Патронус

      Для отряда Дамблдора вызов Патронуса становится скорее развлечением, нежели очередной практикой. Гарри не может их винить: слишком измотало затянувшееся противостояние с Амбридж и её прихвостнями-слизеринцами, слишком давно не было слышно веселого, счастливого даже, смеха, что гуляет сейчас под сводами тренировочного зала. Пусть это абсолютно несерьёзное отношение к делу, пусть заклинание такого уровня не шутка. Плевать, если все будут в хорошем настроении хотя бы в этот день.       Почему-то все, кроме Гермионы Грейнджер.       Выручай-комната постепенно пустеет. И только Гермиона совершенно не торопится уходить. Сидит прямо на каменном полу, поджав колени к груди и оперевшись на них подбородком, и гипнотизирует долго-долго одну точку прямо перед собой. И словно бы не замечает, как пролетают минуты, как исчезают из огромного зала ученики. Когда дверь в Выручай-комнату закрывается в очередной раз, Гарри и Гермиона остаются только вдвоём, и сразу же между ними повисает тишина. Тишина почти что неловкая. И очень-очень неприятная. Секундная стрелка нарочито медленно ползёт между делениями циферблата, смеётся издевательски растягивая в вечность нужные пятнадцать минут. Парень судорожно размышляет, как выспросить, разузнать, что именно тревожит его подругу, но слова, назойливо кружащие в голове, никак не могут попасть на язык.       – Я хочу попробовать ещё раз пока есть время, – девушка нарушает молчание первой, глядя решительно в его глаза.       И поясняет, замечая непонимание:       – Патронус. Скажи, что я делаю не так?       В широко распахнутых карих глазах мечутся отблески серебристых вспышек, такие яркие, будто наяву. Гарри чешет затылок по привычке, погружаясь в размышления о прошедшем уроке, вытягивая нужный кусочек памяти, и серебряный свет врывается в его мысли с новой силой.       – Скорее всего ты выбрала не совсем подходящее воспоминание, – предлагает он самое очевидное решение проблемы, – оно должно быть самым ярким, самым лучшим, особенным. Я тоже нашел правильное далеко не сразу.       Гермиона кивает коротко и быстро поднимается с места, выходя на середину зала и поднимая руку, длинные пальцы смыкаются на палочке. Слишком крепкая хватка. Гарри отмечает мельком побелевшие костяшки, и такие же бледные, поджатые губы. Ещё немного, и напряжение вокруг неё можно будет почувствовать на себе, как удар током. Девушка вся как оголённый провод, разве что не искрит, разбрасывая вокруг себя опасные вспышки.       – Экспекто патронум.       Туманная дымка. Серебристо-яркая, почти осязаемая, и явно невероятная по своей силе. Но всего лишь дымка. От досады Гермиона закусывает губу и почти топает ногой, сдержавшись в последний миг. Не вышло, снова. И опять тишина нарушается её голосом, уже не таким решительным:       – Экспекто патронум.       А с кончика палочки снова струится одно лишь подобие пара, рассеивая на время тени, прячущиеся по углам большого тренировочного зала.       – Всё хорошо, не стоит так переживать, – Гарри видит, что его попытка подбодрить, поддержать проваливается с громким треском, но сдаваться не собирается, – У меня самого получилось не с первого и не со второго раза.       От брошенного на него взгляда по спине пробегают мурашки. Неприятно холодные, будто тонкие-тонкие иголки вонзаются под кожу. Гермиона привыкла быть идеальной, Гермиона привыкла, что отточенного взмаха палочкой и чётких слов достаточно для творения обычного волшебства. Вот только Патронус волшебство не обычное.       – Экспекто патронум!       Она почти рычит в порыве беспомощной ярости, и, кажется, палочка сейчас треснет, разломится пополам в сжатой словно тиски ладони. Злость тут же даёт о себе знать: в этот раз не вспыхивает и тусклого луча.       – Ну почему, почему ничего не выходит? – в покрасневших глазах девушки скапливаются слёзы. Непривычные, такие несвойственные.       И сердце щемит от одного только её взгляда, совершенно по-детски беспомощного.       – Ты слишком напрягаешься, слишком стараешься, – пытается утешить подругу Гарри. – И слишком злишься, как будто собираешься круциатусом в меня кинуть. Профессор Люпин, когда учил меня, объяснял что первым делом необходимо расслабиться, успокоиться и думать о хорошем.       Пальцы сами собой тянутся к крепко сжимающей волшебную палочку ладони, пробегают по белым костяшкам, касаясь едва заметно. Гермиона дёргается от неожиданного прикосновения, и глаза в пол опускает. Но расслабляется, Гарри чувствует.       – Да, прости, я немного на взводе из-за... из-за всего, – выдыхает девушка, сдувая упавшую на лицо прядь. – Думаю, мне стоит немного передохнуть, чтобы собраться с мыслями. Может, покажешь мне пока мастер-класс?       Парень кивает коротко, улыбаясь в ответ на брошенную ему чуточку неуверенную улыбку. Грациозный и величественный олень, сотканный из паутинок тумана, соскакивает с кончика его палочки, обходя выручай-комнату по кругу. Тёмно-серые стены отсвечивают серебром, отражая многократно сияние Патронуса.       – Как же красиво, – произносит Гермиона, глядя заворожённо на плавные движения животного-защитника.       В её пальцах снова сжата волшебная палочка, её взгляд снова полон уверенности, решительности. И никакого больше напряжения, искрящего электричества, проскальзывающей в движениях резкости.       – Готова? – спрашивает Гарри, чтобы окончательно убедиться в отсутствии отрицательных эмоций.       Энергичный кивок не оставляет сомнений.       – Закрой глаза, – просит он едва-едва слышным шёпотом.       Девушка выполняет без малейших вопросов. Серебристые блики прыгают по её коже, по векам с тонкой сеточкой вен, по тёмным ресницам. И скачут по каштановой копне волос. Вот что по-настоящему красиво. Лучше чем самая великолепная, красочная картина, чем самая прекрасная скульптура. Гарри задерживает взгляд. На мгновение? На часы? Сложно уследить за временем, невозможно оторваться.       – Давай, – она так близко, что любое слово громче шёпота кажется оглушительным криком.       Прежде чем заветные слова оказываются произнесёнными, парень подаётся вперёд и накрывает приоткрывшиеся губы своими. За закрытыми веками танцует свой причудливый танец Патронус-олень, вышагивая неспешно круг за кругом. Но все мысли и чувства сейчас сведены к одной-единственной точке, к неумелому, неловкому, и такому маняще-сладкому поцелую. И лишь когда нехватка кислорода сжимает спазмом легкие, парень отстраняется, незаметно выравнивая сбившееся дыхание. Губы моментально обжигает холодом. Протест. Призыв к продолжению. Схожие эмоции читаются в смеющихся карих глазах, и улыбка сама собой растягивает губы, когда родной голос произносит еле слышно ставшее чем-то новым:       – Экспекто патронум.