финал

— Все рано или поздно заканчивается, — говорит Джонатан и сжимает его ладонь. Джонатан все тот же — пронзительно светлые глаза, вечная морщина промеж бровей и ни следа седины в волосах. Годы не изменили его — и не должны были. Джонатан сжимает его руку, по-старчески хрупкую и слабую, забывшую, как держать арбалет, и Джеффри давится собственным ядом. Пятна на тонкой коже, вздувшиеся вены, кости — тронь, и переломится; это ли глава Стражей Привена, когда-то овеянный дурной славой ирландец Маккаллум? Больной старик под десятком одеял, в комнате, пропитанной лихорадкой и смертью; Джеффри хватается за пальцы Джонатана, и тот мягко пожимает его ладонь в ответ. — Старость никого не щадит, — Джонатан смотрит ему в глаза, и Джеффри знает, что (или кого) он видит. Молодость, яростную и рвущуюся в бой; широкие плечи, крепкие руки, вечную усмешку в уголках губ. — Прекрати лицемерить, кровосос, — хрипит он, и Джонатан вздыхает. — Кстати об этом... — Мой ответ не изменился, — Джеффри пожимает плечами; Джонатан отводит взгляд, но Джеффри видит его боль — в ссутуленной спине, кривом изгибе губ. — Спасибо, но нет. Я не для того всю жизнь убивал пиявок, чтобы... Он заходится кашлем, и Джонатан обеспокоенно склоняется над ним; смотрит на Джеффри, но не в лицо, куда-то на грудь. На сердце, наверное. — Помолчи, — просит он, и Джеффри видит боль в его глазах — такую острую, что на мгновение становится стыдно. — Тебе не стоит говорить. Никогда не думал, что умру в своей постели, думает Джеффри, а потом — сколько мне осталось? — Несколько часов, — отвечает Джонатан вслух, и его голос почти спокоен. — Все хорошо, друг мой. Я буду рядом. Джеффри криво улыбается и закрывает глаза. Ему не страшно.