Настойка

Когда это началось? Иногда мне кажется, что время в Нью-Йорке перестало для меня существовать. Вечная ночь, разделенная дозами тяжелого беспокойного сна. Такой сон не лекарство, он как горсть таблеток обезболивающего, притупляет все чувства. В бесконечной ночи будущее и прошлое перестают существовать. И ты начинаешь измерять время иначе. Это началось сотню таблеток назад, десятки трупов назад, литры крепкого горького кофе назад. Часть бесконечной ночи воплотилась в черный «мерседес», вынырнувший из снежной бури, и владелец этой машины прицелился в меня из пальца. Пиф-паф, ты убит, Макс Пейн. Это была шутка, но я не улыбнулся. Он говорил, что сочувствует мне, но я не грустил. Я не знаю, почему этот русский сразу понравился мне. Я называл Владимира мафиози старой закалки со своим кодексом чести, но сам себе не верил. Хитрые лисьи повадки Влада не позволяли ему доверять, а его слова о том, что, мол, мы с ним как братья, только по разные стороны баррикад, насторожили бы и ангела. А крыльев за моей спиной не росло. Владимир помог мне, и на том стоило разойтись. Не думать о том, как цепляет его хитрый с тенью наивности взгляд. Избегать соблазна. Мудрое решение. Иногда мне кажется, что я был бы хорошим консультантом в любой области. Только наемные консультанты способны давать советы, которых сами никогда не придерживаются. Стоило Владимиру позвать на помощь, и я рванулся спасать его лисью шкуру. Долг полицейского? Удивительно, сколько низких и темных желаний можно целомудренно прикрыть долгом, словно стояк — развернутой газетой. «Знакомьтесь! Это Макс Пейн, чемпион Нью-Йорка по количеству убитых преступников. Дамы и господа, приготовьтесь умереть!» Когда смолк последний выстрел и Влад вышел мне навстречу, я поймал себя на том, что рад ему. Он изменился внешне, что и говорить. Пока я менял одни иллюзии на другие, он выстраивал свои дела, и уже не по чину ему было изображать типичного русского бандита. Он приобрел лоск, но я знал, что под сшитым на заказ костюмом по-прежнему крепко сбитое тело. Под молочно-белой кожей, усыпанной веснушками, чувствуются мышцы хищника. Мимикрия — великое изобретение природы. Я был настолько глуп, что подумал: ему меня не обмануть. — Мой герой, — слова Влада звучали бы пафосно, если бы он не прищуривался так насмешливо. — Хочешь, я тебя поцелую? Конечно, он шутил, но я не улыбался, а стоило ему заговорить о своей погибшей подружке, Энни — не опечалился. Мне хватало мозгов не верить ему ни в чем, но не хватало духа, чтобы отказаться идти в кабинет Влада. — Выпьешь? — Владимир, приобнимая за плечи, подвел меня к ряду бутылок, выставленному в старом книжном шкафу. Я помнил: при бывшем владельце бара, который выкупил Владимир, здесь стояла оккультная литература. Что ж, алкоголь убивает любую заразу. — Сделаем вид, что я при исполнении. Я мягко выпутался из объятий — но только в мыслях. Благими намерениями вымощена дорога в ад. — Зря, — Влад усмехнулся. — Тебе, похоже, просто необходимо расслабиться. Торопиться некуда. Пусть мои ребята расскажут твоим коллегам о том, как ты ворвался и спас меня. Правда, не думаю, что тебе дадут за это медаль. Хищная кривая ухмылка на мгновение обнажила острые зубы. Я думал, что не смотрю на Влада, но я сам себе лгал. Повернуться и рассматривать алкоголь — все, на что я был способен. — У тебя тут даже не только водка, — я щелкнул ногтем по темной бутылке с полустертой этикеткой, стекло глухо отозвалось на щелчок: жидкости было под самое горлышко, никто не притрагивался к напитку, может быть, несколько лет. — Настойка амаранта. Что это? Лекарство? — Может быть, — Влад взял меня за плечи и развернул обратно, лицом к себе. — Знаешь, Энни когда-то подарила мне это. Она была очень суеверна. Говорила, что амарант бережет от пуль. — Кевлар справится с этим лучше, — тяжело оставаться хладнокровным, когда чертов русский не намерен держать дистанцию. Но я честно пытался. — Я так ей и сказал. Но, — Влад фыркнул мне в самое ухо, — думаю, дело не в пулях. Говорят, из амаранта готовят зелье верности. Крепкой любви до гроба. Думаю, Энни имела в виду именно это. — И ты предпочел не рисковать? — я хотел вызвать в памяти образ Энни: я видел ее живой всего пару секунд, но хорошо запомнил ее взгляд. Она знала, что ее предали, но надеялась — не то на меня, не то на Влада. Но я не закрыл ее от пули, а Влад окончательно отогнал даже ее призрак. Он нетерпеливо дернул меня за ремень. — Просто я не верю в эти чудеса, Макс, — пряжка ремня звякнула, расстегиваясь. Влад не хотел моих вопросов и ускользал от них, расчетливо подлавливая меня на жажде, которую я честно пытался забыть. И больше всего мне хотелось сейчас опрокинуть его на заваленный барахлом стол, заставить открыть улыбающиеся губы, влить ему в горло всю эту бутылку с настойкой амаранта, добиваясь верности, и только потом получить свою награду за спасение. Но так этого и не сделал. Я тоже не верил в чудеса.