Без страха и без слез

И когда я разбужу тебя, Я буду первым, что ты увидишь, И тогда ты поймешь, Что любишь меня.

Гарри моргнул и лениво потянулся. Сон не шел к нему, хотя все тело просто изнывало от усталости. Земля под ним была неровная, холодная и немного влажная от ночной росы, но теплое одеяло, когда-то заботливо постеленное, а теперь скомканное и измятое, защищало тело от мерзлой почвы. Гарри нравилось лежать так под открытым небом: он никогда еще не чувствовал себя настолько умиротворенным и счастливым — даже не знал, что такие эмоции существуют. Опьяняющее чувство радости на долю секунды показалось пугающим. Ведь всегда, когда Гарри был счастлив, случалось что-то непоправимое, а удача, за которую он цеплялся всеми силами, ускользала из пальцев. Хорошее в его жизни вообще было подобно редким драгоценным камням, потому что сначала был Волан-де-Морт — постоянная угроза и опасность, а после войны — непроходящая скорбь по погибшим. И то оцепенение, то онемение, наступившее после смерти Волан-де-Морта, тоже не прошло бесследно. Гарри, вернувшись в Хогвартс на последний учебный год, быстро осознал, что совершил роковую ошибку. Слишком многие погибли, и слишком часто, входя в Большой Зал, у Гарри перед глазами вместо лиц товарищей вставали лишь ужасающие картины мертвых тел. Хогвартс скорбел вместе со всеми, а Гарри все глубже опускался в свой бездонный колодец тоски. И он бы до сих пор не выбрался оттуда, не приди ему на помощь нежданное исцеление, метод которого, однако, был совершенно не нов. И, стоя сегодня перед десятками людей и говоря слова признательности, Гарри вдруг осознал, что был по-настоящему счастлив. Ровно год назад магический мир облегченно вздохнул, избавившись от своего ночного кошмара, и теперь все волшебники и волшебницы собрались в Хогвартсе на грандиозном празднестве. Лежа на теплом одеяле, Гарри уже не мог расслышать веселого смеха или хлопков, но представлял, что торжество было в самом разгаре. Гарри выполнил свой долг: произнес положенную герою войны речь. Гермиона великодушно помогла написать слова, и Гарри намеревался без зазрения совести прочитать все с листка, но в какое-то мгновение, выйдя на середину зала перед жадно внимающей ему толпой, Гарри вдруг понял, что не сможет этого сделать. Взгляд прошелся по опустевшим рядам, друзьям, семейству Уизли — его родным, и буквы перед глазами расплылись и потускнели: Гарри нашел в толпе пронзительные серые глаза, которые научился любить. Он не помнил точно, что говорил — он боялся, что бормотал нечто совершенно нелепое и смущающее. Он вспомнил о каждом, кто отдал свои жизни ради всех присутствующих в зале; он рассказал о Дамблдоре, о его огромном сердце и обо всем, чему научился у него. И он упомянул что-то про любовь и про ее всепобеждающую силу. Тогда, кажется, одна совершенно ослепительная улыбка в толпе убедила его, что он нес полную чушь. Но когда Гарри закончил, все поднялись со своих мест и долго и громко хлопали ему, смахивая с глаз непрошенные слезы. А ему тогда показалось, что все были немного пьяны. И он сбежал. Не потому, что не хотел больше находится в этой разномастной толпе, а потому, что, говоря о болезненном прошлом и светлом будущем, он вдруг понял, насколько важно было его настоящее. И каждую секунду этого настоящего Гарри хотел провести с тем, кто делал эти моменты стоящими не только запоминания, но и целой жизни. Гарри глубоко вздохнул и повернул голову, чтобы посмотреть на спящего, боясь, что все недавние события могли оказаться лишь плодом его воображения, а не пугающе прекрасной правдой. Но Драко лежал рядом, умиротворенный и совершенно реальный: его грудь мерно вздымалась, а веки были плотно сомкнуты. Тихо выдохнув от облегчения, Гарри снова лег на спину и всмотрелся в темный кусочек неба, едва различимый меж густых крон деревьев. Стояла прекрасная ночь: легкий ветерок овевал землю, а горизонт был чист, лишь на мгновение омрачаясь облаком, закрывавшем яркие звезды. И тогда единственным источником света оставалась стайка маленьких фей, озорно мерцающих в темных листьях. Звуки леса отдавались эхом и замирали вдали, и все вокруг дышало спокойствием. После торжественной речи, сказанной на чистых эмоциях, Гарри схватил Драко за руку и потащил его в лес. Поначалу тот пробовал сопротивляться, но, поняв, что это бесполезно, со вздохом последовал за ним. Драко все время жался к нему, бормоча что-то про злых оборотней и кентавров, но Гарри успокоил его, сказав, что они ушли достаточно далеко от стен Хогвартса, чтобы аппарировать в нужную минуту. Когда они достигли поляны, залитой лунным светом, Гарри наколдовал одеяло, весьма недвусмысленно улыбнувшись. Все же закончилось на голой земле: они, полностью одетые, прижатые к друг другу губами, лодыжками и коленями, изнывали от желания более тесных прикосновений. И это было так безумно и хорошо, быстро и восхитительно, что Драко кричал слишком громко, позабыв про оборотней и кентавров. У них впереди была целая ночь, и Гарри промолчал, когда Драко, пробормотав что-то невразумительное, перевернулся на бок и тотчас задремал. Он лишь ухмыльнулся, заметив неестественно яркий румянец и тени под его глазами — похоже, Драко, подобно остальным, выпил слишком много вина на празднике. Сон не шел к Гарри, да и сам он чувствовал себя слишком бодрым, чтобы заснуть. Он не мог перестать думать о том, как разительно изменилась его жизнь; о своем сердце, каким-то чудом вмещающем столько любви. К Драко Малфою, ко всем остальным людям. И если бы кто-нибудь предположил такое год назад, Гарри бы самолично препроводил этого человека в специальное отделение Святого Мунго. Гарри никогда раньше не задумывался об отношениях с человеком одного с ним пола — он вообще редко мечтал о любви и интимности. Непроходящий страх того, что дорогой ему человек погибнет, всегда перекрывал остальные чувства. Были какие-то легкомысленные фантазии, но и те исчезали бесследно. Гарри до сих пор даже не мог определиться: одно время он наслаждался поцелуями Джинни, поэтому нельзя было с уверенностью утверждать, что парней он предпочитал девушкам. Но одно Гарри мог сказать наверняка: Драко Малфоя он предпочитал всем остальным. И если когда-то и существовала проблема их взаимной вражды, то события, предшествующие падению Волан-де-Морта, круто изменили положение дел. Когда они вернулись в Хогвартс на восьмой год обучения, лишь одно отличало поведение прежнего Драко от настоящего — он совсем перестал задевать Гарри, будто что-то невидимое все время препятствовало ему. И тогда Гарри с ужасом осознал, что скучал по этим привычным насмешкам, по глупым и нелепым издевкам. Ему казалось, что и здесь им воспользовались, и здесь он отслужил свою службу — и теперь был недостоин даже презрительного взгляда Драко. Все слизеринцы странным образом превратились в какое-то подобие живых людей и скорее напоминали зеленые мантии, с шорохом пролетающие мимо. Казалось, они и говорили тоже шепотом — и это было так непохоже на них прежних. Гарри порядком раздражало такое поведение. Он не понимал, что было тому причиной: страх или какой-то коварный заговор, который они вынашивали в тайне. И поэтому он тщательно прощупывал, и подсматривал, и провоцировал слизеринцев, похожих на тени. И когда, наконец, ему удалось дождаться от Драко ответной реакции, на него обрушились не ругательства, кулаки или заклинания, нет — к нему прижались теплые губы. И почему-то этого оказалось достаточно, чтобы открыть глаза. Гарри не совсем понимал, поцеловал ли его Драко в нужный момент, или поцелуй просто заставил его осознать скрываемые доселе чувства, или может быть губы Драко обладали какой-то магической силой, но Гарри до сих пор не мог забыть тех обжигающих прикосновений и всей жадности и нетерпеливости их поцелуя. Не мог он забыть и своего внезапного, горячего ответа, ошеломившего Драко и его самого. Рон с Гермионой тогда в один голос заявили, что Драко напоил его Амортенцией. И Гарри бы поверил им, если бы Гермиона не влила в него десятки противоядий и не испытала на нем целый арсенал своих заклятий. Но никакого следа любовного зелья не обнаружилось, и с той минуты существовало лишь сумасшедшее, опьяняющее головокружение. Те из немногих, кто знал об отношениях бывших заклятых врагов, были ошеломлены и подчас даже возмущены. Они не понимали, что Гарри нашел в Драко, да и сам Гарри при всем желании не смог бы ответить на этот вопрос. Драко не изменился, совсем нет — Гарри не сомневался в этом, но ему нравилось думать, что он знал Драко чуточку лучше, чем все остальные. Драко до сих пор оскорблял его друзей, говоря подчас ужасно обидные слова; он был грубым и проклинал каждого, кто случайно наступал ему на ногу. Он все так же ненавидел магглов и обожал быть в центре внимания; у него был отвратительный характер и сам он был до жути избалованным и до невозможности упрямым. Гарри даже не мог сказать, что влюбился в Драко за его внешность: хоть он больше и не думал о нем, как о тощем хорьке-мерзавце, он все равно прекрасно знал и о вздернутом остром подбородке, и о узком лице, и о его болезненной худобе. И, словно заскучав по тому самому вздернутому подбородку, Гарри перевернулся на бок и приподнялся на локте, чтобы взглянуть на спящего. Бледная кожа Драко казалась еще бледнее в лунном свете, а глубокие тени лишь подчеркивали острые линии его лица. Это лицо нельзя было назвать лицом ангела, но Гарри знал, что холодные на вид губы дарили ему самые нежные и страстные поцелуи. Знал, что прикоснись он к его щеке, она была бы не по-девичьи мягкой, но теплой, и Драко закрыл бы глаза и прильнул бы, ласкаясь, к его ладони. Гарри знал, что модная одежда Драко скрывала острые тазовые косточки, и худые колени, и выступающие ребра, к которым Гарри так любил прикасаться кончиками пальцев. И будто бы разбуженный внимательным взглядом, Драко моргнул и нахмурился, медленно просыпаясь. Его ресницы затрепетали, когда на лицо упала светлая прядка, и серые глаза наконец распахнулись. Какое-то время Драко жмурился, пытаясь привыкнуть к полутьме, но когда он вдруг понял, кто перед ним находился, широкая улыбка осветила и полностью преобразила его лицо — та улыбка, на которую, как раньше думал Гарри, Драко был попросту не способен. Но он улыбался, тепло, широко, открыто — улыбался потому, что проснулся, и Гарри был первым, кого он увидел. Смущенный настойчивым разглядыванием, Драко чуть приподнялся, приблизил свое лицо к лицу Гарри и слегка приоткрыл губы. Бесстыдно ухмыльнувшись, он прошептал: — Трогать тоже можно. Драко снова улыбнулся и замер. Ему было невдомек о веточках, запутавшихся в его волосах, или комьях земли на рубашке. Его губы были приоткрыты в ожидании поцелуя, а взгляд казался неуверенным и слегка смущенным. И эти серые глаза, обычно смотревшие на всех так холодно и надменно, теперь были полны тепла, и безграничного доверия, и предвкушения. И в это самое мгновение он был прекрасен. И Гарри в ту минуту знал, что именно он нашел в Драко. И теперь уже было неважно, сможет ли он когда-нибудь объяснить это своим друзьям или нет. Потому что это было только его. И Драко был только его, беззащитный и безудержный, позволивший увидеть все в своих глазах. И этим всем Гарри не собирался делиться. Он лишь наклонился и прикоснулся мягким поцелуем к приоткрытым губам; осмелев, прошелся кончиком языка по нижней губе, прежде чем слегка прикусить ее. Драко глухо застонал, притянул Гарри за воротник рубашки и повалил на себя, заставляя того углубить поцелуй. Гарри с радостью подчинился, прижал Драко к одеялу, скользнул языком в горячий, влажный жар его рта и застонал, когда юноша ответил ему с не меньшим пылом и раздвинул колени так, чтобы Гарри уместился между его ног. Гарри как всегда потерялся в ощущениях, забыв о нежности и сладкой, медленной пытке: он набросился на рот Драко и терзал его до тех пор, пока чужие губы не опухли и не покраснели. Они яростно боролись с одеждой, теряя пуговицы и прижимаясь к оголявшимся участкам кожи неистовыми поцелуями. Так и не раздевшись полностью, Гарри стащил с Драко нижнее белье и тут же вобрал его член в рот. Он до сих пор недоумевал, почему ему нравилось это делать, почему он наслаждался теплой тяжестью на языке, и этим знакомым запахом и неповторимым вкусом. Он лишь знал, что любил извивающееся от желания тело Драко в своих руках и невнятные слова, срывающиеся с зацелованных губ, и тонкие пальцы, то нежно гладящие его волосы, то остервенело вонзающиеся в кожу. Когда Драко начал подкидывать бедра, пытаясь погрузиться глубже, Гарри с влажным звуком отстранился и принялся выцеловывать нежную кожу бедра, оставляя на ней пульсирующие метки. Он прошелся пальцами по ребрам Драко и легонько их пощекотал, заслужив нетерпеливый стон и вонзившиеся в голову пальцы. Гарри ослабил хватку и потянулся через раскинувшегося юношу за своей небрежно кинутой мантией — достать баночку смазки. Драко заметно осложнил ему задачу, прижавшись губами к выступающей ключице, покусывая и обсасывая ее, пока кожа не покраснела. Ловкие пальцы быстро проскользнули за пояс брюк, и Гарри задохнулся от прохладного прикосновение ладоней к своим ягодицам. Наконец, когда баночка была найдена, Гарри зачерпнул немного смазки, подарил Драко последний сбивающий дыхание поцелуй и вернулся на свое прежнее место между его ног. Размазав вязкую жидкость по пальцам, Гарри уселся на пятки так, что брюки сползли ниже бедер, и замер на мгновение, запоминая, смакуя открывшуюся перед ним картину. Драко лежал на спине; его обычно аккуратно уложенные волосы в беспорядке разметались по одеялу, на всегда бледном лице алел неровный румянец, а губы беззвучно ловили воздух, украденный поцелуем. Рубашка скомкалась на плечах, но живот и грудь были полностью открыты: легкий ветер и голодный взгляд Гарри исследовали нежную, светлую кожу с красными метками-укусами. Одна ладонь Драко была обернута вокруг члена, еще сверкающего от слюны Гарри: длинные пальцы лениво поглаживали напряженную плоть, и на головке уже начала скапливаться сверкающая влага. Его ноги были широко разведены и согнуты в коленях, бесстыдно открываясь взгляду Гарри. И тот так же бесстыдно исследовал бедра, округлые ягодицы и колечко сморщенной кожи, которое казалось слишком узким даже для одного его пальца. Драко ждал, раскинувшись перед Гарри, такой прекрасный, и идеальный, и совершенно его. Облизав внезапно пересохшие губы, Гарри провел влажным пальцем по изгибу его ягодиц и легко надавил на послушно раскрывшееся отверстие, чтобы тут же проскользнуть в него двумя пальцами. Гарри мог бы часами смотреть на свои пальцы, исчезающие в податливом теле, но сейчас ему хотелось видеть лицо Драко. Серые глаза, потемневшие от желания, прожигали его насквозь и заставляли руку двигаться еще быстрее. Драко задохнулся и сжал под собой одеяло, убрав пальцы с члена — теперь они сжимали ткань и царапали землю. Гарри не мог оторвать от него взгляда; ему казалось невероятным то, что одними пальцами он мог доставить Драко такое удовольствие. Драко вскоре застонал, полностью потеряв терпение, и прошипел: — Ну же, Поттер! Затуманенным разумом осознав услышанное, Гарри вытащил пальцы и, убедившись, что Драко смотрит на него, медленно развязал свой галстук. Придерживая его за оба конца, он наклонился к нему и прошептал, едва узнавая собственный голос: — Подними руки. Драко уставился на него широко раскрытыми глазами; его взгляд метался между красным гриффиндорским галстуком и его обладателем. По растерянному выражению его лица было понятно, что он откажется, но тут Драко снова удивил Гарри: поднял руки, скрестил их в запястьях и послушно протянул навстречу ему. Гарри задохнулся и трясущимися пальцами перевязал его запястья, не слишком туго, чтобы не нарушить кровообращение. — За голову, — прошептал он. Драко тяжело сглотнул и выполнил приказ. — Не хочу, чтобы ты прикасался к себе, — пальцы Гарри снова вернулись ко входу Драко. — Хочу, чтобы ты кончил только от моих пальцев. Драко вздрогнул, будто зачарованный выражением лица Гарри, медленно кивнул и тут же задохнулся, когда пальцы снова проникли в него. Гарри не хотел растягивать удовольствие: он мерно задевал простату Драко, зная, какое наслаждение это приносило. Драко любил, когда Гарри не был с ним нежен, даже если ему приходилось дрожать и хныкать от резкой боли. Гарри протолкнул пальцы как можно глубже, наслаждаясь силой сомкнувшихся вокруг него мышц — мышц, поддававшихся его прикосновениям. Драко извивался под ним, отчаянно вскидывая бедра, насаживаясь на его пальцы. На светлом лбу блестела испарина, а лицо сводило судорогой, словно от боли, хотя стоны Драко говорили об обратном. Член Гарри болезненно ныл, и он почти поддался искушению убрать руку, но соблазн видеть лицо Драко, преображающееся от наслаждения каждую секунду, был слишком велик. — Ну же, Драко, — Гарри хотел прошептать, но слова вырвались из его горла жадным рыком, и все тело Драко сотряслось в конвульсиях. — Сделай это для меня. Драко запрокинул голову и стиснул зубы, сжимаясь вокруг терзавших его пальцев. С сомкнутых губ сорвался протяжный стон, юноша задрожал всем телом, и на его живот и грудь брызнула горячая белесая жидкость. Гарри еще несколько мгновений продолжал свою сладкую пытку пальцами, но вскоре желание пересилило, и он убрал руку, приставил свой напряженный член к еще пульсирующему входу Драко, перехватил его запястья и толкнулся внутрь него одним уверенным движением. Драко задохнулся и закашлялся, но все равно обернул ноги вокруг талии Гарри и до боли вонзился пятками в его поясницу. Гарри не смел двигаться, пока нет, и все его мышцы ныли от усилий не ворваться в это горячее, податливое тело. — Давай, — прошипел Драко сквозь стиснутые зубы. Выдохнув от облегчения, Гарри отстранился, а затем резко вошел, задыхаясь от невероятных ощущений. Обеими руками схватил запястья Драко и не отрывая взгляда от горящих серых глаз, он продолжил двигаться, теперь уже думая только о своем собственном наслаждении. Все тело Драко сотрясалось, глаза сверкали и слезились в лунном свете, но он жадно подавался навстречу, сильнее обхватывая талию Гарри, призывая его двигаться более резко, более яростно. Что Гарри и делал, ничуть не смущенный влажными звуками шлепков кожи о кожу, эхом разносившихся по тихому лесу. Он был на грани лишь от вида Драко, насаживающегося на его пальцы, и теперь не мог сдержать наслаждения, огромной волной накрывающего его. Гарри зажмурился, и тут же перед его глазами взорвались сотни звезд, а все чувства превратились в ослепительную, белую вспышку удовольствия. Он упал на Драко, зарылся носом в изгиб его шеи и жадно вдохнул любимый запах, стараясь унять бешеное сердцебиение. В тишине раздался едва различимый шепот: — Я никуда не денусь, ты же знаешь. Сбитый с толку, Гарри поднял голову и посмотрел на него. Драко казался серьезным; его взгляд был полон такой несвойственной ему нежности. — Ты говорил сегодня о светлом будущем, помнишь? — начал Драко, сглатывая, чтобы голос не звучал слишком хрипло. — Но ты ведь не веришь в него. Каждый раз, когда мы занимаемся…этим, мне кажется, что ты думаешь, будто это наш последний раз. Будто ты должен запомнить каждое мгновение, потому что этого больше не произойдет. Но, обещаю, я никуда не денусь. — Драко кивнул на свои связанные запястья. — Ты поймал меня. Гарри встряхнул головой и тяжело сглотнул. — Я не — я не думаю, что ты уйдешь… — при одном звуке этих слов, все внутри него болезненно сжалось. Что стоило его счастье, если рядом не было Драко? — Нет, ты боишься, что я уйду. Гарри, я не уйду, слышишь? Гарри моргнул, прогоняя внезапно набежавшую на глаза влагу. — Я…я просто так счастлив и… — его пальцы до боли сжали запястья Драко. — Я просто не привык к этому. Я не знаю, что мне делать со счастьем. Если только…ждать, пока оно исчезнет. Драко сжал челюсти и быстро высвободился из объятий Гарри. Тот, бормоча извинения, развязал его руки, чем, казалось, еще сильнее его рассердил. Глубоко вздохнув, Драко обхватил Гарри за талию и наградил его испепеляющим взглядом. — Пора бы тебе привыкнуть. Потому что делать людей счастливыми — мой талант. Гарри, закусив губу, с сомнением посмотрел на него, и Драко закатил глаза. — Ладно, хорошо. Под людьми я имел ввиду одного тебя. Но ты такая привередливая личность, что отнимаешь все мои силы. Гарри широко улыбнулся, ничуть не споря с заявлением Драко, прижался лбом к изгибу его шеи и поцеловал нежное местечко за ухом. — Я постараюсь, — прошептал он, отчаянно веря в сказанное. — Просто мне нужно время. — Хорошо, потому у тебя все равно нету выбора. — Драко сжал Гарри в объятиях. — Пока у меня есть ты, я тебя никуда не отпущу. Из собственных корыстных соображений. Гарри прикрыл глаза, опустошенный, невозможно счастливый и готовый заснуть в любое мгновение. Зевнув и прижавшись еще ближе к Драко, он пробормотал ему в шею: — Поэтому я люблю тебя. — Глупый, — хмыкнул Драко, но Гарри почувствовал, как отчаянно ускорилось его сердцебиение, и улыбнулся во влажные светлые волосы, осмелившись на мгновение подумать о будущем без страха. Потому что теперь все это было связано: Драко и счастье, Драко и будущее, Драко и Гарри. И когда он уже готов был провалиться в сон, над его ухом раздалось невозможно тихое: — Я тоже люблю тебя. И в эту минуту будущее казалось по-настоящему светлым.