наконец, не пожимает плечами. — Раз так, — говорит он, зажимая сигарету губами. — Тогда спокойной ночи. Замок наконец-то поддаётся, и он с облегчением выдыхает, открывая дверь. — Спасибо. Вам тоже, — быстро отвечает он, бросая последний взгляд на двух мужчин и кивая, прежде чем залезть в машину. Он вздыхает, когда скрывается в тишине салона. Бросив портфель под заднее сиденье, засовывает ключ в замок зажигания и поворачивает его, не тратя впустую времени на отдых от опасного разговора. Его часы тикают. Он едва успевает проехать полквартала до следующей схватки. Хватка на руле усиливается, пластмасса и кожа скрипят под пальцами. Он сосредотачивается на глубоком дыхании, со страхом понимая, что промежутки не уменьшатся, и схватки станут только сильнее. Ехать почти три часа, и они постоянно будут становиться хуже. Пока он не сможет бороться с приказами тела. Пока больше не может сопротивляться тому, что должен сделать. Но он не может остановиться. Не позволит. Он должен повиноваться приказу. Должен добраться до точки эвакуации. Он выбирается за пределы города примерно за двадцать минут, выезжая на слабо оживлённое шоссе. После останавливается снять гражданскую одежду и снова надеть маску. Пейзаж медленно редеет, над горизонтом возвышаются только низкие холмы. Он всеми силами пытается сохранить контроль над схватками. Проходит около часа и одиннадцати минут, прежде чем они становятся невыносимы. Мышечные спазмы мощны и следуют друг за другом. Он старается не отводить взгляда от тёмной дороги впереди, но с каждой новой волной боли всё больше отвлекается. Всё опаснее. Он должен остановиться. Ничего не выйдет. Он чувствует, как что-то толкается внутри. Что-то, что должно выбраться. Он сворачивает на обочину. Особо интенсивный спазм похож на скребущий внутренности камень, и внутри будто что-то поворачивается под неправильным углом. Словно удар током, и это заставляет его заскулить от боли. Тело отказывает, и он пытается думать ясно. Психологический стресс при мысли о неподчинении приказу делает боль только хуже. Но это единственный шанс убедиться, что всё пройдёт благополучно. Если он продолжит путь, то это может привести к гораздо более плачевному результату. И теперь в опасности не только его собственная жизнь. Он сидит так несколько минут, а парализующий страх оседает глубоко внутри. Но спокойствие не длится долго: ещё одна схватка заставляет издать средний между стоном и криком звук и откинуть голову на подголовник, принимая окончательное решение. Он снова отъезжает. Сворачивает на следующий съезд в маленький городок, пытаясь медленно проехать по узким улочкам. На каждом шагу дома. Это проблема. Вскоре он замечает закрытый магазин на углу. Внутри виден только слабый искусственный свет. Магазин маленький и явно дешёвый, маловероятно, что в нём есть камеры или сигнализация. Он может быстро взять всё необходимое и, наверное, оставить мало признаков своего присутствия. Если сможет. Он проезжает мимо и паркуется неподалеку, идёт к магазину, избегая света уличного фонаря. Нельзя, чтобы его — в тёмной одежде и маске, с выпирающим животом, двигающегося почти что судорожно, — заметили под жутким оранжевом светом в этот поздний час. Заметили, что он направляется к задней части здания, а не передней. Как он и предполагал, тут есть служебный вход, наполовину скрытый между несколькими мелкими деревцами и большим кустом. Или выход, потому что, как он и подозревал, с этой стороны нет ручки. Краска облезла, по краям видны пятна ржавчины. Не должно быть слишком сложно. Он чувствует облегчение, скрываясь в тени кустарника. В последний раз обводит окружающую местность взглядом, чтобы убедиться, что рядом никого нет, а после поворачивается и с силой бьёт металлическим кулаком в то место, где дверь соединяется с косяком. Удар крушит бетон и проделывает вмятину в металле, что позволяет забраться в трещину металлическими пальцами. Чтобы расширить проём требуется минута, но он прилагает силу, позволяя пальцам проскользнуть внутрь и расширяя его. Он возится до тех пор, пока не удается нащупать дверную ручку с другой стороны. Далее он пытается действовать как можно тише (если не считать скрипа металла), стараясь не сорвать дверь с петель. Хозяева точно узнают, что тут кто-то был. Этого не избежать. Его возможности ограничены. Он продолжает тянуть дверь, когда его настигает ещё одна схватка, однако Агент не может позволить себе замедлиться. Он выпрямляется, опираясь о шершавую стену живой рукой, и через мгновение дверь наконец поддаётся. Щёлкает замок, и Агент закусывает щёку изнутри, сдерживая мучительный стон. На землю отлетает кусок металла, когда он рывком приоткрывает дверь — так, чтобы просто проскользнуть в проём. Он протискивается внутрь, пыхтя, пока последняя схватка не заканчивается. Прикрывает за собой помятую дверь. Он в кладовой. Тут темно, но он может видеть очертания окружающих предметов и чувствовать различные запахи, используя их для ориентации в пространстве и двигаясь вперёд. Свет становится всё ярче, и он находит вход в соседнюю комнату. Проходит мимо туалета и офиса, прежде чем видит полоску света под последней дверью, толкает её и выходит в главный зал. Нужно действовать быстро. Агент чувствует, как болезненные спазмы учащаются с каждой прошедшей минутой, и не пройдёт много времени, прежде чем он перестанет их контролировать. Судя по тому, что он видит, пока идёт между стеллажей, на многое рассчитывать не стоит. Быстро размышляя, он замечает висящие возле входа сумки. Хватает одну и берёт увиденный рядом маленький фонарик. Запихивая его в сумку, он просматривает импровизированный список в голове, направляясь к задней части магазина. Выбор товаров тут определённо странный, но это не помогает. Никаких полотенец или одеял, но есть немного одежды. Он пробирается сквозь стеллажи, сбивая на пол несколько предметов, и останавливается, потирая пальцами живой руки ткань длинной кремовой шали. Она слишком мягкая и пушистая, но материал кажется достаточно толстым, чтобы сохранить тепло, так что он срывает её с вешалки и запихивает в сумку. Также он хватает рубашку и ещё один платок с похожей текстурой и размером. Возле стены висят кожаные ремни. Он снимает коричневый и дёргает, проверяя на прочность. Хватает виниловое пончо и вместе с ремнём забрасывает в почти полную сумку. Нужно кое-что ещё. Он осматривает магазин и, заметив автомат с газетами, направляется к нему. Мгновение колеблется, прежде чем разбивает стекло металлической рукой. Осколки со звоном сыплются на пол, пока он достаёт несколько газет. Дышать становится тяжелее. Маска душит, и он чувствует, как под ней тёплым облаком скапливается дыхание. Двигаться быстро и эффективно всё труднее. Между ног появляется давление. На этот раз он не может сдержать страдальческого всхлипа. Он почти врезается в одну из полок, опрокидывая несколько предметов, когда боль с новой силой стискивает внутренности. Он хватается за живот живой рукой, чувствуя под ладонью мощные спазмы. Вдруг появляется непреодолимое желание тужиться, и из горла вырывается низкий крик. На мгновение он думает, что не сможет продолжать, и что это произойдёт здесь. Боль настолько сильна, что затмевает зрение, и он опускает голову, свешивая волосы на лицо. Но здесь нельзя. Небезопасно. Слишком много света. Слишком много окон, которые разоблачат его любому любопытному прохожему. Он слишком близок к центру города и, конечно, привлечёт кого-то характерными звуками, над которыми, как знает, не будет иметь никакого контроля. Боль наконец начинает ослабевать, и к нему возвращается способность здраво мыслить. Он должен вернуться к машине. Сейчас. Он отпинывает с пути несколько предметов, но прежде, чем поворачивается к выходу, взгляд падает на стойку кассы. Что-то гнетёт его. Он понятия не имеет что. Но это будто противоречит разом всему. Миссии, приказам, даже собственным инстинктам. Он не помнит, чтобы этому учили кураторы. Но ощущения не новые. Он всегда это знал. Ему некомфортно просто забрать вещи и уйти. Особенно учитывая устроенный разгром. Он будто в трансе смотрит на кассовый аппарат, ощущая, как чувство резонирует, создавая почву для множества других привычных ощущений. Его подгоняет только приближение новой волны боли. Он шатается, понимая, что растерял весь промежуток между схватками. Мозг вдруг начинает работать, и он запихивает руку в карман. Вытаскивает небольшую горсть денег и шлёпает их на столешницу, проскальзывая мимо. Он даже не успевает добраться до выхода, прежде чем боль настигает его. От ошеломляющей, похожей на вспарывающие внутренности когти боли приходится остановиться. Он отчаянно стонет, ощущая захлёстывающую волну настоящей паники. Пытается сдвинуться всего на дюйм, но замирает, когда чувствует, как что-то тёплое и влажное струится между ног, впитываясь в штаны. Он чувствует запах. Намёк на свежую кровь. Не совсем понимает, что это значит, но знает, что его время почти истекло. Агент вырывается из здания через сломанную дверь. Направляется к линии деревьев, следует вдоль неё до машины и залезает, закинув сумку на пассажирское сидение. Заведя мотор, вжимает в пол педаль газа, на максимальной скорости выезжая с парковки. Его не заботит визг шин и то, что это наверняка разбудит кого-то в одном из ближайших домов. Больше нет. Он направляется обратно к окраине города. По пути сюда он видел много небольших, разбросанных вдали друг от друга зданий, далеких от центра цивилизации. Он должен найти что-то безопасное. Что-то тёмное и скрытное. За время поисков случаются ещё две схватки, и во время последней он едва не теряет управление. Наконец-то он видит что-то подходящее и останавливается на гравийной дороге рядом с участком разномастной сухой травы, за которой виден высокий проволочный забор. Схватив сумку, он выходит из машины, тихо закрывая дверь. Осторожно приближается к забору, осматривая участок за ним. Кто бы им не владел, он явно не хочет нарушителей. Это свалка. С того места, где он стоит, видны горы ржавых автомобильных запчастей, замаскированных длинной жёлтой травой, и разбитые машины разной степени сохранности. Он может использовать их как прикрытие. На углу свалки есть какая-то мастерская. И тёмный силуэт крупного склада ярдах в тридцати за ней. Его практически не видно, единственный источник света — слабо мерцающий в отдалении оранжевый уличный фонарь рядом со зданием, похожим на дом владельца. Агент прищуривает глаза и видит, что все окна темны. Он принюхивается. Никаких собак. Он бы их учуял. Кошка или две, но они не представляют угрозы. И никаких свежих запахов, что означает, что он тут один. Придётся остановиться здесь. На данный момент место кажется достаточно безопасным. Он знает, что уже слишком поздно. У него нет времени искать что-то ещё. Нужно перелезть через забор. Он запускает пальцы в отверстия сетки и карабкается вверх. Слишком много шума, но справляется он быстро. Качнув ногой, перелезает на другую сторону и спрыгивает. Ранее он спрыгнул с вдвое большей высоты со здания отеля, но как только тяжёлые ботинки касаются утоптанной земли, между ног и в потяжелевшем животе вспыхивает резкая острая боль. Приземляясь, он страдальчески стонет. Ему требуется некоторое время, чтобы восстановить равновесие и выпрямить дрожащие ноги. С опаской оглянувшись, он продолжает путь. Пронизывающий холодный ветер грубо швыряет волосы в лицо. Он с подветренной стороны, поэтому не оставит след, но это, кажется, работает против него. В ушах вой, леденящие порывы отбрасывают назад. Пригнувшись и не отводя взгляда от неподвижного пятна света, он крадётся между запчастями. Мягко ступает, не в силах избавиться от тревоги. Потом приходит боль. На этот раз она похожа на врезавшийся в живот нож. Боль проходит сквозь каждую мышцу и затягивает зрение красноватым туманом. Приходится прикусить язык, чтобы сдержать крик. Агент спотыкается и падает на землю, приземляясь на колени и руки. Боль настолько сильна, что он, дрожа, сгибается пополам, впивается пальцами в землю, сжимая пучки мёртвой травы, и слышит хруст, когда вырывает её. Сокрушительное давление становится настолько сильным, что сопротивление желанию тужиться похоже на неистово жгущий внутренности огонь. От этого текут слёзы. Он стискивает челюсти, неглубоко дыша, задыхаясь и тихонько скуля, пока спазм не начинает проходить. Но боль не прекращается. Как только получается, он рывком встаёт, пытаясь выпрямиться. Жжение между ног в промежутке между сильными схватками не уходит. Сердце колотится в ушах, и на мгновение он слышит только это. Он знает, что если снова упадёт, то уже не встанет. Ещё десяток ярдов, и он добирается до деревьев возле здания, находит боковую дверь. Искать другую нет необходимости. Он недолго сможет держаться на ногах. Конечно, она заперта, так что он не думает дважды, прежде чем берётся за ручку, выкручивает и дёргает с такой силой, что всё здание сотрясается. Он выдыхает, прежде чем одним мощным ударом выбивает дверь. Она распахивается, вырванный засов в щепки разносит дверную раму. Делать это больно, и он протягивает руку, хватаясь за низ живота. Толкает дверь и пинком закрывает за спиной. Крайне сложно избежать ненужного ущерба. Он останавливается, когда оказывается в густой тьме огромного здания, пытаясь успокоить дыхание и настороженно оглядывая помещение сквозь тьму. Спазмы в животе не прекращаются. Сильно болит, и он слегка сгибается, сжимая пальцами обтягивающую его ткань. Он стонет, раздвигая губы и втягивая застоявшийся воздух сквозь отверстия маски. Пахнет металлом и пылью. Моторное масло, кедр, жженая резина и подержанные машины. И только застарелый запах людей. Он чувствует нервный толчок в животе от остатков мощного мускуса альфы, но остальные были бетами. И прошло не менее двенадцати часов с тех пор, как кто-то был тут в последний раз. Несмотря на боль, он делает шаг вперёд сквозь кромешную тьму. Пытается ни на что не натолкнуться. Единственные звуки — тихое эхо стука его ботинок и вой ветра снаружи. Здесь холоднее, чем в магазине на углу, но он хотя бы защищён от непогоды. Он не может хорошо рассмотреть внутреннее убранство помещения, потому что единственный источник света — маленькие окошки под потолком. Они бросают слабые синеватые отблески на бетонный пол. Он не хочет включать фонарик. Пока нет. Он резко останавливается, когда замечает перед собой большой предмет. Ещё шаг, и он бы врезался в штабелёр. Он обходит выступающие металлические вилы и ускоряет шаг. Ковыляет сквозь частично открытую секцию, разглядывая силуэты высоких стеллажей и полок. Спешит к ним, протискиваясь в щель между двумя перпендикулярно стоящими стеллажами. Остальные параллельны, и он отправляется к тем, что ближе к стене. Это в дальнем углу склада. Участок бетона между ними лишен каких-либо предметов и хорошо спрятан. Выглядит безопасно. Он едва проходит полпути, прежде чем тело стискивает боль. Она молнией простреливает ноги и позвоночник, и он кричит, громче, чем хотел бы. Скинув с плеча сумку, он обеими руками обхватывает живот, а потом падает на колени, скрючивается, тяжело дыша и пытаясь успокоить панику. Между ног чувствуется что-то твёрдое, пробивающееся между ними и скручивающее внутренности, посылая в нутро искры боли. Он сбивается с дыхания и сжимает веки. Наконец, его отпускает достаточно, чтобы снова двигаться. Он больше ни секунды не выдержит удушающей тесноты маски. Он цепляет застежки на затылке, сдирает с волос, пока она не соскальзывает, и резкий холодный воздух не омывает щёки, нос и губы. Он скидывает два пистолета и нож, но подтаскивает к себе сумку и лихорадочно роется в ней. Его движения безумны и неистовы. Он находит фонарик и кладёт так, чтобы луч не было видно сквозь окна. Кидает возле него ремень, затем вытаскивает виниловое пончо и надрывает на плечах, чтобы удобнее было расстелить на полу. Следом газеты. Он раскрывает их и стелет сверху. Строгий протокол миссии — оставить так мало ДНК, как только возможно. Он старается работать эффективнее, зная, что кураторы не обрадуются, когда найдут его и его бардак. Он дрожит всем телом, когда неуклюже расправляет газеты трясущимися руками. Он откидывается назад, чтобы сдёрнуть ботинки и отшвырнуть их в сторону, пытается лечь на спину, но в итоге почти что падает. Всхлипнув, судорожно теребит пряжку тактического ремня. Живая рука замёрзла почти до онемения, а металлическая никогда не ощущалась более неуклюжей и бесполезной. Проходит несколько невыносимо долгих мгновений, в течение которых он начинает паниковать, думая, что не сможет этого сделать, когда ремень наконец с щелчком расстёгивается. Он снова всхлипывает, когда подцепляет пальцами пояс штанов и тянет их по бёдрам вниз. Избавившись от них, он чувствует, как холодит открытые участки кожи душный воздух и бетонный пол. Он даже холоднее там, где касается припухшей, блестящей влагой области между ног. Он пытается оставить верхнюю одежду и нагрудную кобуру, потому что чем меньше амуниции снимет, тем лучше. Но чувствует себя ужасно некомфортно. Одежда тесно сжимает раздутый живот. Она стискивает его тело, и от этого будет только сложнее. Он дёргает кожаные ремешки. Отчаянно расстёгивает стягивающие набухшую грудь пряжки. Старается не испортить их, но, не сдержавшись, несколько раз надрывает жёсткий материал, срывая с груди. Холод на вновь обнажившейся коже столь же шокирующий, он словно призрак, кусающий чувствительные соски. Наконец он стягивает перчатку без пальцев с металлической руки. Теперь он полностью голый. Совершенно беззащитный. Он разводит согнутые в коленях ноги, и поддерживая свой вес на локтях, смотрит на раскрасневшийся, вздымающийся живот. Наконец он видит его истинные размеры. Он не осознавал, насколько на самом деле он большой. Теперь он понимает, что носит больше одного. Мгновение он следит за неровно взлетающей и опадающей выпирающей округлостью. Последним он берёт ремень. Согнув его вдвое, засовывает в рот. Наконец он падает на спину, впервые замечая, насколько тут тихо. И степень своего истощения. Он ещё не начал и уже с трудом держится. Он так устал. Ветер по-прежнему свистит снаружи, но его почти глушит стучащее в ушах сердце, кажется, желающее пробить грудную клетку. Дыхание быстрое и неглубокое. Агент пытается дышать глубже, перехватить контроль, но от страха сердце стучит слишком сильно. Он так боится. Он выдыхает, немного откидывая голову и смотря на тёмный потолок. Закрыв глаза, ждёт следующей схватки. Кажется, что проходит вечность, прежде чем она наконец наступает. И никакая прошлая боль не готовила его к этой. Он всхлипывает. Его словно зажали в тиски, посылая мощную волну в живот. Что-то твёрдое давит изнутри, будто раздвигая кости таза, раскалённым добела клеймом разрывает набухший проход. Он стонет и издаёт длинный, приглушённый крик, с силой сжимая в зубах ремень. Всхлипывает и наконец-то тужится. Это почти что слишком. С мучительным выдохом из тела выходит весь воздух. Всего лишь первый толчок. Боль нарастает в геометрической прогрессии. Но каждый раз он упорно тужится. Вскоре он широко раскрывает глаза, ощутив распирающее чувство внутри, прежде чем из него выплёскивается тёплая жидкость и впитывается в газеты. После этого давление становится уничтожительным. Подавляющим. Он напряжённо старается сохранять тишину, изо всех сил сдерживая крики. Вместо этого из него рвутся рваные хриплые всхлипы. Кожа холодно блестит от пота, волосы липнут ко лбу и щекам. Всё тело дрожит, и он неровно дышит сквозь зажатую в зубах кожу. Ему приходится постоянно менять позицию. Приподнимать заднюю часть тела. Переносить вес на левую сторону, опираясь на металлический локоть. Он пытается приподнять ноги, чувствуя, как несколько ослабевает боль в спине. Но это не меняет того, что он растянут до разрыва. Кажется, что время тянется нарочито медленно. За агонией он теряет его ощущение. Он думает, что прошли часы, но не уверен. Боль настолько сильная, что доходит до кончиков пальцев, раздирая уставшие мышцы и превращая тело в безвольный, объятый судорогами кусок мяса. Глаза горят от заливших покрасневшие щёки горячих слёз. Он серьёзно истощён и не знает, сможет ли продолжить. «…как же охренительно в тебе. Тебе это нравится, и ты это знаешь. Для этого ты создан…» Сердце замирает в груди, когда голос звучит в глубине сознания. Хриплый и возбуждённый стон, горячее дыхание на шее. Он не помнит, чьи они. «Да… возьми его, ты, маленькая шлюшка…» Дыхание сбивается, он непреднамеренно издаёт задушенный звук. Он бредит. Боль раскрывает шлюзы в его сознании. Он вздрагивает, поскольку чувствует призрак обвитых вокруг запястий цепей. Неуместная картина продолжает цвести в его разуме. Он чувствует себя напряжённым до предела, ошеломлённым и почти что отвратительным, глаза широко раскрыты, а губы скривлены от боли. Цепи звенят, когда он дёргается, пальцы беспомощно сгибаются, запястья стянуты слишком сильно. Горячее, влажное от пота твёрдое тело жёстко и быстро таранит его. Голос колко шепчет на ухо. По позвоночнику пробегает ледяная дрожь. Он хнычет и мотает головой, пытаясь отодвинуть тревожащие образы. Это всё боль и потеря крови. Внимание ускользает. Если он не сфокусируется, то может потерять сознание. Он думает о том, что сделают его кураторы. Как он подведёт их, если умрёт. Уже подвёл. Агент знает, что они рассердятся. Потому что он мог справиться лучше. Он задыхается, откидывает голову и прикрывает глаза. Но не хочет сдаваться. Нужно постараться. Он слабо тянется живой рукой себе между ног и едва не разжимает челюсти, когда чувствует в проходе нечто твёрдое. Макушку, поросшую тонкими, шелковистыми волосками. Это… ребёнок. Его ребёнок. Ребёнок. Прилив энергии, кажется, разжигает в нём огонь жизни. Инстинктивную решимость. Он начинает массировать распухшую, перерастянутую кожу отверстия, пытаясь ослабить натяжение вокруг пойманной в ловушку головы. Он, наконец, делает очередной толчок, и его разрывает яркая, стреляющая боль, следом за которой льётся свежий поток горячей жидкости. Перед глазами белеет, и он уже не может сдерживать себя, с хриплым воем откидывая голову. Металлический запах крови наполняет воздух. Он снова мучительно кричит, полностью выталкивая голову. В этот момент он чувствует, как на мгновение спадает давление. Ещё один последний толчок, и оставшаяся часть тела с влажным звуком выскальзывает из него. Вдруг всё остальное перестаёт иметь значение. Он выплёвывает ремень и приподнимается, игнорируя протест в каждой мышце тела, стараясь разглядеть ребёнка. Своего ребёнка. Когда он видит его, мир словно перестаёт вращаться. Весь в крови и плодной жидкости, но все же ребёнок. И такой крошечный. Куда меньше, чем ощущался внутри. Маленькие руки, маленькие ноги, и маленький, раскрытый в немом крике розовый рот. Ему даже в голову не приходило, что он готовился именно к этому. Он правда не думал, что носит в животе настоящего ребёнка. Но это меняет всё. Он снова приподнимается, протягивая руку, чтобы схватить маленькое тельце. Это девочка. Он поднимает её с мокрой газеты, трясущимися руками пытается вытереть с кожи кровь и отводит слегка обмотавшую ноги пуповину. Он чувствует приступ паники, когда понимает, что она молчит. Маленькие конечности слабо дёргаются, но она выглядит так, будто не дышит. Он начинает мягко, но энергично массировать её грудную клетку, пытаясь запустить лёгкие. Ничего не выходит, так что он делает искусственное дыхание, прижимаясь ртом к её губам и носу и осторожно выдыхая. Требуются несколько попыток, но Агент наконец чувствует, что она вздыхает. Из её горла вырывается тихий хрип, и он отстраняется, пальцем пытаясь аккуратно вычистить из её рта комки слизи. Он тянется к куче разбросанной одежды и, схватив шаль, накидывает на крошечную девочку, чтобы защитить её от холода. Ей нужно поесть. Его грудь полна, так что он придвигается, чтобы покормить её. Придерживая девочку правой рукой, металлическими пальцами направляет сосок ей в рот. Крошечные дёсны щёлкают по чувствительной плоти, и он чувствует, как она жмётся к нему. Он издаёт полный смертельной усталости вздох и закрывает глаза. Всё тело дрожит. Кровь медленно пульсирует в жилах. Горло саднит от криков, а лёгкие болят. Затем он опускает взгляд на маленькую дочь, и всё это будто перестаёт иметь значение. Он нежится в периоде покоя, позволяя безмятежному моменту встречи и кормлению новорожденного расслабить его. Но не выходит. Живот по-прежнему вздут. По-прежнему чувствуется давление. Внутри него ещё один. По его оценке пройдёт приблизительно пятнадцать минут, чем схватки войдут в полную силу. Ему приходится снова лечь на спину, пытаясь устроиться поудобнее, придерживая ребёнка. Боль возвращается. Он очень устал и боится, что не сможет сделать это снова. Но когда он по-новой начинает тужиться, то, как ни странно, понимает, что это легче, чем в первый раз. Ребёнок будто проскальзывает сквозь уже растянутые родовые пути, голова проходит в отверстие с куда меньшим сопротивлением. Агент кричит только раз. Он вынужден отстранить первого младенца, чтобы поднять второго. Он изо всех сил старается тщательно закутать девочку в платок, прежде чем кладёт прямо на бедро. На этот раз это мальчик. И он не двигается. Агент лихорадочно пытается оживить его. Уходит ужасно много времени, но наконец он видит, как ребёнок глотает воздух, дёргается и слабо хнычет. Не теряя времени, он подносит его к другой груди. Он сидит там, прижимая обоих детей к потному телу, пока крошечный мальчик слабо сосёт его грудь. Девочка скорее всего бета. Он знает, что большинство девушек рождаются бетами, меньшая часть — омегами. Но сейчас нет ни единого способа определить, кто из них будет альфой, бетой или омегой. Он не знает, сможет ли когда-нибудь узнать. Он сидит в луже собственной крови, слизи и амниотической жидкости. Пончо и газеты приняли на себя основной удар, но кое-чему удалось просочиться на бетон. Он не сможет его очистить. Ему приходится слегка отклониться назад, когда он чувствует, как что-то ещё пытается выйти из него. Он выталкивает это из себя и понимает, что это плацента. На полу ещё больше крови. Теперь живот плоский, но он чувствует слабость и боль. Больно до сих пор. Он ложится на бок, подтягивая к себе детей. Получше их укутав, прижимает к горячей коже, набрасывая на плечо одежду. Он окутывает их собой, пытаясь игнорировать неизбежную правду. Ни один из них не издал даже слабого крика после рождения. Они не показали особой силы. Он с самого начала знал, что что-то не так. И он знает, что ничего не может для них сделать. Он чувствует водоворот эмоций, теснее прижимая детей к своей коже. Панику. Смятение и решимость, пока пытается придумать, как спасти новорожденных. Отчаяние и глубокую грусть, когда понимает, что не сможет. Частично потому, что не может двигаться. Не может покинуть это место. Сейчас, когда кураторы поняли, что он не явился к точке эвакуации, его местонахождение наверняка отслеживается. За ним пошлют, если уже этого не сделали. И он слишком слаб. Ему слишком больно. Роды жадно высосали всю энергию, и потеря крови берёт своё. У него нет сил даже пошевелиться, не говоря уже о том, чтобы прибрать этот беспорядок до прибытия кураторов. Он недостаточно силен, чтобы позаботиться о детях. Подвёл. Подвёл организацию, подвёл кураторов. И теперь он подвёл своих собственных детей. Грусть обращается в муку, потому что он чувствует медленно уходящую из младенцев жизнь. Прижимает к себе, но тепла его кожи недостаточно. Кураторы знали бы, что делать, но до их прибытия могут пройти часы. Он ощущает приступ злости, не желая, чтобы кто-либо трогал его детей. Склонив голову, он накрывает их своим телом. Прижимается губами и носом ко лбу крошечного сына и позволяет подавляющей реальности злыми когтями разорвать сердце на тысячу кусков. Он хочет уйти с ними. Куда бы они не направлялись. Они покидают его, и он не может присоединиться. Горячие слёзы жгут глаза, но он не произносит ни звука. Лицо не кривится от боли. Упавшая слеза скользит вниз по щеке его безжизненного сына. Дешёвый фонарик затухает сам по себе. *** Вздрогнув, он просыпается от далёкого шума шин и множества шагов. Он видит рассеянные лучи света сквозь узкие прогалы полок и слышит шорох передвигаемых тяжёлых механизмов. Они становятся всё громче, и он понимает: они направляются к нему. Он так замёрз, что не уверен, что может чувствовать собственные конечности. Но всё будто меняется, когда он слабо поднимает голову и видит группу нависших над ним тёмных фигур, бросающих слепящие белые лучи на его обнажённое тело. Его окружили, и он слышит щелчки перезаряжаемого оружия. Всё оно направлено на него. Он инстинктивно съёживается и в защитном жесте плотнее прижимается к безжизненным младенцам. Снова вздрагивает и склоняет голову, избегая смотреть на мужчин, чувствуя тепло их пристальных взглядов под чернотой защитной брони и безликих масок. Пытаясь проигнорировать резкий контраст, он чувствует себя уязвимым в присутствии их угольно-чёрной боевой униформы. Они стоят вокруг как стражи, не двигаясь и не говоря. Тогда единственная пара ботинок нарушает молчание, и другой человек выходит вперёд. Он — очень крупный, мускулистый бета, одетый в ту же чёрную униформу, что и остальные. Но никакая маска не прикрывает сильных черт его лица. Ничто не приглушает огонь в его цепких глазах. Должно быть, он капитан команды. Он смотрит на Агента сверху вниз со смесью лёгкого удивления и неодобрения во взгляде, морща густые брови. Потом его лицо расслабляется, когда он, видимо, осознаёт произошедшее. Агент лежит в мокром, кровавом беспорядке. Его снаряжение и оружие разбросаны вокруг. Пол и бёдра Агента измазаны красным. Две пуповины тянутся от ног и исчезают под покровом накинутой на плечо омеги окровавленной одежды. Капитан склоняет голову и чешет подбородок, слегка кривя губы. — Ладно, что тут у нас? Его голос грубый и глубокий, и слова звучат скорее как утверждение, а не вопрос. Со следующим вопросом из него исчезает очевидная опасная игривость. Омега знал и боялся этого. — Агент, почему ты не явился к точке эвакуации? Кажется, что ответ очевиден, но вопрос всё ещё разумен. Он не может даже начать объяснять, что произошло с ним за прошедшие двенадцать часов. Агент сглатывает и опускает голову. — Был поставлен под угрозу… — начинает он, голос больше похож на хрип. — физическим состоянием организма. Неправильно… Ya ne mog etogo sdelat'… Мужчина приподнимает брови, с преувеличенной экспрессией кивая. — Неужели? Что насчёт отчёта по миссии? — Успешна. Цель уничтожена. — А портфель? — В… машине… Мужчина фыркает. — Похоже, нам есть о чём волноваться, не так ли? Агент с опаской наблюдает за его приближением. Тяжёлые ботинки со стальными носами останавливаются возле головы омеги. Он опускается перед ним на корточки, и Агент в подчиняющемся жесте опускает голову. — Ну ладно, — мягко говорит он, тон противоречит ворчливым словам. — Давай посмотрим. Агент не двигается, глядя на крупного бету сквозь ресницы и пряди влажных, спутанных волос. Капитан усмехается. — Больше нет нужды быть таким скрытным, — говорит он, и круг агентов разом сдвигается в момент, когда он приподнимает угол шали, раскрывая два спрятанных под металлической рукой Агента крошечных тела. Они уже давно ушли, но их кожа всё ещё сохраняет лёгкий розовый оттенок. Капитан слегка склоняет голову, внимательно рассматривая их. Затем поджимает губы и медленно качает головой. — Мда. Чёрт, какая досада. Агенту приходится сдержать зарождающийся в горле рык. Он говорит так, будто это бытовая случайность. Как упавшая на пол и разбившаяся ваза с цветами. Агент не хочет, чтобы этот человек прикасался к его детям. Крупный мужчина снова роняет платок и со вздохом встаёт. Он в повелительном жесте взмахивает двумя пальцами. — Парамедики, — приказывает он, и несколько вооруженных агентов разворачиваются и убегают. Он кладет руки на бёдра. — Ладно, давайте закругляться. Зовите техников, это может стать немного затру… Его фразу прерывает сердитый окрик откуда-то сзади, а затем звук перезарядки дробовика. — Какого чёрта здесь происходит? Агент съёживается ещё сильнее. Должно быть владелец склада. Одетые в чёрное агенты разворачивают оружие и фонари на приближающегося человека. Агент вытягивает шею, чтобы получше разглядеть владельца. Он едва видит его за полками и человеческими фигурами, но в его руках направленный на группу дробовик. Капитан медленно поворачивается, спокойно поднимая руки вверх. — Погодите. Успокойтесь, сэр, уверяю вас, это не то, чем кажется… — Это частная собственность! — Он снова обрывает капитана. — Вы, высокомерные твари из правительства, думаете, что можете просто делать то, что… — Он резко останавливается, когда он приближается достаточно, чтобы заметить Агента. — Что это, чёрт возьми? — Агент напрягается. Теперь оружие направлено на него. — Почему, блядь, в моём цехе омега? И он изгадил мой пол! Дробовик хозяина опрометчиво дёргается обратно в сторону капитана, когда тот обращается к нему. — Слушайте, нам нужно, чтобы вы успокоились, хорошо? У нас всё под контролем. Просто опустите оружие. — Лучше бы вам получить ордер, — выплёвывает седой мужчина. — Я хочу, чтобы всё было зафиксировано на бумаге! И исправите это дерьмо. Не знаю, какого чёрта он тут делал, — говорит он с ядом в голосе, презрительно указывая на омегу на полу. Капитан берет инициативу на себя и кладёт руку на дробовик, опуская его, а второй разворачивая мужчину. — Да, да, не волнуйтесь, — говорит бета, в его тоне звучат успокаивающие, очаровывающие нотки. — Мы дадим вам ваши документы. Также убедимся, что все расходы оплачены, а всё поврежденное оборудование заменено. Но я вынужден попросить вас покинуть… Мимо рядов полок и двоих мужчин идут ещё больше одетых в чёрное агентов. Владелец неверяще переводит взгляд на них и обратно, прежде чем поворачивается к капитану. — Лучше бы вам убрать это отсюда до восхода солнца, — рычит хозяин. — Хорошо, мы заберём его, — отвечает капитан. — И я хочу, чтобы всю грязь отмыли. — Конечно. Новые агенты входят в окружающий Агента круг, бормоча друг другу что-то о его состоянии и нестабильности. Когда они подходят, вытаскивая различное медицинское оборудование, он прикрывает детей рукой и пытается заглушить рык. Ему меряют давление и проверяют жизненные показатели. Затем кто-то успокаивающе шепчет за спиной и убирает с кожи волосы. Он вздрагивает, когда чувствует резкую боль в задней части шеи. — Я обещаю, мы с этим разберёмся, — уверяет капитан. — Мы убедимся, что всё улажено. Агент едва замечает момент, когда капитан подносит пистолет к затылку мужчины. Тишину склада разрывает выстрел. Зрение мутнеет, и он отдалённо слышит стук падающего тела, прежде чем всё заканчивается. *** Он не сопротивляется, когда аппарат смыкается на его висках. Дыхание застревает в горле, грудная клетка неровно вздымается и опадает от страха, но он не сопротивляется. Руки и запястья скованы, кожу холодит металл, но он почти ничего не чувствует. Агент знает эту боль. Он ощущал её раньше, хотя и не помнит. Он знает, что сейчас произойдёт. Он всё ещё чувствует боль от схваток. Чувствует, как жжёт и пульсирует между ног. Он испытывает мучительную пустоту в животе. Напоминание, что они существовали. Что они были там, и они были его. Он видит размытые фигуры в белых халатах, слышит их мимолётный разговор. Тело словно свинцовое. Кажется таким тяжёлым. Он глубже опускается в кресло. Потому что из него ушло всё. Потому что эта боль другая. И он сделает всё, чтобы она ушла. Он не мог спасти их. За те несколько часов, прежде чем его нашли, он ясно это понял. Понимание пульсировало болью. Они были слишком слабы. Их маленькие тела были слишком хрупкими. Что-то пошло не так, что-то, что он не мог контролировать. Не мог ударить, застрелить или отравить. Он знает, что никогда не поймёт истинной отчаянности положения, которое убило его детей. Он знает, что приложил все усилия. Сделал для них всё, что мог. Любил и заботился то недолгое время, что они были вместе. И знает, что они чувствовали это. Но от этого не становится менее больно. Он не сопротивляется, когда тело выгибается в кресле от боли. Когда механические тиски смыкаются вокруг головы и ослепляют его. Он боится этой боли, но сейчас почти желает её. Даже ужасающий огонь и врезающиеся в мозг лезвия бритвы не сравнятся с этим. Он позволяет им захлестнуть себя. Зубы сжимаются на капе, и он зажмуривает глаза. По лицу стекают слёзы. Он кричит, когда когти электричества превращают разум в развеянный бушующим ветром прах. Но не сопротивляется. Он закрывает глаза, позволяя разрывать нити сознания. Вкладывать новое, сжигая при этом старое. Тело яростно дёргается с последним ударом электрошока в черепе и обмякает. Когда механизм открывается, он невидящим взглядом смотрит в тёмный потолок, безвольно лежа в кресле. На его щеках слёзы.