Передышка в аду

      Феос разбудило движение рядом, визг пружин и волна прохладного воздуха, коснувшаяся плечей и груди, когда горячее тело, рядом с которым так уютно дремалось, поднялось с кровати. Феос тут же прикрыли одеялом, но она все равно протестующе забормотала, потянулась за ускользающим теплом и со вздохом уткнулась лицом в подушку.       Подушка была жесткой, наволочка — грубой и шершавой. «Вы что же, охвостья корнугоновы, думаете, что в Кании спят на шелковых простынях? В аду вообще-то положено страдать!» — всплыл в памяти возмущенный вопль Груула, рудничного босса. Тут он не соврал: даже его личные апартаменты в гостинице «Дыхание ада» не отличались особым удобством, но вчера Феос как-то не обратила на это внимания.       Вчера ей было плевать, что под ней — перина или тощий тюфяк, когда она, доведенная до предела, совершенно голая, лежала ничком на этой кровати, в то время как Вален медленно вел языком по ее спине, от поясницы к лопаткам. Кончик языка неспешно скользил по ложбинке вдоль позвоночника, слюна быстро высыхала от горячего дыхания, длинные волосы Валена щекотали ей кожу, и Феос невыносимо хотелось сунуть пальцы между ног и хоть немного приласкать себя, ослабить напряжение, но Вален всякий раз перехватывал ее руку. Она ерзала под ним, терлась сосками о простыню и, как только любовник потянул ее бедра вверх, с готовностью выгнулась и потерлась задом об его пах.       Похоже, Вален тоже не давал себе поблажек во время этой долгой ласки, потому как сразу навалился сзади, притерся стоящим как кол членом к скользким складкам. Феос ожидала, что он и толкнется в нее грубо, и была согласна на это, но Вален и тут совладал с собой. Заданный им ритм тоже оказался мучительно размеренным, неспешно усиливающим удовольствие, до самых последних толчков, когда самообладание наконец отказало Валену, и ногти чувствительно впились в бедра Феос.       Она перебрала эти воспоминания сначала с сонным удовлетворением, потом — с тревогой из-за остывающего места рядом с ней. Приподнявшись на локте, она оглядела комнату, пытаясь понять, куда мог деться Вален. Мужчины еще никогда не сбегали от нее после совместно проведенной ночи, и ей совсем не хотелось, чтобы Вален стал первым. По ее мнению, все прошло очень даже неплохо, но секс иногда только все усложняет сам по себе — а сложностей в их жизнях и так хватало с избытком.       Однако Вален не спешил улизнуть из комнаты с сапогами под мышкой — во всяком случае, пока. Он поднял с пола штаны, и Феос оценила вид его крепкой задницы, когда тифлинг просовывал ноги в штанины. Хвост забавно выгнулся, прежде чем скользнуть в разрез на ткани, и Феос не сумела сдержать смешок.       Вален застыл, так и не натянув штаны до конца, но после паузы все-таки привел себя в порядок и, кое-как застегнувшись, присел на кровать рядом с Феос.       По крайней мере, недовольным он не выглядел. Просто смущенным.       — Доброе утро, — сказал он застенчиво.       — Доброе.       Это всегда были самые пугающие для Феос минуты: впервые проснуться вместе, искать разбросанную одежду, говорить о пустяках... в таких нехитрых занятиях для нее всегда заключалось нечто даже более интимное, чем сама возня в кровати. Страсть схлынула, остались только двое: мужчина и женщина, взлохмаченные, заспанные, пропахшие сексом. Что-то будет дальше: нежность и воркование, признание в любви, осознание сделанной ошибки?       Феос ужасно хотелось сказать что-нибудь легкое и одновременно милое, и все же значимое...       — Ты что же, совсем не носишь нижнего белья? — вместо этого сорвалось с ее языка.       Как ни странно, Вален посмотрел на нее с заметным облегчением. Видимо, первый утренний разговор страшил и его.       — Тратить вдвое больше времени, чтобы натянуть штаны? С этим бесполезным отростком и так слишком много возни.       Феос осторожно подтянула хвост поближе к себе и с нежностью погладила.       — Зря ты его обижаешь. Мне он показался очень полезным. И приятным.       Прикосновения теплого гибкого хвоста к обнаженной коже и впрямь привели ее в восторг. Конечно, Вален не мог орудовать им так же ловко, как руками, и все же поглаживания, шлепки, ленивые узоры, которые твердый кончик хвоста вырисовывал на ее коже, таили в себе немало соблазнительных возможностей. Она бы пошутила, что чувствовала себя так, словно в постели их было трое, но это прозвучало бы слишком дурацки, в духе Дикина.       («Дикин еще немножко пошантажировал Груула его истинным именем, так что сегодня босс ляжет в хорошую кроватку, где будет удобно спариваться с Валеном», — заявил он ей вчера с убийственной серьезностью, от которой у Феос чудом не пропало всякое желание «спариваться». Общение с кобольдом постоянно напоминало ей о необходимости тщательней подбирать слова в деликатных ситуациях.)       Вален хмыкнул — то ли польщенный, то ли позабавленный.       — Странная ты женщина, — сказал он и коснулся ладонью ее щеки. — Мои предпочтения более консервативны.       Его рука скользнула ниже. Кончиками пальцев Вален легко коснулся ее шеи, ключицы, обрисовал контур груди под тонким одеялом, легонько щелкнул ногтем сосок.       — Ну так мое строение тоже более консервативно, чем твое, — Феос села на кровати, позволяя одеялу сползти до талии.       Грудь у нее была большая, упругая — консервативней некуда в смысле мужских предпочтений, и Вален исключением не стал. Ночью он не мог от нее оторваться: сжимал, целовал, зарывался лицом, приникал к соскам, словно голодный младенец. Приятно было наблюдать, как меланхолия исчезает из голубых глаз, и мужской взгляд шарит по телу с той же жадностью, что и ночью. На мгновение Феос захотелось снова притянуть голову Валена к своей груди, зарыться пальцами в его волосы, наслаждаясь контрастом между их пружинистой мягкостью и твердой ребристой поверхностью рогов...       Но об этом и думать не приходилось. Они и так потратили ночь отдыха на удовольствия, когда впереди ждала встреча с Мефистофелем.       Вздохнув, Феос спустила ноги с постели.       — Интересно, можно ли тут где-нибудь вымыться?       — За ширмой. Там даже ванна есть. Наверное, можно послать за слугой, чтобы ее наполнил, но я... честно говоря, предпочел бы побыть еще немного времени только с тобой, — Вален залился краской, произнося последние слова, и сердце Феос дрогнуло.       Это было так странно; еще вчера она могла предположить, что тифлингу просто не хватает любовного опыта, но нет: в постели он был уверен в себе и раскован, умел доставлять и принимать удовольствие, — и все же совсем по-детски реагировал на каждую ласковую глупость и сам смущался, как школьник, когда решался сказать что-нибудь нежное.       — Я тоже, — она обняла его за шею и потерлась щекой о заостренный кончик длинного уха. — Давай не будем терять время и вымоемся вместе?       За ширмой отыскалась и жаровня, и хотя обтирание подогретой водой не доставляло удовольствия, сравнимого с горячей ванной, все же щекотное прикосновение мочалки к чувствительным местам вновь заставило Феос думать о глупостях, которыми так хорошо было бы заняться при других обстоятельствах. Она могла только благодарно вздыхать, когда Вален тер ей спину, — похоже, обращаться с этой частью тела у него был особый талант.       — Я не переборщил?       Разомлевшая Феос совершенно не ожидала этого отрывистого вопроса. Даже глянув через плечо, она не поняла, почему Вален, хмурясь, разглядывает ссадины на ее бедрах.       — Ты о чем?       — Не сделал тебе больно?       — Тебе просто повезло, что ты на своей шкуре не узнал, как люблю царапаться я. Да и вообще, я ожидала, что...       Она едва удержала рвущееся с языка: «...от тифлинга из Бездны на своих двоих не уйду»: что-то в выражении лица Валена вовремя подсказало, что шуточка такого сорта не разрядит обстановку, а сделает только хуже.       — Я не ожидала, что ты будешь таким утонченным, — торопливо переформулировала она, — и чувственным. И умеешь выделывать такие штуки языком. Если бы это все продлилось еще немного, я бы сама тебя перевернула и трахнула. Скорее всего, без всяких нежностей.       Похоже, теперь они оба стояли красные до ушей, но, по крайней мере, Вален сразу растерял убийственную серьезность. Он еле сдержал гордую ухмылку и неловко поскреб основание рога.       — Теперь мне кажется, что я задал этот вопрос, чтобы напроситься на похвалу.       — Но ты ведь ее заслужил, — Феос быстро чмокнула его в щеку. — Все было замечательно, правда. Пара ссадин — это вообще ни о чем.       Она отобрала у Валена мочалку и сама принялась за его мытье.       Разглядывая тифлинга, Феос часто вспоминала статуи в старых развалинах — их совершенство формы, иссеченное временем и непогодой. Вален был сложен превосходно, безволосая кожа гладкостью напоминала эльфийскую, но неповрежденные участки на его теле еще приходилось поискать. Шрамов было пугающе много, и Феос намыливала Валена осторожно: как она убедилась ночью, по меньшей мере, толстый старый рубец на груди и недавно затянувшаяся рана на боку все еще были чувствительными.       — В чем все-таки дело, Вален?       Он неловко пожал плечами.       — Просто мысли.       — Из-за Мефистофеля?       — Да... — Вален заколебался, — нет. Конечно, я не жду, что это будет легко, и он так просто подпустит нас к себе, но мы заполучили его истинное имя. Такой подарок судьбы больше никому не доставался.       — Тогда что? Я же вижу, как тебя что-то гнетет.       Наверное, это было странно — вести подобный разговор голыми и намыленными, но именно сейчас, когда не на что было отвлечься, слова давались Валену немного легче.       — Кания. Знаешь, говорят, что можно вытащить солдата с Войны Крови, но нельзя вытащишь Войну Крови из солдата. Я думал, что это, конечно же, не про меня. Я сбегу и не буду оглядываться назад. Но вот я здесь, и...Мне просто хочется убить их всех, — Вален отвернулся, уперся руками в стену, явно не желая встречаться с Феос взглядом. — До самого последнего чертенка. За то, что они пялятся на меня. Шепчутся. Заговаривают. Дышат одним воздухом со мной.       Феос машинально полила его спину из ковшика, коснулась рукой скользкой мокрой лопатки. И тут были шрамы; сколько их оставил на теле Валена его бывший демонический хозяин, а сколько — дьяволы?       — Нам просто надо уйти отсюда побыстрее, — сказала она. — Мы и так уже слишком засиделись в аду.       — Я хочу уйти отсюда... и не хочу, на самом-то деле. Пока они все здесь... и я думаю, что ничего с этим не сделал... оставляю их за своих спиной, живыми... — Вален резко выдохнул. — Я ведь всегда искал себе врагов. Сначала ими были те, кто мешал мне найти Провидицу. Потом — Вальшаресс и ее прихвостни. Теперь Мефистофель.       — Думаю, они все заслужили быть врагами, и не только твоими.       — Если не окажется, что до сих пор мне просто везло найти благородный повод, чтобы кого-то убивать. А когда его не окажется, я буду искать просто повод. Я ведь... редко бывает день, когда на меня не накатывает.       — Но ты же не убивал без причины.       — Мало ты обо мне знаешь.       Феос уткнулась лбом ему в спину, почувствовав, как напряглись мышцы Валена. Она давно замечала в нем тщательно подавляемую тоску, и это было немногим лучше прежних вспышек ярости. Может быть, ярость никуда и не делась, только направлена была теперь на него самого. Непроизнесенные слова обжигали Феос язык. Это было бы так легко сказать: «Эскатин Демоноборец, я освобождаю тебя от демонического наследия!» Труднее было представить, что последует дальше.       Она видела, как истинное имя сработало на Грууле, и жадный балор превратился в щедрого добряка, отчаянно сопротивляясь этому всем своим нутром. Пожалуй, для него это стало заслуженным наказанием за издевательства над рабочими, и Феос не жалела, что не успела остановить Дикина. Но для Валена чудесное перевоплощение может стать такой же обманкой или принуждением, которым он никогда даже не сможет возмутиться. Что чувствовала бы она сама, если бы кто-то другой попытался ее улучшить?       — Возможно, тебе просто надо выбраться из всего этого, — пробормотала она, — увидеть на поверхности что-то новое. Места, в которых не приходится думать, как протянуть еще один день, отбиваясь от всякой нечисти. Мирную жизнь.       И сама себе не поверила. Будь так просто заглушить приятными впечатлениями барабаны Кании, никто не кричал бы по ночам, когда ему снится война. Да и любой процветающий Уотердип в одно мгновение может стать полем боя. А ведь есть еще Провидица и бесконечная война, которую она ведет в Подземье... Куда бы Вален не пошел — один, с Провидицей или с нею, Феос, — повод найдется всегда.       ...Если им вообще придется куда-то идти дальше Мефистофеля.       Она теснее прижалась к Валену, обняла его сзади.       — Знаешь, о чем я жалею? Что не могу просто обнимать тебя вот так, и этим прогонять дурные мысли из твоей головы. Волшебными обнимашками, как сказал бы Дикин.       — Ты как раз неплохо с этим справляешься.       Феос хотелось в это верить. Она рассеянно погладила грудь Валена, скользнув мыльными ладонями по его соскам, и вновь почувствовала, как напряглось его тело, — но на сей раз, если Феос не совсем уж приняла желаемое за действительное, не только от мрачных мыслей.       Она позволила руке опуститься еще ниже — к животу, к бедру...       — Феос?       Он попытался отстраниться, но без особого рвения, когда она обхватила его член — все еще мягкий, но, на ощупь Феос, уже слегка заинтересованный происходящим.       — Стой уж смирно, — проворчала она и для верности ущипнула Валена за сосок.       Вален вздрогнул, как и член в хватке Феос. Она вновь попыталась напомнить себе о том, как дорого время, но в итоге просто задвигала рукой более решительно: еще несколько минут может подождать даже Мефистофель.       Совершенно неожиданно для нее хвост тифлинга обвился вокруг ее ноги, и Феос замерла, сбившись с ритма. Вален заворчал и нетерпеливо дернул бедрами, поторапливая ее продолжать, но Феос строго поинтересовалась:       — Я, кажется, просила тебя стоять смирно?       — Я стою, — буркнул Вален.       Действительно, он продолжал упираться руками в стену и даже не повернул головы — а вот хвост продолжал закручиваться вокруг ее бедра, обхватывая теснее. Если это было объятием, то довольно странным, но Феос оно понравилось. Улыбнувшись про себя, она вновь прижалась щекой между лопаток Валена и сосредоточилась только на нем. Его запахе, движении мышц под мокрой кожей, скольжении члена в ее кулаке. Она боялась изменить Валена магией истинного имени, не могла подобрать простых слов, чтобы его поддержать, и эта ласка — жалкий, в сравнении с ужасом сражения с архидьяволом, момент плотского удовольствия — была единственным, что Феос могла сейчас подарить ему. Она злилась на себя за это. Она радовалась, что может сделать хотя бы это. И долго не отстранялась, сама бездумно цеплялась за него, даже когда дыхание Валена выровнялось, а ногти перестали бездумно сдирать кусочки штукатурки со стены.       — Феос... — Он потянулся к ней, благодарный, готовый отплатить удовольствием за удовольствие, но она мягко уперлась ладонями ему в грудь.       — После победы. Мы найдем какую-нибудь лежанку, желательно, под крышей и в тепле, и тогда-то я взыщу с тебя должок.       Она очень надеялась, что сейчас, удовлетворенный и разомлевший, он не заметит, что у нее внезапно глаза на мокром месте.       — Что ж, тогда Мефистофелю долго не продержаться, — по крайней мере, Вален улыбался, и в голубых глазах не было так встревожившего Феос отсутствующего выражения. И все же он чересчур пытливо вгляделся в ее лицо, на мгновение сдвинул брови — но, к немалому ее облегчению, все же промолчал.       Его руки накрыли ее плечи.       — Да ты совсем замерзла!       — Мне кажется, я и не согреюсь, пока не выберусь из Кании, — торопливо поддержала этот разговор Феос. — Наверное, жаркий бой будет как нельзя кстати.       — Что ж, он достаточно нас дожидался, — Вален потянулся за ковшом.       Лениво поругивая канийский климат и дьявольские представления об удобствах, они ополоснулись, вытерлись, натянули одежду. Казалось, Вален стал прежним, спокойным и сосредоточенным, но все же, когда он опустился на колени, чтобы помочь зашнуровать сапоги, и вдруг вскинул голову, улыбнулся Феос неожиданно нежной, ясной улыбкой, ее сердце дрогнуло. Она была не уверена, слышит ли их в Бааторе хоть один добрый бог, но все равно наклонилась к Валену, прижалась губами сначала ко лбу, а потом к глазам, — так, как целовала ее в детстве на ночь мать, приговаривая: «Целует мама, а благословение — от Кореллона Ларетиана».       Просто так. На удачу.