В полночь при полной луне

Полная луна ярко освещала лесную поляну. В воздухе - ни ветерка, казалось, все деревья вокруг безмятежно спят, и лишь исполинский Дуб, росший посреди поляны, шелестел листьями без всякого ветра. Порой шелест листьев складывался в какое-то раздосадованное бормотание, но ни слышать его, ни удивляться на непонятное явление природы здесь, в ночном лесу, некому... Или всё же есть - кому? Черная крестообразная тень вдруг проступила на высвеченном луной пространстве, в один короткий прыжок оказавшись перед самым Дубом. Картина стала еще страннее - кому бы пришло в голову ставить на лесной поляне пугало? Да еще, будто в насмешку, наряженное в явно потрепанный, но элегантный вечерний костюм и шляпу-цилиндр, нахлобученную поверх тыквенной головы? - Матушка Роща! - кажется, увиденное заставило удивиться даже Дуб. - Вы гляньте, кто пожаловал-то, а? Такая личность! Какими судьбами Пал Палыч? Я-то думал, ты уже и дорогу ко мне забыл! - Да не ворчи ты... Как трухлявый пень, право слово! - досадливо махнуло белой перчаткой пугало. В ответ послышался глухой треск. Дерево качнулось, явно пытаясь вырвать корни из земли. Луна, будто досадуя на внезапный шум, спешно нырнула за легкое облачко. Когда же она решилась выглянуть снова, то на месте Дуба стоял высокий мужчина с густой растрепанной копной зеленых волос. В карих, как желуди, глазах, порой пробегали желтые проблески, по смуглой коже расходились странные разводы, напоминающие причудливый рисунок на древесной коре. Пугало придвинулось ближе, придирчиво рассматривая зеленоволосого молодца. - А ты бы повежливее, Пал Палыч, - криво усмехнулся Дуб. - Вроде всегда культурой хвастал, мол, у нас в Тридевятом не то, что в Киеве! А сам, гляжу, забыл, кто тебе, бесплотному, бестелесному, помог! Да я на новую крестовину тебе ветки можно сказать, от сердца отрывал! - Не сомневайся, всё я помню, Дубочек, - белая перчатка примирительно скользнула по длинным, узловатым и сильно заостренным пальцам. Таким ничего не стоит спелую тыкву распотрошить. И продырявить, разорвать в клочья черный бархат шикарного пиджака. - Я же не просто так пропадал. Выяснял обстановку. И вот теперь мой тебе совет - в Киев лучше и желуди не показывай. Там, видишь ли, власть поменялась, два чудака такую безвкусицу в княжеских покоях навели, а теперь еще новые деньги вводят. Рубли деревянные. - Что?! - скрипнул Дуб. Пал Палыч сочувственно закивал. - Потому и говорю, не показывайся в Киев. Пустят тебя на рублики, ахнуть не успеешь. И с азартными играми теперь тоже не развернешься. У народа всё отобрали, ставить нечего. - А, чтоб тебя... Не идет масть! - Дуб скрипнул снова, на этот раз раздосадовано. - Ну почему же не идет? - удивился Пал Палыч. - Вот, например, я сюда пришел испытать удачу! И ставка, между прочим, высокая. - Да? И что же ты поставишь, интересно? - хмыкнул Дуб, выразительно оглядывая Пал Палыча взглядом резко зажелтевших глаз. - Запонки разве? Так и те - мои! - Есть кое-что получше, - Пал Палыч аккуратно возложил длиннопалую опасную руку на собственное тыквенное лицо. Ему ли было не знать, что эти пальцы могут скользить по нему, не оставляя ни царапины, нежно, как лунный свет, преображающий разрисованную тыкву в тонкое, нервное и романтически бледное лицо, а широкую ухмылку - в тонко очерченные губы, припавшие к твердым и терпким губам отнюдь не бесчувственного дерева. Дуб задрожал. Кажется, даже зеленые его кудри снова ожили, затрепетав под неведомо откуда взявшимся ветром. Рука обхватила крестовину, такую прочную, надежную, такую родную., с явным намерением не отпускать от себя как можно дольше. - Ну что, - выдохнул Пал Палыч, отстраняясь от губ своего спасителя и при этом выгибаясь в его объятиях в стремлении прижаться сильнее, - принимаешь ставку? - Пожалуй, - улыбка Дуба сделалась несколько хищной, глаза горели туманными желтыми звездами. - А как насчет поднять, отчаянный ты мой? - Согласен, - голос Пал Палыча был тягучим и сладким, как повидло, которого у него больше не было, но, кажется, и без него он еще мог пробраться своими чарами в саму темную, прогнившую до трухи сердцевину. И что с того? Листва ведь зелена, а ветви уже вовсю пробираются под бархат пиджака, норовя обвить крестовину... И не увидит Матушка Роща, спит себе спокойно. Разве что луна - да ведь она, особенно в полночь, чего только не насмотрелась! Не удивишь.