Только чувства

Стиви всегда любила смотреть на Баки. Особенно тогда, до войны, когда Баки абсолютно не стеснялась своего тела, двигалась легко и свободно. Теперь же Стиви приходится улучать момент, чтобы рассмотреть полоску не прикрытой слишком широкой одеждой кожи. Баки прячется в толстовках и спортивных штанах, свитерах грубой вязки и мешковатых джинсах. От неё и от себя. Стесняется. Баки стесняется металлической руки с алой, как свежая кровь звездой, и того, как натягивает рукав бицепс живой руки, прячется от веревками выступивших на предплечье вен и сухих, грубоватых на ощупь кистей. Плоского, без единой капли жира живота, на котором чётко выступают кубики пресса. И, конечно, шрамов, красноватой вязью изукрасивших окружавшую металлические пластины бледную плоть. Но это не делает Баки ни грубой, ни мужеподобной. Они с ней почти одинакового роста, но, если Стиви (забудем про то, что она способна поднять на вытянутых руках мотоцикл) до ужаса напоминает куклу, то Баки — точь-в-точь одна из… как это сейчас называется? “Бикинистка”. Возможно. Стиви с трудом умещает в голове обилие современных терминов. Фигура Баки будто вылеплена руками талантливого скульптора. Кто придумал, что девушку уродуют мышцы? Она подтянутая, поджарая и гибкая, словно охотница Диана. Крутые бёдра, идеальная задница и небольшая, но аккуратная грудь. Стиви помнит, как тяжело было привыкнуть к собственному изменённому сывороткой телу. Смотреть вниз с высоты шести футов, тянуться к выбившейся из хвоста пряди волос и задевать полную грудь. А после — алый жар, заливавший щеки, когда Баки восторженно мяла едва помещавшуюся в ладонях стоячую грудь с торчащими нежно-розовыми сосками. На войне не было места смущению. Стиви быстро отучилась краснеть. Отучилась испуганно замирать, почувствовав на себе чужие руки. Будни единственной женщины в отряде не располагали к робости. После пары дней приставания прекратились — Стефани Роджерс не давала пощёчин, а била сразу кулаком и по лицу. Однако Баки всегда удавалось вытянуть из неё горячечный румянец. С ней она чувствовала себя так, будто ничего и не менялось: не было войны, не было эксперимента и Эрскина, заметившего взбалмошную медсестру и выбившего место в армии. Одно мягкое касание к словно наэлектризованной коже заставляло ее пылать изнутри. Смущению не способствовали и мотивирующие патриотические афиши, больше напоминавшие пин-ап плакаты. Как ёмко выразилась тогда Баки, поднимали они не только патриотизм. Стиви до сих пор с содроганием вспоминает красные сапоги на небольшом изящном каблуке, синюю плиссированную юбку, узкий корсет и крошечную маску, в которых приходилось появляться на сцене. Потом — поезд и потеря. Пробуждение в новом мире. Огни мегаполиса и отовсюду — она. Чёртова кукла Барби, созданная по её подобию. Забавно: Стиви так хотела отдалиться от образа ослепительно улыбающейся, пышногрудой блондинки на афишах, а будущее навсегда увековечило его. А ещё позже — впервые за семьдесят лет сорвавшееся с её губ имя, заклеймившее сердце одиночеством и болью утраты. В тот самый миг на мосту, как с загадочной женщины, туго затянутой в угрожающую чёрную кожу, с сияющей на свету металлической рукой и нависающими на лицо спутанными волосами, слетела маска. Баки. Глаза у новой Баки всегда насторожены, и в их пронзительно-серой глуби — стрелы боли, море грязи, реки крови. Достающие до плеч тёмные волосы стянуты в неряшливый пучок на затылке, рукава невыразительной серой толстовки спадают до самых костяшек, и видны только кончики пальцев металлической руки. И все же для Стиви нет на свете никого прекраснее хмурой утренней Баки. Она в последний раз смотрит в зеркало, прежде чем выйти из ванной. За окном — раннее утро. Нью-Йорк за окном покрыт завесой водянистого белого тумана, сквозь который видны бесконечные грани высотных зданий и блеск стекла. Стиви наяву представляет себе: Баки прижмётся к ней всем своим гибким, сильным телом, требуя порции наслаждения. А Стиви… Стиви с радостью выполнит любое ее желание. О чём бы она ни просила. Возможно... надо лишь предложить. Она решительно подходит к краю кровати, где сжалась в комок ее Баки, и встает перед ней. Потом осторожно берет живую руку, тянет и кладет себе на бедро поверх ткани. Ничего особенного, Баки всегда может отступить. Но она не делает этого. Стиви тяжело дышит, физически ощущая какое-то первобытное, животное притяжение. Кожей чувствует его вибрацию в воздухе. Позволяет ей развязать пояс халата из тонкого белого атласа, откидывает назад упавшие на грудь, загораживающие обзор светлые пряди. Баки смотрит на неё, и в её взгляде — жадность. Опасность. Кажется, что вся комната пропитана невыносимо возбуждающим, постоянно нарастающим напряжением. Под полупрозрачной тканью лифчика Стиви видны напрягшиеся соски, одна бретелька ослабла и скатилась с плеча. Баки тянется ей за спину, расстёгивая маленькие крючки, и Стиви поводит плечами, скидывая халат и избавляясь от ненужного лифчика, а потом сразу же тянет вниз белые трусики-танга. Ей неловко первые пару секунд, но это ощущение быстро исчезает. Баки смотрит, сглотнув, нерешительно тянется к ней. Жилистая, грубоватая ладонь мягко сжимает полную грудь, скользит вниз, останавливается на плоском животе чуть выше пупка, не решаясь спуститься ниже. Стиви переступает через упавшее на пол бельё и жмётся к полностью скрытому одеждой телу Баки, теснит её к постели. Грубая шершавая джинсовая ткань приятно касается голой кожи. Стиви толкает, слышит приглушённый удивлённый вздох и, раздвинув колени Баки, и садится между ними. Когда она начинает расстёгивать молнию на мешковатой тёмной толстовке, Баки ёжится, пытаясь отодвинуться. Стиви не позволяет: мягко, но уверенно придерживает за левое плечо — такое твёрдое, холодящее даже сквозь ткань, склоняется к Баки и целует шею. — Не бойся, — шепчет она и одновременно осторожно, медленно тянет вниз язычок молнии. Дюйм за дюймом обнажает желанное тело. — Не борись с собой. Баки расслабляется. А потом выгибается навстречу, приоткрывает губы и тихо стонет, когда Стиви тянется руками под полы толстовки, бережно касается груди сначала самыми кончиками пальцев, а потом, не сдержавшись, сжимает в ладонях, нетерпеливо тянется обвести языком напряженные пики сосков. Наклоняет голову к её груди и, высунув язык, облизывает, и слегка дует, холодя влажную от слюны плоть дыханием, и, услышав жалобный стон, поднимает взгляд. Встречается с Баки глазами — потемневшими, пылающими, и втягивает сосок в рот. Баки падает на спину, цепляется руками за простынь и выгибается, ещё шире разводя ноги, а Стиви крепко сжимает собственные бёдра, чувствуя, как горячо, почти мучительно пульсирует между ними. Она кружит по ареоле языком, сжимая рукой вторую грудь Баки, порой слегка царапая кожу ногтями и потягивая пальцами за сосок. Баки вздрагивает, когда её пальцы задевают сеть расходящихся от металлического плеча бугристых красных шрамов, и Стиви нежно гладит стык стали и плоти. В бархатной полутьме комнаты подтянутое тело Баки кажется высеченным из мрамора; тени выделяют каждую родинку, каждый шрам. Рельефно очерченные мышцы под светлой кожей кажутся ещё очевиднее, ещё красивее. Стиви хочется проследить руками и языком каждую впадину, каждый изгиб тела Баки. Ощутить вкус и запах её возбуждения. Двумя руками Стиви тянет по ногам мешковатые, какие-то блёклые и затёртые джинсы и, чуть отодвинувшись, отправляет куда-то в сторону, в полутьму комнаты. Опускается, бегло целует Баки в губы и съезжает ниже, едва касаясь, выводит кончиками пальцев линии на подрагивающем животе и наконец фокусирует взгляд на влажности между её ног. Всё тело Стиви трепещет от ощущения кожи Баки, жар пульсирует в венах, собираясь сладким комком внизу живота. Поцеловав выступающую бедренную косточку, Стиви опускается ниже, касается белья на сгибе бедра, проникает пальцем под него, натыкаясь на влажную горячую плоть. Едва касаясь клитора, раздвигает складки, дразнит вход, а потом проникает внутрь самым кончиком пальца, и Баки сбивается с дыхания. Второй рукой Стиви скользит по бедру, поглаживая красиво напрягшиеся мышцы, обхватывает ногу, отводя в сторону. Сдвигает промокшую ткань белья в сторону, открывая влажную покрасневшую плоть. Проталкивая глубже указательный палец, большим накрывает клитор, и Баки словно пронзает электроразряд. Она выгибается, стонет, а Стиви уверенно кружит там, не в силах отвести взгляда от точёного лица Баки, её томно прикрытых, потемневших сейчас серых глаз, полных закушенных губ. Стиви могла бы трахать её вечно. Ей нужна Баки. Во рту. На груди. Внутри. Везде. Она не может больше терпеть. Убирает руки, ведёт по изгибу талии, подрагивающих бедер, касается кромки белья и тащит вниз. Сев на пятки, поглаживает разведенные колени, снова скользит к бёдрам, к эпицентру горячечного желания. Кончики пальцев задевают складки сочащейся плоти, раздвигают их, и Стиви замирает. Баки лежит перед ней, совершенная, полностью обнажённая. Приподнявшись на локтях, она смотрит на неё сквозь свесившуюся на лоб каштановую прядь. Небольшая высокая грудь с аккуратными тёмными сосками часто вздымается. Стиви, чуть улыбнувшись самым краешком губ, уверенно склоняется ниже. Раздвинув пальцами половые губы, Стиви припадает к клитору, вылизывая его, теребя и посасывая, дразня и играя. Баки прекрасна даже там: розовая, влажная и на удивление гладкая плоть манит к себе, и Стиви безустанно кружит языком по твёрдому комку нервов, нежно обводит пальцем вход и проталкивает внутрь. Баки вскрикивает, вскидывает бёдра навстречу, и Стиви чувствует, как сокращаются внутренние мышцы, обнимая палец долгожданным жаром. Она добавляет второй, двигает ими внутри, и Баки стонет, двигая бёдрами, глубже насаживаясь на пальцы, сжимаясь и смачивая их своими соками. Стиви хочет подарить ей всю палитру наслаждения. Заново познать сокровенные глубины её души и тела. Не обращая внимания на собственное желание, на жаркую пульсацию внизу, на скучающем по ощущению наполненности нутру, Стиви скользит свободной рукой вверх, поглаживает грудь Баки, чувствуя, как твёрдый сосок ласково щекочет ладонь. Ноги Баки напрягаются, она протяжно стонет, сжимая пальцы внутренними мышцами. Стиви чуть отстраняется и, не отрываясь, наблюдает, как Баки прикрывает глаза, выгибается на кровати, и, не выдерживая, быстро тянется вниз. Тело наполняет какой-то наивный возвышенный восторг. Хватает всего одного касания к собственному обделенному вниманием клитору. Обведя пару раз вокруг него, Стиви наконец касается, нажимает... Кажется, что мир падает, взрываясь горящими обломками. Как тогда, на хелликариере, но жарче, острее. Туман оргазма медленно рассеивается, тело начинает расслабляться, и Стиви вытягивается рядом с Баки, безвольной массой жмётся к боку. Вглядывается в лицо, отчаянно ища какие-то признаки неудобства или стеснения. Но Баки только мягко, сыто улыбается, тянется к ней и припадает к губам, скользит металлической рукой по изгибу тонкой талии. Стиви нежится в объятиях Баки. Исчезли сомнения. Исчезло смущение. Остались только чувства.