Увядание Сакуры

Шелест листьев скрывает его неторопливые шаги. Рё ступает осторожно, словно по стеклу, приближаясь к своей цели. Розовые лепестки сакуры, опадая, кружатся вокруг, гонимые легким ветром. Подол ее белого платья приподнимается, обнажая тонкие, еще совсем детские, колени. Мелодия, льющаяся, словно ручей, струится журчаньем из флейты, направляемая девушкой. Касуми сосредоточена на музыке и ничто иное ее не тревожит. Ее белоснежные волосы волной ложатся на угловатые плечи, мешая играть. Пухлые губы едва касаются мундштука. Она еще ребенок, едва тринадцать исполнилось, но виртуозно исполняет мелодии, выдувая то jet whistle, то whistle tones. Парень неловко протягивает руку, краснея, как будто застал девушку за чем-то непотребным. Пальцы проходят сквозь белое платье, сквозь нее саму, оставляя легкую рябь, свечение, будто пыльцу звезд. Она — призрак умершей девочки, которую Рё Игараси любил с детства. Он опускает голову, тяжело вздыхая. Грудь наполняется тяжестью. Ее точеные черты лица все так же прекрасны: бледная кожа, наверняка, словно шёлк мягка, а глаза - эти голубые океаны, горят светом, обрамлённые белыми, пушистыми ресницами. Рё не плачет. Просто слезы сами собой текут по щекам, а рука размазывает их, оставляя влажные следы. Он садится на зеленую траву, колющую его лодыжки, и просто наблюдает, как Касуми играет. Ее тонкие пальцы, со знанием дела, скользят по отверстиям флейты. Девушка немного покачивается, в такт своей мелодии. Кажется, она назвала ее "Увядание сакуры" и, черт побери, ни одной фальшивой ноты в ней нет. Музыка, словно неведомая сила, наполняет тело парня, беспокоясь под тонкой, словно пергамент, кожей, заставляя сердце, под ребрами, быстрее биться. А ведь она даже не смотрит в его сторону, чем снова делает больно. Хотя больнее смерти быть ничего не может. Сколько лет он уже приходит на гору? Около трех. Каждый год, четвертого апреля. В день ее рождения и день смерти. Лейкемия. Звучит будто приговор, что ж, им оно и казалось детям из приюта. Детям, чьи родители бросили их. Касуми всегда улыбалась. Осилила флейту к годам десяти, хотя особых надежд не подавала. Тогда-то и обнаружилось заболевание, которое быстро свело девочку в могилу. А он навсегда запомнил ее холодные руки и глаза, молящие о спасении. Розовые лепестки кружатся на ветру, снова и снова поднимаясь, будто переливы флейты вальсируют их. Ее кожа прозрачна, можно увидеть сквозь нее ствол сакуры, склонившего свои ветви к земле. Касуми Тиба мертва. Будто восковая кукла, почти застывшая на месте, лишь движения губ и рук в немом танце создают музыку души, что, кажется, еще живет в бледных руках. Фальшивая нота и мир замирает. Розовые лепестки, пахнущие сладким, даже едким ароматом, душат Рё. Горчинка жжется на языке, будто цветки прожигают его огнем. Сначала исчезают ступни, растворяясь, дымкой струясь к небу. Затем ноги и тело, облаченное в белое платье чистой невинности. Она выдувает последнюю ноту, протягивая руку, касаясь его щеки. Это ни на что не похоже: будто холодные, липкие нити тумана коснулись, оставив отпечаток на коже, покрыв мурашками тело. Губы шевелятся звуком наждачной бумаги, черты лица уже едва различимы. Она прозрачна, флейта больше не пропускает звуков, лепестки сакуры проходят насквозь, продолжая свой непрерывный полет. Фигура девушки растворяется, воздух, потяжелевший, ложится грузом на плечи парня, пригибая к земле. Так склоняются ветви сакуры. Он закрывает глаза, считает до десяти, чтобы образ ее перестал появляться перед глазами, чтобы уши больше не слышали ее звонкий смех и голос. Но она с ним. Навсегда в его сердце, что рвется из груди, ломая хрупкие ребра. Она пульсирует внутри, будто паразит, точащий день за днём. Он открывает глаза. Туман за окном стелется серым пологом, закрывая все. Облезшая ветка сакуры, жалобно шкрябает по стеклу. Рё сидит на траве - деревянном полу чердака. Даже не пытается встать, ведь старые половицы тут же отзовутся неприятным скрипом, который привлечет других детей или воспитательницу. Он один, в пустой комнате, где стены покрыты тонкой паутиной, сплетенной большими пауками; где сантиметровый слой пыли лежит на поверхностях, поднимаясь дымкой от малейшего движения. Ровно три года прошло, со смерти Касуми Тибы. Розовый радиоприемник дребезжит, концерт для флейты кончен. Деревянная флейта лежит на столике у радио, но на ней никто и никогда не сыграет. Белый ковер, с проплешинами стелется у ног, хотя белым его уже вряд ли можно назвать. Рё ступает осторожно, словно по стеклу, скрипя половицами. «С днем рождения, милая, с днем рождения…»