Призраки Бринкли-Корта

Последние минуты уходящего дня застали меня слегка навеселе после внушительной дозы дижестива, распитой на пару с Таппи. Я ковылял сквозь череду маленьких гостиных в поисках пианино, которое бы не потревожило храпящего Глоссопа. В голове накрепко застряла песня, пусть даже я, хоть убей, не мог вспомнить ничего, кроме первых нескольких тактов. Зачастую вдумчивый удар по клавишам способен подстегнуть память, и вот на это-то я и рассчитывал. Хотя, полагаю, мог бы с легкостью подождать и спросить Дживса, но у меня не было никакой уверенности, что он разбирается в популярных песенках, – недостаток, который я с легкостью прощал ему в виду необозримых акров его прочих достоинств. Потерявшись в музыкальных размышлениях, я забрел в менее оживленный коридор, ведущий к менее оживленным комнатам, но в одной из них определенно находился нужный мне инструмент, так что я рванул вперед. Впервые сомнения закрались в голову, когда я завернул за угол, и мне в лицо вдруг повеяло ледяной сыростью – но ощущение минуло так быстро, что я списал его на один из тех сквозняков, которые строители обустраивают в загородных домах с особым тщанием. А вот другое накатившее на меня ощущение, не рассеявшееся вместе с сыростью, было совсем неожиданным – не могу назвать его отчаянием, но тоской – определенно. Я неожиданно вспомнил, как мой отец любил горланить смешные самодельные песенки, нарочно не попадая в ноты, чтобы рассмешить маму, и вдруг подумал, не была ли мелодия, которая крутилась у меня в голове, одной из тех, что он любил напевать? Нет, – решил я, открывая двери, ведущие к пункту назначения, – пара-тройка тактов, которые не давали мне покоя, не имели никакого касательства к отцу. А вот музыка, которая вдруг зазвучала наяву, – да. Я заморгал, поначалу не заметив никого, кто бы мог ее играть, но тут сквозь меня снова пронесся порыв ледяного сквозняка. Я затряс башкой, потому что теперь-то ясно разглядел какого-то парня, который в самом деле сидел на скамье. Он был одет в чудной костюм, явно не по последней моде, если вы понимаете, о чем я, и был мне определенно незнаком – поэтому я решил, что это кто-то из слуг пробрался сюда, чтобы попрактиковаться перед сном. – Э… салют, – сказал я. Мой голос отозвался странным эхом и, наверное, напугал парня, потому что его последний аккорд превратился в громкий негармоничный бам. – О, я не хотел… Но он еще раз нестройно ударил по клавишам, а потом и еще, немелодично и неправильно, как будто его пальцы в одночасье превратились в макаронины. Пианино продолжало играть – конечно, только в моем воображении, – даже когда он встал со скамьи и посмотрел на меня пронизывающим взглядом, от которого кровь застыла в жилах. Его лицо… в этом мире и в любом другом нет таких слов, чтобы описать, что творилось с его лицом. Оно горело и скручивалось в бело-алом пламени, а вокруг было черное, желтое и коричневое… нечто, и это нечто корчилось и извивалось. Едва я успел моргнуть, как кожа у парня сползла, как коричневая перчатка, обнажив кости, но и они исчезли в мгновение ока, когда вся эта фантасмагория взорвалась – и с душераздирающим криком осыпалась пеплом. Понимаете, все это случилось очень быстро и заняло ровно столько времени, сколько потребовалось, чтобы до моего носа дошел чудовищно отвратительный запах. Я стоял, буквально пригвожденный к месту, и отлип от него только для того, чтобы проковылять к ближайшему окну и вывернуть желудок наизнанку. После этого я бессильной кучей сполз на пол, дрожа как осиновый лист, и усиленно заморгал, сквозь туман и резь в глазах обозревая пустую комнату, в которой не наблюдалось никого, кроме Бертрама, – и уж определенно там не было парней, взрывающихся пеплом. Да и самого пепла было не так уж много, только на опущенной крышке пианино лежал тонкий слой. Я вернулся в свою комнату на ватных ногах. Самым разумным было про все забыть, списать на портвейн и на этом успокоиться. Учитывая моего дядю Генри (и непоколебимую убежденность некоторых лиц в том, что следующий день рождения мне надлежит встречать в мягкой камере Колней Хетч), лучше было вообще не упоминать о произошедшем. Дживс, конечно, мог выкатить совершенно рациональное объяснение случившемуся, но с такой же вероятностью все могло свестись к «вы-окончательно-слетели-с-катушек-сэр». Поэтому, хотя его присутствие могло пролить бальзам утешения на мою встревоженную душу, я был рад, что Дживса не обнаружилось в моей комнате, когда я туда наконец дотащился после долгих блужданий, которые показались мне по меньшей мере сорока годами странствий по пустыне. По пути я немного протрезвел и собрал мозги в кучку: Дживс определенно заметит, что со мной что-то не так, но я вполне смогу отговориться чересчур щедрыми возлияниями и простой усталостью, – хотя для пущего правдоподобия мне следовало бы что-то сделать с тем, что из зеркала на меня пялилось бледное, как смерть, красноглазое убожество. Я выдавил из себя улыбку, но она почему-то тут же напомнила оскал черепа. Я похлопал себя по щекам, чтобы вернуть им немного краски, но в голове по-прежнему крутились мысли о разлагающейся плоти, а воспоминания о запахе преследовали с такой навязчивостью, что меня опять чуть не вывернуло. Я сунул нос в бутылку с одеколоном в попытке изгнать зловоние радикальными методами, когда раздалось покашливание, похожее на звуки овцы на дальних пастбищах. Оно оказало такое действие на мои трясущиеся конечности, что я подпрыгнул на два фута вверх и не удержал одеколон в руках. Бутылка упала на кафельный пол, эффектно разлетевшись осколками. По крайней мере, одной цели я достиг – стойкий аромат перечного лайма перешиб все прочие запахи в комнате. – Простите, сэр, я не хотел вас пугать, – сказал Дживс. – Ничего страшного, Дживс, – ответил я, попытавшись изобразить самое непринужденное оживление. – Просто задумался, знаешь ли. Как раз размышлял, что одеколон заканчивается. Но теперь это уже неважно, верно? – В самом деле, сэр, – сказал Дживс, смерив меня странным взглядом. – Простите мое замечание, сэр, но вы выглядите нездоровым. – А… да, наверное, – я вздохнул. – Какая-нибудь пустяковая простуда или типа того. Наверняка ничего такого, что не мог бы исправить хороший крепкий сон. Дживс взял меня за локоть и провел между разлетевшимися осколками к ожидавшей меня пижаме. Там он выпустил мою руку, о чем я немедленно пожалел – наверное, пожалел даже сильнее, чем это было позволительно в текущих обст. Если выражаться яснее, я жаждал прикосновений его теплых пальцев к моему локтю или воротничку рубашки, даже когда это не казалось единственной вещью в мире, защищающей от холода и ужаса. Кажется, я уже открыто признавал, что нас с Дживсом связывают узы дружбы куда крепче, чем этого требуют взаимоотношения нанимателя и работника, но порой мне отчаянно хотелось куда большего – быть с ним как Холмс с Ватсоном или, если хотите, Раффлз с Банни [1] . Я мечтал о том уютном, овеянном тайной партнерстве, которое стало мне недоступно с тех пор, как всякие Бинго Литтлы и Джинджеры Уиншипы остепенились и отправились под венец. Не знаю, какими кривыми путями в мою старую добрую черепушку пробралась мысль, что я смогу усовершенствоваться настолько, чтобы достичь гармонии разумов – несомненно, необходимой детали для истинного наслаждения такого рода отношениями, если речь идет о Дживсе, за вычетом, конечно, его понятий о феодальном духе, – но, пробравшись, она там застряла, и этим вечером я ощущал ее особенно остро. Дживс наверняка списал мои пламенеющие щеки на дальнейшие проявления болезни, потому что пробормотал что-то вроде «позвольте-мне-сэр» и возложил руку на мое обеспокоенное чело. – У меня жар? – поинтересовался я, почувствовав себя так, словно действительно затемпературил. – Насколько я могу судить, нет, сэр, – ответил Дживс, и его рука задержалась на моей коже чуть дольше, чем это было необходимо. Или нет. После выпавших мне испытаний все вокруг расплывалось перед глазами, как в тумане. Когда Дживс удалился, чтобы принести мне укрепляющий коктейль (и, возможно, щетку), упомянутое испытание опять предстало передо мной в мельчайших подробностях – неважно, пучил ли я глаза или, наоборот, крепко зажмуривался. Пара-тройка слов из «Привидений в Холборне», которые я умудрился прочитать, ситуацию не улучшили – это оказалась леденящая кровь глава, в которой убийца сталкивалась лицом к лицу с призраком своей жертвы, словно какая-нибудь Макбет, или Гамлет, или кто там еще. Я уронил книгу на пол, удивляясь, чем меня привлекло такое отвратительное чтиво. Но я-то никого не убивал и, прокручивая в уме всех известных мне покойников, сомневался, что мой призрак из их числа. Его лицо мне было совершенно незнакомо. Вдруг он собирался преследовать другого бедолагу, а я просто под руку подвернулся? Я едва удержался от смеха – какая ерунда все-таки лезла в мою голову! Разве призраки существуют на самом деле? Но если их не существует, то что же я видел? Неужели это одна из тех вещей, что знаменуют первые шаги по тропе, повлекшей бедного дядю Генри прямиком к кроличьему земледелию? Стук в дверь заставил меня вновь испуганно подскочить. Когда Дживс вновь возник на пороге, я заставил себя вылезти из-под одеяла, но не могу поручиться, что являл собой образец спокойствия, – его благородная бровь чуть дрогнула, когда он поставил щетку у стены и водрузил исходящую паром чашку на прикроватный столик. К счастью, он не стал задавать вопросы и просто принялся скользить по комнате с щеткой наперевес. И хотя горячая чашка чего-то-там совершила маленькое чудо, вдохнув немного человеческого тепла в тушку Вустера, на духоподъемное воздействие она оказалась неспособна. Я и впрямь начинал чувствовать себя малость чокнутым – что, если помешательство выражается не в том, что видишь призраков, а в том, что знаешь, как действовать, если вдруг их увидишь? Если кто и знал, что нужно делать в таком случае, то это был Дживс, и все-таки подобного рода вопросы вряд ли следовало обрушивать на беднягу между чашкой чая на ночь и финальным «спокойной-ночи-сэр», как и в любое другое время. Он, без сомнения, найдет логическое и научное объяснение, чтобы разложить все по полочкам, вот только как раз возможное научное объяснение меня и пугало. – Дживс, – сорвалось у меня с языка, когда он уже собирался уходить в свою берлогу. – Сэр? Я разинул рот, как вытащенная из воды рыба. – Как думаешь, сумасшествие действительно передается по родственной линии? – Полагают, что оно имеет наследственный характер, да, сэр. – О, – я совсем сник. – Тогда это все, Дживс. Спокойной ночи, – сказал я, жалея, что не задавил свое любопытство в зародыше. – Спокойной ночи, сэр, – прохладно ответил Дживс и выплыл из комнаты. *** Я изо всех сил пытался заснуть, но тщетно. Поскрипывания и постукивания, которые я за эти годы привык не замечать, как собственное сердцебиение, теперь вдруг превратились в зловещие стоны и хрипы, предвещавшие новые ужасы. Тени за окном застыли, словно призрачные когти. Передо мной вновь и вновь возникало это лицо – вернее, та кошмарная штука, в которую оно превратилось. Я пытался думать о самом приятном, что могло прийти мне в голову – знаете, всякие розы, сияние солнечного дня и все такое, – но лишь только я припоминал веселенькую вечеринку в Трутнях или единственный раз в истории, когда я видел Дживса смеющимся, проклятый призрак являлся вновь, маяча в углу, как какой-то завывающий полусгнивший Джек Потрошитель. Я уже собирался отбросить попытки заснуть как абсолютно провальные и отважиться выбраться в библиотеку, чтобы занять себя каким-нибудь необременительным чтением – может, Мадлен Бассет забыла там свою книжку, чтобы без всяких смертей и желательно про пушистых милых созданий, – как вдруг уловил краем глаза появление еще одной тени. По знакомому уже холоду, пробравшему меня до костей, я понял, что именно увижу, если поверну голову, и все-таки не смог удержаться. Даже зная, к чему готовиться, я все равно едва не заработал удар, увидев неясную фигуру, которая сидела за маленьким столиком у окна. Я не осмелился окликнуть его, опасаясь повторения недавнего кошмара с пламенем и криками. Лучше пусть он уже закончит дописывать письмо или что он там делает за столом – может, тогда он просто исчезнет, и все. Так что я просто задержал дыхание и прикусил нижнюю губу, чтобы зубы не слишком стучали. Призрак вроде бы не вставал из-за стола, но вдруг каким-то образом оказался на ногах и со впечатляющей скоростью рванул в мою сторону. Я испустил мужественный крик отчаяния и резко отшатнулся назад, стремясь увеличить расстояние между нами, только вот отшатываться оказалось некуда, я только опрокинул прикроватный столик и с размаху треснулся затылком об изголовье кровати. В буквальном смысле зажатый в угол, я приготовился к самому худшему, но мой незваный гость невозмутимо прошел мимо и шагнул прямиком сквозь стену, словно она тоже была всего лишь плодом воспаленного воображения в вустеровских мозгах. В любом случае, он ушел и, даже если возвращался, милосердный сон не дал мне пережить это еще раз – я заснул или, скорее, потерял сознание от усталости и перенапряжения. Утром меня приветствовало солнце и Дживс с чаем на подносе, так что я немного воспрял духом. Правда, ненадолго, что неудивительно, учитывая, как мало времени я провел в объятиях Морфея. Дживс без комментариев поставил на место опрокинутый мной столик, осведомившись только о самочувствии молодого господина. – О, я бодр и свеж, Дживс, – сказал я как можно более жизнерадостно. – Как дождь, спадаю с неба на землю[2] или как-то так. – Рад слышать это, сэр. Мистера Сеппингса, кажется, постигла та же неприятность, что и вас вчера вечером, и я согласился его заменить, если только вам не потребуется никаких услуг сверх обычных, сэр. – Бедолага, – посочувствовал я, хотя про себя ликовал. Вряд ли Дживс имел в виду, что Сеппингс тоже видел призрака, но если он вдруг окажется болен, то и у меня может быть эта зараза. Значит, я просто бредил вчера, скажу я вам, и нет никаких потусторонних духов – Заменяй на здоровье, старина. К тому же сегодня со мной будет даже меньше хлопот, чем обычно – я все еще не отошел после вчерашних испытаний и все такое. – Отлично, сэр. – Дживс, наверное, уже хотел отправиться по своим камердинерским делам, но неожиданно наклонился и извлек откуда-то из-под кровати клочок бумаги. Он проинспектировал его с тем явственным неодобрением, выражавшемся в суровом изгибе брови, которого обычно удостаивались мои самые яркие галстуки, и протянул бумагу мне. – Это принадлежит вам, сэр? Я бегло взглянул на нее. Это была одна из тех фотографий, который обычно посылают в качестве открыток, изображавшая парня примерно моих лет, одетого в костюм, подозрительно смахивавший на тот, что был на вчерашнем призраке. Конечно, на фотографии он не был призраком – просто какой-то парень, который сидел на стуле, положив на колени шляпу. Так что если в мою черепушку и закрались подозрения, то только благодаря костюму – шестеренки в мозгу закрутились, породив мысль, что в бреду ко мне являются не только призраки за пианино и за столом, но и видения моды прошлых лет. 1894 года, если быть точным, – эта дата была нацарапана на обороте вместе с надписью «для У. – мои глаза в тебя не влюблены.[3] П.» Этот П. наверняка и был парнем на фотографии, но больше мне о нем было ничего не известно. – Нет, понятия не имею, кто это, Дживс. Наверное, она упала со стола. Может, тетя Далия знает, кто ее законный владелец. – Возможно, сэр, – сказал Дживс и забрал у меня фотографию. *** Вот так неожиданно я натолкнул себя на мысль, что моя дражайшая престарелая родственница может знать субъекта на фотографии. Одну вещь о призраках я знал твердо – если они действительно существуют и моим книжкам, описывающим разные ночные столкновения, можно было доверять, – что они ошиваются там, где провели достаточного много времени. Значит, если этот парень существовал на самом деле, он должен был часто наведываться сюда, чтобы его смогли запечатлеть на камеру. После завтрака (во время которого Анджела игнорировала Таппи, потому что с утра обнаружила, как он мирно храпит на том же месте, где я вчера его оставил, и в том же самом костюме) я пробормотал что-то о неотложных делах и улизнул в библиотеку. Там, среди сравнительно обычных книг, в высоком шкафу прямо за дверью кабинета хранились почти две сотни лет истории Вустеров и Треверсов в альбомах и конторских книгах. Именно к нему я и направил неустойчивую приставную лестницу, чтобы приступить к поискам. Стаскивание вниз всех этих увесистых томов оказалось тяжким испытанием, и я был близок к тому, чтобы позвать Дживса на помощь. Меня останавливало только то, что в этом случае должен буду объяснить, что, собственно, делаю. Возможно, я мог бы сослаться, что ищу упоминание о П. в старых записях, но, зная Дживса, он наверняка уже вычислил, кто этот П. и что он с У. счастливо воссоединился и прожил душа в душу до самой смерти, и тогда я лишусь предлога, чтобы и дальше копаться в семейном архиве. Кроме того Дживс, скорее всего, занят какими-то там делами, которые обычно выполнял Сеппингс. Нет, отчаянное желание спросить его совета насчет всей этой неразберихи никуда не делось, но я опасался, что, если молодой господин, которого и без того считали умственно несостоятельным, обнаружит дополнительные признаки безумия, это будет последней соломинкой: Дживс тут же упакует чемодан и покинет меня раз и навсегда. Все-таки сумасшествие – такая штука, с которой даже Дживс вряд ли справится. В конце концов я подстерег горничную и сгрузил все книги в ее руки. Бедная девушка заикалась и, судя по всему, едва вышла из возраста, когда юные леди еще заплетают волосы в косички, – она не задала ни единого вопроса и была щедро вознаграждена за труды. Я не стыжусь признаться, что с тоской листал старые страницы семейных альбомов. Лицо моего дорогого почившего отца в окружении домашних частенько мелькало на них – какие-то фотографии я видел миллион раз, но совсем давно и не вглядываясь так пристально в лица прочих присутствующих на снимках, за исключением, конечно, моей матери и ошеломляюще красивой девушки, сегодня известной мне как тетя Агата. Я полагал, что если и обнаружу где моего призрака, то в каком-нибудь третьем ряду слева посреди толпы гостей, или наткнусь на его мрачный взгляд на фотографии из газетной статьи, сообщающей о жестоком убийстве. Я очень надеялся его обнаружить, и все же изумился, когда наконец отыскал. Я стоял, как громом пораженный, не в силах оторвать глаз от страницы, даже когда стул позади меня с грохотом упал на пол. Правда, на фотографии он улыбался, но это было неважно. Его лицо было выжжено в моей памяти. Он, как доказательство моей нормальности, стоял с охотничьим снаряжением рядом с отцом, обнимая его за плечи, словно закадычного приятеля. «Я и Билл – не правда ли, отлично получились?» – подписал отец под фотографией. Я так долго пялился на них, что в какой-то момент мне почудилось, что этот Билл мне подмигнул. Опять напугавшись до чертиков, я непроизвольно шагнул назад и запнулся об упавший стул. Вовремя ухватившись мертвой хваткой за стол, я кое-как восстановил равновесие и рискнул вновь взглянуть на фотографию, и на этот раз Билл был совершенно неподвижен. Он не плавился, не орал, и пламя не охватывало снимок, когда мои дрожащие пальцы переворачивали его так и этак в поисках каких-нибудь зацепок на обороте. – Прошу прощения, сэр… Звук, который я издал, был приблизительно похож на «Айййх», а руки сами собой отшвырнули фотографию прочь, как горячий уголь. – Дживс! Я крутанулся на месте и опять едва не рухнул, запнувшись о ножку проклятого стула. Дживс пришел мне на помощь, и мне стоило всей своей выдержки, чтобы тут же не вцепиться в него. – Могу я быть чем-то полезен, сэр? Я всерьез озадачился. Но ведь не мог же я навоображать себе человека, которого раньше в глаза не видел. После недолгих колебаний я тяжко вздохнул, признавая поражение, и рухнул на стул, который уже вновь возвратился в нормальное вертикальное состояние ножками вниз. В конце концов, если я действительно поехал крышей, не лучше ли будет поймать болезнь в зародыше, пока еще можно надеяться как-нибудь это поправить? Дживс точно не сплавит меня под заботливую опеку в Колней Хетч и в любом случае отыщет самое лучшее решение из всех возможных. – Налей-ка нам обоим хорошую порцию чего-нибудь покрепче, Дживс, и я все тебе расскажу. Когда упомянутые порции были разлиты в бокалы, я, запинаясь и заикаясь, поведал Дживсу о событиях прошлого вечера, обращаясь преимущественно к столешнице, потому что каждый раз, когда я осмеливался поднимать глаза на Дживса, он становился все мрачнее и мрачнее. Стоит сказать только, что уголки его рта опустились на крошечную долю дюйма, а для меня это был вопиющий признак надвигающейся катастрофы. Одна его рука даже попыталась сжаться в кулак. Это мало походило на выражение сочувствия, но, по правде говоря, сочувствие Дживса обычно проявлялось в особой мягкости его взгляда, которую я наловчился улавливать, но как раз с его взглядом я так и не нашел в себе мужества встретиться. – Я ведь не сошел с ума, правда? – воскликнул я, когда наконец посвятил Дживса во все детали случившегося (кроме слабости желудка, настигшей меня у окна, о которой я решил не распространяться). – Это точно тот парень! – и я запальчиво ткнул пальцем в фотокарточку таинственного Билла, взгляда которого я тоже на всякий случай избегал. – Нет, сэр, – мягко ответил Дживс. – Не думаю, что вы сумасшедший. Я резко вскинул голову, пораженный теплотой, сквозившей в его тоне, и наконец-то в полной мере насладился дживсовским сочувствием, смягчающим его взгляд и прячущимся в уголках глаз. От облегчения и благодарности я едва не растекся по полу счастливой лужицей, и всей моей выдержки хватило только на то, чтобы немедленно не кинуться ему на шею. Если Дживс уверен, что я в своем уме, значит, я в своем уме. Так что я ограничился тем, что выдавил из себя дрожащее: – Хвала небесам за это. – Могу я взглянуть на фотографию, сэр? – На здоровье, Дживс, мне она своих секретов не выдала. – Я всучил ему снимок, уверенный, что теперь он переходит в куда более компетентные руки, и счастливый, что есть с кем разделить бремя этой нелегкой ноши. Дживс изучил фотографию со всех сторон – спереди, сзади и даже по краям, – слегка прищурившись, чтобы не пропустить какую-нибудь мелочь, или же просто пребывая в некоторой растерянности. – Имя вашего отца – Чарльз, не так ли, сэр? – Точно, – подтвердил я. – В честь него мою сестру назвали Шарлоттой. А моего призрака звали Билл. Надо бы спросить тетю Далию, помнит ли она его. – Я бы не советовал, сэр, – тут же возразил Дживс, не успел я выговорить последнее слово. – Нет? – Нет, сэр. Ваш внезапный интерес к семейной истории наверняка вызовет у миссис Треверс много вопросов. – Думаешь, она не купится, если я скажу, что просто хотел освежить в памяти лицо главы рода Вустеров? – Сомневаюсь, сэр. Если позволите, умение скрывать свои истинные намерения –– не самая сильная ваша сторона, сэр. Я подумал, не хотел ли Дживс дать мне понять, что постоянно видит все мои намерения насквозь, и считает ни на что не годным – кроме как быть его нанимателем, конечно. Хотя, если бы все действительно было так безнадежно, он бы выразился яснее, чтобы наверняка дошло даже до маленьких вустеровских мозгов. – Нет-нет, ты совершенно прав, Дживс. В конце концов, я должен быть благодарен, что ты в принципе считаешь, что у меня есть сильные стороны. – Сэр, я не хотел создать впечатление… – Не бери в голову, Дживс. Хватит и того, что я не чокнутый. Возвращаясь к вопросу – а что ты думаешь о призраках? Может, можно как-нибудь спровадить парня обратно в потусторонний мир? – Хотя у меня нет личного опыта, сэр, существует множество поверий, в которых беспокойные духи иногда бродят среди живых, потому что их держат в этом мире какие-то неоконченные дела. – Вроде поимки их непойманных убийц, да? Как в «Привидении в Холборне». – Возможно, сэр, но может быть и что-то менее зловещее. Моя тетя часто рассказывала об одном умершем родственнике, который являлся своей вдове каждую годовщину их свадьбы, поскольку как-то раз незадолго до смерти совершенно забыл об этой дате. – Чертовски заботливо с его стороны, но я сомневаюсь, что Билла привело сюда нечто подобное. – Я тоже, сэр. – Как думаешь, ты сможешь выяснить, чего он хочет, Дживс? – Я не специалист по общению с призраками, сэр. – Но у тебя же мозгов в десять раз больше, чем у молодого господина. Если кто и может понять, что нужно этому привидению, и заставить его навсегда исчезнуть, то это ты. – Мое присутствие может помешать его появлению, сэр. Как известно, призраки сами выбирают, кому показываться. – Ну, обычно, если у кого-то возникают проблемы, то с ними обращаются к тебе, Дживс, а не ко мне. В любом случае, попробовать стоит, а? – Определенно, стоит, сэр. *** Остаток дня провел очень рассеянный Бертрам. Дживса я видел очень мало, вернее, я мало бывал в тех местах, где его можно было увидеть, потому что Сеппингсу по-прежнему нездоровилось. Единственный раз, когда я попытался подкараулить Дживса, чтобы гарантировано застать его одного, он был глубоко погружен в разговор с помощником дворецкого Форрестером – парнем столь преклонного возраста, что, возможно, ему придется отправиться на покой, так и не дождавшись отставки Сеппингса, который, по словам Дживса, скорее прикует себя наручниками к кровати, чем позволит проводить на заслуженный отдых. Гнев Анджелы, с которым она бросала на Таппи обжигающие взгляды, зашвырнул беднягу из дома прямиком в Лондон. Сама же кузина в настоящее время пребывала на пике обиды и совершенно потеряла берега. Я посчитал, что в моем состоянии находиться с ними в замкнутом пространстве за закрытыми дверями слишком тягостно, поэтому надел пальто и шляпу и вышел на воздух навернуть кружок-другой по саду, хотя сейчас, на исходе октября, он несколько подрастерял свою живописность. Я надеялся найти уединенную скамейку, где мог бы предаться размышлениям, не вздрагивая от каждой тени и не принимая каждый шорох за предвестника появления посланца с того света. Не успела моя прогулка продлиться и пяти минут, как жуткое завывание по ту сторону изгороди заставило кровь застыть у меня жилах. Неужели Билл осмелился преследовать меня вне дома при ясном свете дня? Я осторожно выглянул из-за пожухлых кустов и с облегчением выдохнул. Источником воплей был не Билл и вообще, насколько я мог судить, вовсе не призрак. Я узнал заикающуюся горничную, которая помогла мне с альбомами, – совершенно точно живую, но относительно пострадавшую. – Приветик, – сказал я. Она вскинула голову с испуганным вскриком. На ее лице красовались очевидные следы женской слезоточивости. – М-м-мистер Вустер, сэр! – Ты подвернула лодыжку? – спросил я, наклонившись к ней. – Прости, не помню, я спрашивал, как тебя зовут? Думаю, мне следует пояснить, что по правилам слуги не должны находиться вне дома, кроме как с каким-то поручением, но в текущих обстоятельствах об этом вряд ли следовало беспокоиться. – Д-д-д-да, сэр. Меня зовут Л-л-л-лидия, сэр. – Ну, Лидия, думаю, нам надо поднять тебя с холодной земли и отвести обратно в дом, да? Мои слова вызвали новый поток слез. – Н-н-н-н могу, сэр! М-м-м-меня уволят! – Полагаю, тебя уволят, если ты как можно скорее не вернешься обратно в дом. Давай, помогу хотя бы на ноги встать. Она шмыгнула носом и кивнула, потом с моей помощью кое-как поднялась на ноги и доковыляла до скамейки, которую я присмотрел для себя и своих одиноких размышлений. Там я вручил бедной девушке носовой платок и накинул ей на плечи свое пальто. – Скажи, Лидия, почему ты решила, что тебя уволят? За то, что вышла в сад? Я всегда могу сказать, что ты принесла мне записку. Если что, мой камердинер Дживс это подтвердит. – Э-т-т-то так мило с вашей с-с-с-стороны, сэр. – Лидия подняла на меня печальные, полные слез глаза. – Н-н-н-но это не поможет. Кое-кто сказал мне… кое-что нехорошее, и я убежала. – Но это ведь не твоя вина, правда? То есть, это должно быть что-то чертовски неприятное, раз заставило тебя сбежать. – Т-т-т-т-так и есть, сэр, и хуже всего то, что э-т-т-т-то правда. – Что именно? – Что один дж… ч-ч-ч-человек, которого я л-люблю, н-н-найдет себе девушку получше. Что я н-н-недостаточно хороша, чтобы на м-м-мне жениться, и что он никогда не в-в-в-зглянет на такую как я. – Она спрятала лицо в носовой платок. – О. – Я сочувственно похлопал ее по плечу. – Я почти не знаю тебя, Лидия, но ты кажешься мне хорошей, достойной девушкой. Такие вещи никому не следует ни говорить, ни выслушивать. Послышался сдавленный всхлип и сдавленное: – Н-н-н-о она права, сэр. – Кто? Она выглянула из-под носового платка. – Я б-б-б-бы не хотела говорить, сэр. – Хорошо, успокойся. Знаешь, что тебе нужно сделать, Лидия? Рассказать обо всех этих любовных перипетиях Дживсу. Он мастер в делах воссоединения разлученных сердец. – Я т-т-так и сделала, сэр, – сказала Лидия с тяжелым вздохом. – Он был очень д-д-добр ко мне, но р-р-решительно посоветовал забыть о моем любимом. В-в-в-в… он не из тех, кто женится. – Тогда дело дрянь. Уж Дживс разбирается, склонен парень к женитьбе или нет, учитывая, что он как раз работает на одного такого типа. Лидия зарыдала еще горше. Чертовски неловкая вещь – утешать страдающих от неразделенной любви горничных. И если даже Дживс не видел выхода из сложившейся ситуации, то что оставалось мне? – Н-н-н-наверное, будет лучше, если меня уволят, сэр, – прорыдала Лидия. – Т-т-т-огда мне не придется видеть в-в-в-в… его каждый день. Наш разговор продолжался в том же духе и стал потихоньку топтаться по кругу. Избегая окончательного печального решения, я все-таки сумел убедить Лидию, что она не может поселиться в этих кустах навечно, и что дом – лучшее место для лечения ее стремительно опухавшей лодыжки, если, конечно, она еще планирует ей пользоваться. К тому времени даже хромать Лидия уже не могла, поэтому единственным решением было отнести ее на руках. – Лидия, ты – маленькая негодница! – воскликнула побагровевшая Эдвардс, экономка и правая рука тети Далии, когда я ввалился на половину слуг со своей всхлипывавшей ношей на руках. –Прошу прощения, мистер Вустер, – добавила она, когда я сгрузил Лидию на стул. – Девушка совсем забыла свое место и будет отослана следующим же поездом. При этих словах Лидия, естественно, опять разрыдалась. – Не мое дело, конечно, вмешиваться в ваши методы обращения со служащими, Эдвардс, – строго сказал я, – но я – определенно не тот человек, перед которым вам следовало бы извиниться. Я не оставляю девушек с подвернутыми лодыжками замерзать в кустах, что бы там они ни натворили, а по имеющимся у меня сведениям, кое-кому было бы неплохо признать mea culpa перед Лидией, хотя она и не называла имен. Если уж так хотите отправить ее собирать чемоданы, дождитесь, хотя бы приличия ради, когда бедняжка сможет ходить! Признаю, я малость увлекся и разгорячился, распекая экономку, но ведь, когда на тебя вываливают все свои горести, это просто не может не высечь искру сочувствия. Кстати, с противоположного конца комнаты Дживс наблюдал за мной с… не знаю, как точно описать выражение его лица. Недовольное – определенно, быть может, слегка озадаченное, но было что-то еще, чего даже я, знавший Дживса как свои пять пальцев, не мог уловить. Эдвардс ответила мне таким ледяным тоном, в котором было столько презрения, сколько ей позволили приличия, но к ее чести она все-таки велела другим девушкам позаботиться о Лидии и вызвать доктора, чтобы осмотреть ее ногу. – Я буду очень признателен, если ты уделишь мне несколько минут, Дживс. Если ты, конечно, не занят, – сказал я, обращаясь к застывшему у стены камердинеру, и он кивнул мне в знак согласия. Мы переместились в мою комнату. Дживс появился минутой позже с моим пальто и подносом с чаем в руках. – Я знаю, это не мое дело, Дживс, – сказал я, грея руки о чашку, но не слишком интересуясь ее содержимым, – но как думаешь, Эдвардс ведь не уволит бедную девушку? – Не могу сказать, сэр, – сдержанно ответил он. – Я хочу сказать, ей и без того досталось – кто-то заявил ей, что она недостаточно хороша для парня, в которого втрескалась по уши. И вдобавок ко всему, – многозначительно прибавил я, – она получает от тебя совет забыть об этом парне навсегда. Дживс стоял на своем месте, прямой как палка. Нас разделяло по меньшей мере полкомнаты, но он не делал ни малейшей попытки подойти ближе. – Из достоверных источников мне было известно, сэр, что объект привязанности Лидии не желает вступать в романтические отношения ни с одной женщиной. С другой стороны… – тут он принял еще более отстраненный вид, хотя мне и без того казалось, что отстраненнее ему становиться уже некуда, – принимая во внимание последние события, возможно, что я ошибался на его счет. – Э? Как это, Дживс? Случившееся с ней заставило его забеспокоиться, да? – И галантно прийти к ней на помощь, сэр, – с каменным лицом ответил Дживс. Я едва не выронил чашку. – Ох, Дживс, ты же не имел в виду… меня? – Боюсь, именно так, сэр. – Бедная девушка! – Сэр? – Я самолично сказал ей, что ни на ком не хочу жениться. Ну, знаешь, в качестве примера. Понятия не имел, что я и ее любовный интерес – одно и то же лицо. – Тут до меня наконец дошла вторая часть сказанного Дживсом. – Дживс! Только не говори, что всерьез думаешь, будто я разделяю ее нежные чувства! – Вы с большим рвением выступили в ее защиту, сэр, и… ее нельзя назвать непривлекательной. – Я не наворачиваю круги, приставая к горничным, Дживс! – Я вскочил с места и промаршировал к нему. – Великий Боже, а я-то надеялся, ты знаешь меня лучше, чтобы предполагать такое! – Вы неверно поняли мои слова, сэр. – Кажется, Дживс оттаял, но совсем чуть-чуть. – Я бы никогда не заподозрил вас в злоупотреблении положением. – Тогда почему, во имя всего сущего, ты продолжаешь сверлить меня таким взглядом? Это очень нервирует. Скажи честно, тебя раздражает мой галстук? – Нет, сэр. Прошу прощения, сэр. Я вздохнул. – Это, конечно, твое дело – если тебе хочется дуться и отмалчиваться, пожалуйста. Только не надо так со мной поступать, когда я совершенно ничем этого не заслужил. – Конечно, сэр. Я гневно уставился на него, пытаясь прикинуть по лицу, к каким же странным выводам пришел его великолепный мозг, а он уставился на меня в ответ, словно пытаясь что-то разглядеть. Мое сердце трепетало, потому что он казался совершенно несчастным, а я никак не мог это исправить. – Дживс, если ты просто скажешь, какую глупость я сотворил на этот раз… Его глаза потеплели еще на гран. – Никакую, сэр. – Я надеюсь, ты не подхватил от Сеппингса заразу? – К счастью, нет, сэр. Хотя я испытываю некоторые опасения относительно запланированной вечерней засады на призрака. – Разве какой-то там призрак может сравниться с тобой, старина? – сказал я с теплотой, которая в полной мере отражала мои чувства к Дживсу. Я никогда раньше не слышал, чтобы он признавался в страхе перед чем-либо (даже самом несерьезном), поэтому мысль о том, что он доверяет мне достаточно, чтобы свободно говорить о своих опасениях, обрадовала меня несказанно. – Я опасаюсь не призрака, сэр, а подозрений, которые он может подтвердить. – Подозрений, Дживс? Каких подозрений? – Я бы предпочел пока не говорить, сэр. Если я ошибся, вред, нанесенный моими словами, будет непоправимым. – Тогда ладно. – Его слова меня озадачили. О чем настолько ужасном мог подозревать Дживс? Среди нас был убийца? Я содрогнулся. – Скажи мне только одно, Дживс – речь же не идет об убийстве? – Нет, сэр, я так не думаю. – Ох, спасибо Господу за его маленькие милости, – объявил я с облегчением. – Вам требуется еще что-нибудь, сэр? – О, нет, Дживс. Возвращайся к своим делам. – Очень хорошо, сэр. – Дживс? – позвал я, когда он уже почти выплыл за дверь. Он обернулся. – Да, сэр? – Ты был прав, между прочим. Я не собираюсь жениться ни на одной девице и вряд ли когда-нибудь соберусь в будущем. Боюсь, в тот момент я выдал себя с потрохами – Дживс смерил меня странным взглядом. А потом (если вы простите мне это сравнение) призрак улыбки скользнул по его губам. – Спасибо, сэр, – ответил он на это и плавно выскользнул из комнаты. *** Превосходнейший обед, сооруженный Анатолем, прошел мимо меня – не уверен, что проглотил хоть кусочек, но, честно говоря, я, кажется, с легкостью мог подписаться на ограбление банка Англии, чтобы финансово обеспечить выпуск «Будуара миледи». Все мои мысли вертелись исключительно вокруг грядущих вечером событий, не задерживаясь на том, что происходило вокруг меня здесь и сейчас. Не знаю, почему в моей голове вдруг возникла безумная фантазия о том, как мы с Дживсом уютно устроимся рядом в халатах, словно два школьника, полуночничающих на коврике у камина, но в результате я испытал укол разочарования, когда в назначенный час он появился на пороге моей комнаты, по-прежнему в костюме и с галстуком, и более того, судя по всему, собирался все время, оставшееся до появления призрака, провести на ногах. – Будет лучше, если ты устроишься поудобнее, Дживс, – настойчиво сказал я. – Ожидание может растянуться на всю ночь. – Вполне возможно, сэр, – пробормотал он, разлил нам по порции бренди и устроился на мягкой скамье, стоявшей в ногах кровати. Я сполз по матрасу вниз, чтобы составить ему компанию. – Если ты не возражаешь, Дживс, я бы хотел устроиться поближе к тебе. В прошлый раз мне показалось, что призрак хочет меня схватить. – Я сомневаюсь, что подобный маневр оказался бы успешным, сэр, – возразил Дживс, но не сделал попытки убрать руку, которая, благодаря моему внезапному натиску, оказалась зажата между моей спиной и столбиком кровати. Итак, мы сидели и ждали. Рука Дживса оставалась на прежнем месте, и я был уверен, что он чувствовал, как бешено колотится мое сердце, грозя выпрыгнуть наружу. А еще я был уверен, что он увидел предательскую краску, расползавшуюся по моей физиономии, когда повернулся, чтобы взглянуть на меня. – Немного волнительно, правда? – умудрился выговорить я пересохшим горлом. – Как Холмс и Ватсон в ожидании, когда на них из тумана выпрыгнет призрачная собака и обслюнявит их модные жилетки. Хотя я надеюсь, что Билл обойдется без обслюнявливания. – В этом, без сомнения, есть элемент авантюры, сэр, – согласился Дживс, и я услышал в его голосе отчетливые нотки веселья. Он наклонился ко мне и забрал бокал, о котором я совсем позабыл и который, как я только что заметил, дрожал все сильнее и угрожал выскользнуть из моей руки. При этом его пальцы на секунду накрыли мои, в ту же самую секунду наши глаза вдруг встретились, и видит Бог, если все, что неудержимо влекло меня к Дживсу, можно было списать на дружбу – даже в самом глубоком философском смысле, – то я король Швеции. Я отчаянно хотел поцеловать его и жаждал зайти гораздо дальше. Если бы я тогда стоял, то не уверен, что смог бы удержаться на ногах. Все это обрушилось на меня в ту самую несчастную секунду, которая понадобилась Дживсу, чтобы забрать у меня бокал и поставить его на столик. – Вы замерзли, сэр, – сказал он и набросил мне на плечи плед, который лежал в ногах кровати. Я тоскливо уставился на собственные колени. Наверное, про дружбу я все-таки погорячился – ее загадочную природу не следовало совсем сбрасывать со счетов, но даже если вспомнить моих самых неразлучных приятелей, Джинджер Виншип не очень-то хотел целоваться со мной, а я, в свою очередь, не горел желанием целоваться с Бинго Литтлом. В итоге прекрасно понимал, насколько мизерны шансы влюбится в человека, который при этом еще и ответит тебе полной взаимностью. – Дживс… Но в какие бы откровения я ни собирался пуститься, они тут же вылетели у меня из головы вместе со всеми нормами феодальных условностей, потому что именно в этот момент потусторонний холод проник в мое тело, а окна задребезжали так яростно, что я испугался, как бы они не разлетелись вдребезги. Я взвизгнул и вцепился в Дживса, что, признаться, было не лучшей демонстрацией мужественного спокойствия. Он застыл, словно натянутый до предела якорный канат – правда, трудно было сказать, повлияло ли на него внезапное потустороннее вторжение или мои весьма убедительные попытки изобразить прилипчивого моллюска. – Покажись! – властно выкрикнул Дживс. Окна перестали дребезжать, а холод пошел на спад. Я перевел дух, но на всякий случай решил пока не отцепляться от Дживса. – Наверное, ты его спугнул… Тут я закашлялся, потому что в нос мне ударил аромат тухлых яиц, словно дюжину дюжин их только что сбросили откуда-то сверху. Я натянул плед по самые глаза, и даже Дживс слегка кашлянул. Но запах вдруг исчез так же резко, как и появился, а вместо него комнату стало заволакивать туманом, прикосновения которого отдавали жгучим холодом, а по углам заметалось эхо, складывавшееся в слова, которые я никак не мог разобрать. – Дживс, – прошептал я, стараясь не слишком лязгать зубами. – Что он говорит? – Понятия не имею, сэр, – ответил он. Каждый его вздох застывал перед ним облаком тумана, и к моему огромному удивлению, его рука нашла мою под пледом и не только для того, чтобы успокаивающе ее пожать, но и остаться там, задержав мои пальцы в своих. Я отважился бросить взгляд на его лицо, но его глаза скользили по комнате, словно следуя за раздававшимся эхом. – Прости, – пробормотал Дживс. – Тебе совершенно не за что изви… – Нет, сэр. Призрак. Он говорит – прости. Я изо всех сил прислушался, и действительно, звучало будто бы «Прости» и что-то там еще. Фол? Кол? Бессмыслица какая-то. Рука Дживса вдруг железной хваткой сжала мою. – Пол, – прошептал он и повторил уже громче. – Пол. Тебе нужен Пол? – Кто, черт побери, такой этот Пол? – придушенно воскликнул я. – Пол, – ясно выдохнула комната. – Прости. Пол. Потом потусторонний голос упал до неразборчивого бормотания, но в следующую секунду его сменил стук откуда-то из-под половиц, и я в полной мере ощутил себя, как тот парень из страшилок, написанных По, хотя я-то, конечно, никого не убивал. Пол ходил ходуном, а стук не прекращался, пока одна из половиц не сдвинулась со своего места. Дживс сорвался с места, опустился на колени и легко отодвинул ее в сторону. Запустив руку в образовавшийся тайник, он вытащил оттуда клочок бумаги – и все это он проделал, пока я успел только кое-как восстановить равновесие, нарушенное внезапным исчезновением его надежного плеча. Комната вопила и рыдала, пока Дживс изучал бумагу, черный дым валил из ванной комнаты. На подкашивающихся ногах я кинулся туда, ожидая увидеть пожар. Но там не было никакого огня, только зеркало было сплошь черным, а ванна полна кроваво-красной воды. – Дживс! – заорал я. Дживс материализовался позади меня ровно в тот момент, когда свет мигнул, а потом все лампы словно взорвались изнутри. Дживс схватил меня за пояс и рывком оттащил от двери, спасая от ливня горячих разлетающихся осколков. – Мы приведем к тебе Пола, – громко прокричал Дживс, потому что шум вокруг стоял невообразимый – и я поразился, как он еще не перебудил весь дом. – Приходи в полночь – не раньше и не позже – и ты сможешь наконец-то с ним поговорить! На нас рухнула тишина. Благословенная тишина того самого редкого свойства, когда слышно только стук двух сердец и неровное загнанное дыхание. Дживс продолжал прижимать меня к себе, обнимая за пояс, а я привалился к нему, весь дрожа, согласный на что угодно, лишь бы это «что угодно» не включало в себя холод и завывания. – Кажется, он ушел, сэр, – слова Дживса овеяли мое ухо теплым ветерком, хотя его губы были по-прежнему холодны. – Ненадолго, – я заставил себя отлепиться от Дживса и встать ровно. – Но что будет, – тут я в ужасе повернулся к нему лицом, – когда мы не сможем предъявить ему никакого Пола? – Мы сможем предъявить ему Пола, сэр. – Что? – Пол в настоящий момент находится среди обитателей этого дома, сэр. – Он… что? Кто? – Я приготовлю вам комнату дальше по коридору, сэр. Сомневаюсь, что вы захотите оставаться в этой. – Это не ответ, Дживс. Кто такой Пол? – Я не вправе рассказывать, сэр. – Нет уж, черт возьми! – взвыл я. – После всего, что я вытерпел за последние две ночи, мне кажется, я заслужил право хотя бы узнать причину творящейся здесь чертовщины! Дживс смерил меня оценивающим взглядом и после минутного колебания передал мне клочок бумаги, который извлек из-под половицы. – Если по окончании прочтения этого, сэр, вы не посчитаете для себя оскорблением получить всю информацию об истинном положении вещей, я попрошу другую сторону поделиться ей с вами, –сказал он, и его лицо вновь приняло знакомое мне выражение надутой лягушки. Я взял бумажку и принялся читать. «Мой драгоценнейший Пол, Страх – вернее, настоящая трусость! – вынудил меня наговорить тебе эту бессовестную ложь. Если бы я мог забрать свои слова обратно или изменить прошлое, я бы сделал это, не задумываясь. Я люблю тебя – больше, чем человек когда-либо любил друга или женщину, и больше, чем я сам когда-либо любил кого бы то ни было. Я позволил чувству затопить меня с головой – помнишь, ты всегда критиковал меня за эту особенность, – безоглядно и без колебаний, не подумав прежде, чем это обернется для моего несчастного друга. Если ты сможешь простить меня, если допустишь возможность ответного чувства в твоем щедром сердце, давай поступим так, как всегда мечтали, и оставим все недоразумения в прошлом. Я с радостью разорву все связи в обществе, которое будет порицать меня, – если ты будешь рядом, если согласишься быть со мной. Давай встретимся на станции, когда будет отправляться последний поезд. Злись, если хочешь, хоть до скончания времен, но, если ты когда-нибудь любил меня, умоляю, приходи и позволь мне излечить боль, которую я причинил тебе, и загладить вину. Если поезд тронется, а нас на нем не будет, я пойму, что все кончено, и для меня самого все будет кончено раз и навсегда. Последний шанс – это все, о чем я тебя прошу, хотя, быть может, уже не имею на это права. Твой – всегда был и всегда буду – Уильям». Потребовались определенные усилия, чтобы вустеровский котелок смог сложить воедино все факты. По всей видимости, этот Уильям, У. и Билл – один и тот же парень, точнее, был им. Пол, он же П. с фотографии, так и не получил это письмо. И что-то мне подсказывало, что ванна, полная крови, была тем самым местом, где Билл испустил свой последний вздох, сведя счеты с жизнью. Мое сердце заныло от жалости к обоим. – Пол, должно быть, был одним из слуг, – ошеломленно сказал я. – Иначе я бы знал его по имени. – Да, сэр, – сказал Дживс. – А Билл был другом моего отца и, по всей видимости, джентльменом с определенными наклонностями. – Да, сэр. Я душераздирающе вздохнул. – Прости, Дживс, что накричал на тебя. Конечно, о таком не следует болтать всем и каждому. – Нет, сэр. – Но мне все-таки хотелось бы узнать их историю целиком, если Пол не будет против. Можешь дать ему слово от моего имени, что я ни словечка никому не пророню. – А каково ваше мнение о Поле, сэр? – настойчиво спросил Дживс, словно я был свидетелем на суде. – Не думаю, что к перенесенному им несчастью следует добавлять презрение и отвращение. Мне ли говорить о презрении и отвращении? Я не знал, умышленно ли Дживс не замечал все знаки, указывающие на мое отношение к нему, или действительно понятия ни о чем не имел, но в самом деле после сегодняшнего вечера все должно было стать яснее некуда. – Ты говорил, что я безнадежный притворщик, Дживс, – сказал я со слабой улыбкой. – И что ты читаешь меня, как открытую книгу. Ну, по большей части. Так что, думаю, ты знаешь, когда что-то вызывает у меня отвращение. И я не так уж неискушен в некоторых делах, знаешь ли. – Нет, сэр. – Секрет Пола – не единственный секрет этого сорта, в который я посвящен. – Сэр, не думаю, что наклонности мистера Басингтона-Басингтона являются секретом только потому, что о них вежливо умалчивают, – сказал Дживс с намеком на улыбку. Я не смог удержаться от смеха. – Я не его имел в виду, но дело не в этом. Тащи сюда этого Пола, а я пока буду томиться в ожидании, захочет он мне открыться или нет – в любом случае, как он решит, так и будет. Я передал ему письмо, слегка задев при этом его пальцы своими. Едва осмелившись взглянуть ему в лицо, я заметил – или мне просто показалось – как его щеки окрасил слабый румянец, но Дживс выскользнул из комнаты так быстро, что я не успел приглядеться повнимательнее. Верный своему слову, я принялся томиться в ожидании, но решил делать это в нежилой комнате напротив и весьма активно – томление, в основном, выражалось в том, что я бегал по комнате туда-сюда, поминутно поглядывая на часы. Без четверти одиннадцать ко мне заглянул Дживс и позвал обратно в спальню. – Сеппингс! – воскликнул я, прежде чем успел прикусить язык. Престарелый здоровяк повернул голову и, хотя его костюм был безукоризненным, как обычно, сам он выглядел изрядно потрепанным. – Не обращай на меня внимания, Сеппингс, – покаянно сказал я. – Я – осел и в любом случае разинул бы рот от изумления, кто бы ни оказался на твоем месте. Ты садись, садись! Ты же нездоров, ведь так? Как только Дживс умудрился притащить тебя сюда незаметно… – Хранителю ключей довольно легко путешествовать по дому незамеченным, мистер Вустер, сэр, – сказал Сеппингс. Он присел за стол. – Мистер Дживс сообщил мне, что вас преследуют мои старые призраки – причем преследуют в буквальном смысле. – Только один призрак, Сеппингс, – ответил я. – Но, в общем, ты прав. – Я едва ли поверил бы в это, сэр, если бы не кошмары, преследовавшие меня последние несколько ночей, – все о нашем последнем разговоре и том дне, когда я нашел его. Мне жаль, что вам пришлось пережить такое потрясение, сэр, но еще больше я сожалею о том, что мои последние слова, обращенные к нему, были сказаны в гневе. Дживс принес нам бренди и коробку с сигарами и уселся рядом со мной на скамью – куда ближе, чем требовали обстоятельства, и я нашел это весьма успокаивающим. – Ты говоришь о Билле? – спросил я. – Он был Биллом для всех, сэр, но для меня – всегда Уильямом. Милый Уильям, называл я его. Наверное, в лучшем случае эти слова покажутся вам бредом старого сентиментального дурака, а в худшем – злой иронией, потому что сейчас, получается, мы ждем призрак Милого Уильяма. –Сеппингс невесело рассмеялся и сделал изрядный глоток из своего бокала. – Как вы, наверное, догадались, мистер Вустер, это была комната, в которой он обычно останавливался. Даже в его отсутствие домашние называли ее Комнатой Билла, а вслед за ними и мы, слуги, переняли это название. И даже годы спустя после его смерти многим приходилось прикладывать усилия, чтобы называть ее по-иному – Комнатой Плюща. Как вы знаете, он был хорошим другом вашего отца, мистер Вустер, и двоюродным братом вашей матери по линии Беллами. Это он познакомил ваших родителей. Тогда они вместе с вашим отцом приехали после окончания первого семестра в Оксфорде. Я был помощником дворецкого, и мне было поручено помогать ему одеваться. Я был очарован им с первого взгляда. Как-то вечером я застал его в одиночестве: он играл на пианино в той комнате, где вы впервые увидели призрак, сэр. Он заметил, как я смотрю на него, и я подумал было, что он прикажет мне уйти, но он улыбнулся и сказал: «Играешь, Сеппингс?». Я ответил, что не играю, что меня никогда не учили, и он пригласил меня сесть рядом и показал мне несколько аккордов. А на следующий день, когда я убирал со стола после ужина, под блюдцем на его месте меня ждала записка: «Сегодня в то же время». И с того дня, мистер Вустер, я уже не мог похвалиться тем, что никогда не ронял поднос. Интересно, что мне нужно сделать такого, чтобы заставить Дживса уронить хотя бы пару запонок? Сеппингс прижал ладони к глазам, и я тактично отвел свои, пока он не взял себя в руки. Дживс почему-то при этом смотрел на меня – не на Сеппингса. Я беспокойно заерзал на скамье. – Итак, мы стали встречаться, сэр, – продолжил Сеппингс, – ночь за ночью, в течение тех каникул, а потом еще следующих, пока я не смог исполнить «Ох, обещай мне» с закрытыми глазами. Когда он уехал обратно после рождественских каникул, то вскоре прислал мне письмо, которое отправил из Лондона под фальшивым именем, хотя все, что там содержалось –заверения, что я должен выучить партию для правой руки в песне, ноты к которой он написал сам. Я до сих пор не знаю ее названия, но уверен, что мог бы сыграть каждый ее аккорд, – он вздохнул и затушил догоревшую сигарету. – В последнюю ночь пасхальных каникул то, что мы осмеливались выражать только взглядами, превратилось в… нечто гораздо большее. Простите меня, сэр, я опущу детали. Наша любовь была такой же глубокой и пылкой, о какой обычно пишут в романах, сэр. Этот тайник под половицей мы использовали для передачи записок, потому что не рисковали обмениваться ими открыто. Так мы назначали друг другу встречи в укромных местах в доме и в саду – я знаю каждое из них, мистер Вустер, как вы, наверное, помните по своему детству. Я грустно улыбнулся. Да, Сеппингс всегда вытаскивал меня из укрытий, где я прятался, не желая быть найденным, хотя никогда не выдавал меня без необходимости. – Мы урывали для себя столько времени, сколько могли, и мечтали, как нам обустроить жизнь, чтобы всегда быть вместе. Так продолжалось, сэр, несколько лет. Даже разразившийся скандал с делом Уайльда поначалу нас не смутил – видите ли, сэр, Уильям знал лорда Альфреда, и тот заверил нас, что опасаться нечего. Но все изменилось, когда Уайльду вынесли приговор. Уильям запаниковал. Я узнал о его помолвке из газет, а когда он через неделю прибыл рука об руку со своей будущей женой, то наговорил мне ужасных вещей. Сейчас я понимаю, что он надеялся оттолкнуть меня, чтобы защитить, но тогда добился только одного – разбил мне сердце. Я никогда, – тут голос Сеппингса дрогнул, – никогда не прощу себе, что не проверил наш тайник под половицей, когда он уходил от меня в ту ночь. А наутро он уже был мертв. Я нашел его –– дело удалось представить как несчастный случай, – Теперь Сеппингс уже не скрывал слез, которые текли по его по-прежнему безупречно бесстрастному лицу. – Я начал топить горе в алкоголе и совсем обезумел. Семья решила, что на меня так повлияло увиденное, и оказала мне любезность, приняв обратно на службу, когда я достаточно оправился от потрясения и вновь смог выполнять свои обязанности. До сегодняшнего дня я не знал, насколько искренними были слова Уильяма в ту ночь, когда я видел его в последний раз. – Ох, Сеппингс, – пробормотал я, да и что еще мне оставалось? Что еще я, да и любой другой, мог сказать? – Думаю, он тоже по-прежнему винит себя, – хрипло сказал Дживс. И его не оставил равнодушным рассказ Сеппингса. Часы пробили полночь, и свет в комнате вдруг погас. – Пойдемте, сэр, – сказал Дживс. Он мягко подтолкнул меня к двери, а Сеппингс тем временем встал и огляделся в поисках гостя из потустороннего мира. Я заметил, как появился Билл – на этот раз бесшумно, никаких фанфар, грохота или холодных сквозняков, – как его призрачная рука коснулась щеки Сеппингса… а затем мы с Дживсом наконец вышли из комнаты, и о том, что там происходило дальше, я мог только догадываться по тихому неразборчивому шепоту. – Дживс, – прошептал я, пока мы стояли в коридоре и ждали неизвестно чего. Дживс так и не убрал руку, которой ненавязчиво подталкивал меня к двери, – она осталась лежать на моей пояснице, согревая ее своим теплом. – Да, сэр? – Все мои романчики с убийствами и явлениями призраков немедленно отдаются на благотворительность и заменяются на образовательную литературу. Кажется, я даже услышал, как Дживс усмехнулся. – Очень хорошо, сэр. Его рука переместилась мне на бедро, а я откинул голову на его плечо, и так мы и стояли, пока на пороге комнаты не возник Сеппингс, слегка покачиваясь и с явственным румянцем на щеках. Он окинул взглядом нас с Дживсом, потом вдруг крепко обнял и быстро ушел. Дживс отодвинулся от меня и прочистил горло. – Думаю, оставшееся время вашего пребывания в доме вы захотите провести в другой комнате, сэр, – сказал он и внезапно показался мне бесконечно далеким, словно овца на склоне холма. – Нет, я так не думаю, Дживс, – заявил я, тряхнув головой. – Насколько я понимаю, Билл обрел покой. К тому же, я всегда останавливался в этой комнате – и подозреваю, что Сеппингс не случайно поселил меня здесь. – Вполне вероятно, сэр, – сказал Дживс с оттенком восхищения, который я явственно уловил в его голосе. – Вот только странно, что призрак никогда не посещал меня раньше. – Раньше вы никогда не останавливались в этой комнате в канун Хэллоуина, сэр. В эту ночь, согласно преданиям, наш мир и мир загробный сближаются как никогда. – Думаю, в свете последний событий мы можем смело пропустить часть про «согласно преданиям», Дживс. Я прокрался в ванную, переступая через осколки стекла, и едва не рухнул прямо на них, когда взглянул на зеркало. Чернота пропала, оставив после себя только несколько полос и закорючек, непостижимым образом складывавшихся в буквы – «Надежда есть, рискни!» – Дживс? – дрожащим голосом позвал я. Он тут же возник в дверях. – Очень необычно, сэр. – Чертовски верно, – пробормотал я. – Что-то я сомневаюсь, что это предназначалось Сеппингсу. – Возможно, вы правы, сэр. Забыв, зачем изначально направлялся в ванную, я запрыгал обратно к дверям, лавируя между осколками. Дживс не двигался с места, и в какой-то момент я практически уперся носом ему в грудь и рискнул ухватить за руки. – Может, мы?.. – Рискнем, сэр? – в голосе Дживса слышалось много больше, чем просто намек на улыбку. – И давно ты знал, хитрец? – спросил я, стоя с Дживсом буквально нос к носу, но не делая ничего, чтобы сократить этот последний дюйм между нами. – О том, что люблю вас, сэр, или о том, что вы отвечаете мне взаимностью? – Он высвободил одну руку и медленно повел пальцами по моей спине, остановившись где-то в районе шеи. Я затрепетал, покрылся мурашками и был уверен, что еще немного – и я взорвусь на месте, если вся эта канитель с «рискнем» не сдвинется наконец с мертвой точки. – О том и о другом. Обо всем. Впрочем… скажешь мне позже, – выдохнул я и неуклюже рухнул вперед, преодолев последний проклятый дюйм. Существуют поцелуи и существуют поцелуи – и этот был определенно из последней категории. Наши губы оказались просто созданы, чтобы прижиматься друг к другу, и я был готов провести так всю оставшуюся жизнь. Словно мы до этого умирали от жажды, а теперь припали к источнику чистой воды и пили до умопомрачения, ошеломленные ее напором. Тихие аккорды старой мелодии, наигрываемые на пропылившемся пианино, скорее всего мне просто почудились – а может быть, и нет. Примечания: [1] Герои серии романов о Раффлзе — взломщике-любителе эпохи викторианской Англии авторства Эрнеста Уильяма Хорнунга. Считается, что дуэт Раффлз-Банни — не более, чем обратная карикатура на Шерлока Холмса и доктора Ватсона, но есть мнение, что таким образом автор изобразил отношения Оскара Уайльда и лорда Альфреда «Бози» Дугласа [2] Берти перевирает цитату из «Венецианского купца» У.Шекспира: Не действует по принужденью милость; Как теплый дождь, она спадает с неба На землю и вдвойне благословенна [3] Сонет Шекспира 141 Мои глаза в тебя не влюблены, - Они твои пороки видят ясно. А сердце ни одной твоей вины Не видит и с глазами не согласно.