***
В девяностые годы в бывшем Советском Союзе пошла мода на заказные убийства. Безработица с каждым днем поставляла кадры, отчаявшиеся и готовые на все, лишь бы слегка подработать, и цены на заказное убийство упали настолько, что порой даже тихие домохозяйки нанимали за две зарплаты какого-нибудь отморозка, чтобы избавиться от мужа или слишком надоедливого соседа по коммуналке. Только малая часть подобных убийств рассматривалась как заказные, большинство шли как «бытовуха» и «висяки». Однако при всей неорганизованности рынка эффективность подобных убийц была велика. Николай Васильевич Портнов по кличке Гоголь имел основания опасаться за свою жизнь. Конкурентов у него было достаточно, а суммы, которыми он ворочал, превосходили на пару порядков представления его соседей. При этом образ жизни Гоголь менять отказывался, жил в панельной многоэтажке, где купил сразу все четыре квартиры на площадке и устроил себе многокомнатные апартаменты. А сохранить Гоголя нужно было во что бы то ни стало. И вот по большому блату в Москву доставили очень ценный и секретный груз, призванный защитить Николая Васильевича от покушений. По территории бывшего Союза его, в целях конспирации, везли в этапном поезде в отдельном отсеке, в который, наряду с густым смрадом давно немытых тел, проникали выражения и словечки, доселе им никогда не слышанные. Груз доставили к узловой станции ночью, сняли с поезда, распаковали, привели в боеготовность, показали ему фотографии объекта и номера машины, после чего постригли под ноль, переодели в китайский «адидас» с ног до головы, нахлобучили на стриженую голову кепку, насыпали полные карманы семечек и отправили во двор дома Николая Васильевича бдеть и вливаться в местное окружение. Рассмотрев себя в витрине, Солдат подивился странной экипировке и пожалел об отсутствии оружия. В одном кармане имелись странные черные зерна, которые он не стал выкидывать, а в другом — несколько купюр со многими нулями. Он попробовал выругаться по-русски, и слова стекли с языка как мед. Он чувствовал, что способен говорить без акцента, и сама речь доставляет удовольствие. Прочитав наполовину закрашенную абстрактной живописью табличку с названием улицы на доме, он обогнул его и сразу увидел ту самую машину. Черная, новая и очень иностранная, она торчала между грязными «жигулями» и «запорожцами» как единственный золотой зуб в прокуренном рту зека. Зимний направился к машине, когда его окликнули с детской площадки. — Эй, корешок, а ты куда лыжи направил? Ты вообще с какого раёна? Зимний повернулся. На детской площадке, замусоренной и загаженной, обозначенной ржавой горкой и сломанными качелями, под облезлым деревянным грибком, торчавшим из заплеванной песочницы, сидела компания молодых людей, одетых примерно как он, с банками пива в руках. Один, мелкий и тощий, и орал, привлекая внимание. Остальные смотрели лениво и нагло. Зимний оценил ситуацию, вспомнил инструкции и услышанное в поезде и направился к песочнице. — Вечер в хату, часик в радость, — приветствовал он веселую компанию. — Оба-на, — удивился тощий, да и остальные проявили куда больше интереса. — Никак, откинулся недавно? — Угадал, корешок, — в тон ему отозвался Зимний. — С поезда шкандыбаю. Так что, выпить найдется? Проспонсирую. Зимний вытащил из кармана пару бумажек и вложил в руку тощему. Похоже, это была наилучшая рекомендация, потому что остальные немедленно подвинулись, освобождая место. Зимний присел на корточки, имитируя местных. Ему протянули сигареты и полупустую банку пива. Отхлебнув и закурив, он поинтересовался: — А что, пацаны, бабы у вас в доме есть?***
Выпили, покурили, еще выпили. Зимний не пьянел, хотя водка была дурная, паленая. От нее мутило, и мир казался мерзким и серым. Стемнело, загорелись окна. Его собутыльники, которых он теперь знал по кликухам — Жук, Сява, Брателло, Петро и Бухля — притащили разбитый кассетник и врубили затертую пережеванную кассету. Зимнему редко доводилось слушать музыку, она не входила в необходимое количество знаний. Поэтому он сейчас не знал ни имени певца, ни названия группы или песни. Мог только слушать: «Группа крови на рукаве, Твой порядковый номер на рукаве, Пожелай мне удачи в бою, Пожелай мне Не остаться в этой траве, Не остаться в этой траве, Пожелай мне удачи, Пожелай мне-э удачи...» Что-то такое будила в нем эта музыка, жесткая и твердая, как приклад штурмовой винтовки. Которой очень не хватало на этом задании. Зимний неожиданно для себя пьяно всхлипнул, икнул и высморкался в два пальца, как делали его новые знакомые. Ноги давно же затекли, но он упорно сидел «на кортах» и грыз «семки», те самые черные зерна, оказавшиеся у него в кармане. Семки были вкусные, и не было никаких сил перестать их грызть, пока хоть одна имелась в глубине прошитых гнилыми нитками карманов. — Эх, братуха, да ты не плачь. Цой был свой пацан, правильный. Жаль, разбился, — приобняв Зимнего за плечи, рассказывал Жук, нестерпимо воняя селедкой с луком из пасти. — Хочешь, мы завтра на Арбат сгоняем, у стены посидим. — На вот, — вдруг сказал Сява, выключая дебильник и вытаскивая кассету. — Тут два альбома, «Группа крови» и «Черный альбом», последний. Ты его хоть слышал? Зимний мотнул головой, беря из рук Сявы поцарапанную дешевую кассету. — Спасибо, — произнес он. — Хорошая песня. Гопники разошлись, на прощанье похлопав по плечу Зимнего, который назвался в пару к Сяве Зямой. Он остался ждать один, медленно жуя подаренную жвачку и размышляя, с чего это такие отбросы вдруг оказались к нему так добры. И чуть не пропустил подъехавшую к дому «вольво» с сильно затонированными стеклами. Машина была не новая, но ухоженная. И вышел из нее мужчина, крепкий, в кожаной куртке и с характерной осанкой привыкшего носить оружие человека. Зимний поднялся, стараясь не привлекать к себе внимания. Дождался, когда кожаный войдет в подъезд, подошел к машине со стороны водителя и стукнул в стекло. Когда такой же стриженый поднял голову, показал ему сигарету, прося прикурить. Тот опустил стекло и протянул зажигалку. Не говоря ни слова, Зимний ударил в горло и сломал ему кадык. Водитель немного похрипел и умер. Уверенный в результате Зимний дожидаться этого не стал. Он последовал в подъезд, вошел, прислушался и быстро взбежал на четыре этажа вверх. Лифт громыхнул и остановился на пятом. Зимний различил поскрипывание кожи: похоже, он не ошибся. Бесшумно поднимаясь по лестнице, он слушал, как убийца подошел к двери и позвонил. Он шагнул ему за спину и встал наготове, дожидаясь, когда хозяин квартиры откроет дверь. Тот то ли был бесстрашным, то ли дураком, но действительно дверь открыл, даже не поинтересовавшись, кто это там стоит за ней. Наемник вскинул пистолет, когда дверь распахнулась, и на пороге появился сам Николай Васильевич в костюме "адидас" оригинального пошива. Зимний схватил убийцу за голову и свернул ему шею, аккуратно пустив труп к ногам Гоголя. — Сантехника вызывали? — задал он заранее приготовленный вопрос. — Еще в прошлую пятницу, — отозвался Гоголь, глядя себе под ноги, возле которых раскинулась туша, все еще сжимавшая в руке пистолет. — Раньше не удалось, — ответил Зимний, заглядывая в квартиру. — Куда? Он пнул труп ногой. Тот завалился на бок и издал долгий неприличный звук. Гоголь поморщился. — Оставьте здесь, — произнес он. — Проходите, что на пороге стоять. Я сейчас позвоню.***
Группа зачистки прибыла спустя час. К этому моменту Зимний сидел с Гоголем на кухне, пил качественную акцизную водку, закусывал селедкой и солеными огурцами и слушал жалобы на то, как тяжело жить подпольному предпринимателю. Зимний решился и выложил кассету на стол. — Можно послушать? — А там что? Американское? — Цой, — ответил Зимний, надеясь, что верно запомнил имя. — О, Цоя я люблю, — оживился Гоголь. — На начало перемотай. Когда к утру за Зимним приехала группа, он уже наизусть выучил все песни на обеих сторонах кассеты и вовсю им подпевал. Напившийся до изумления Гоголь что-то невнятно мычал, уткнувшись мордой в стол. Кассета с двумя альбомами Цоя так и осталась в его навороченном японском двухкассетнике.***
Стив сделал подсечку, перехватил Баки поперек и довольно жестко швырнул на маты. Раздался глухой удар, когда он приземлился затылком. — Прости, Бак, — немедленно вышел из боевого модуса Стив. — Не ушибся? Он опустился на одно колено, намереваясь помочь Баки подняться, но тот возмущённо отшвырнул его руку. — Ohuel, pidoras? — заорал вдруг Баки. — Glaz na zhopu natjanut'? Sovsem berega ne vidish'! Стив отшатнулся. Похоже, Баки ударился сильнее, чем он думал, и его опять, как называла это Наташа, «переклинило». Разговаривать с Баки на английском было бесполезно. Он отвечал только по-русски, и приступ мог продлиться от пяти минут до нескольких суток. А потом пройдет так же резко, как и начался. Стив дошел до скамейки и взял телефон. — Наташа? — сказал он в трубку, когда ему ответили. — Не заглянешь в спортзал? Да, в этот. Кажется, у нас тут опять гопник проснулся. Что? Водка и селедка? А это обязательно? За его спиной Баки поднялся, доковылял до стены, возле которой уселся на корточки и затянул: «Teploe mesto na ulice zhdet Otpechatkov nashih nog...» — Пожалуй, и semechki неси, — сказал Стив, оглянувшись.