Проблема с большой буквы

— Что ж, Уотсон, думаю, мы здесь закончили. Шерлок собрал несколько образцов пепла от разных сигар в пустом бильярдном зале. В этот раз Шерлок с Уотсоном довольно быстро завершили дело мистера Бенетта, опровергнув предположение, будто он делает ставки на скачках. Холмс почувствовал, как тепло интеллектуального удовлетворения взбудоражило его, заставив почувствовать беспокойство и зуд под кожей. — Полагаю, бессмысленно возвращаться ко сну в такое время, — отозвался Уотсон из другого конца зала. — Сыграем? Можем проверить наши навыки, ни на что не отвлекаясь, — он указал на бильярдный стол. Нечто, куда можно направить переизбыток энергии. Отлично. Холмс мало что знал о бильярде, пока не столкнулся с ним в связи с расследованием, и, разумеется, не являлся экспертом, но если когда и заняться профессионально бесполезным делом, так сейчас для этого самое время. — Не на деньги. Победитель получит приз от проигравшего на своё усмотрение, — объявил Холмс. Едва игра началась, Холмсу стало ясно, что его техника и обзор наблюдения углов сильно уступают опыту Уотсона, проведшего годы в игорных домах. Состязание грозило стать трудным. Умело балансируя, Уотсон наклонился над столом, чтобы нанести удар. Уверенные руки, ясные глаза. Холмс не мог позволить себе отвлекаться на упругий зад Уотсона, который тот выставил в такой соблазнительной манере. Ни за что. Никаких отвлекающих факторов, и тогда Холмс сможет выиграть. Однако всё чуть не пошло прахом, когда Уотсон выпрямился и заметил взгляд Холмса. Очевидно, что с годами он научился замечать, на что обращал своё внимание детектив. Облокотившись на стол, Уотсон облизнул губы. Проклятье. Чёрт бы побрал Уотсона и его способы отвлечения внимания от чистой геометрии игры. В конце концов, Холмсу удалось взять себя в руки и просчитать один, затем другой и третий вполне успешный удар. Когда все три шара упали в лунки, он почувствовал себя великолепно. Вот только после этого Уотсон сделал то же самое два раза подряд, за счёт чего и выиграл. Холмс смирился. Он терпеть не мог проигрывать, даже своему дражайшему другу: дух соперничества, присущий Холмсу, протестовал. Но сейчас, по крайней мере, он ещё мог отвлечься на успешное завершение расследования. А ещё он мог... Но Уотсон прервал размышления Холмса, грубо развернув его на сто восемьдесят градусов и подтолкнув к бильярдному столу. Дыхание перехватило, когда острый край стола врезался в бёдра. — Полагаю, я заслужил свой приз, милый, — промурлыкал Уотсон, словно довольный кот, крепкой рукой прижимая Холмса к поверхности стола. Холмс уже не мог ничего видеть, кроме обивки стола, зато чувства его обострились. Он ощутил прижатый к его заднице твёрдый член Уотсона сквозь ткань брюк. Впрочем, его собственные брюки и бельё довольно скоро были спущены, и задница Холмса явила свою наготу прокуренному залу бильярдной. Уотсон довольно грубо стал разминать ягодицы Холмса, а затем растягивать его вход. Стало горячо. Затем влажно. Холмс невольно застонал. Наверное, он никогда не сможет привыкнуть к этому. Холмс до сих пор поражался, что такой прекрасный врач, как Уотсон, с его стандартами чистоты, мог проделывать такое. Однако Уотсон, кажется, не слишком беспокоился относительно гигиены, вылизывая задницу Холмса, и это было потрясающе. Жаль, длилось недолго. Уотсон отстранился, и Холмс почувствовал холод, затем жар от горячего настойчивого пальца, прекрасного, но, увы, недостаточного, а затем холодный и жёсткий — о, боже, как изобретательно! — тупой конец кия. В этот момент Холмсу стало совсем сложно соображать. И да, это действительно трудно: думать, когда твою задницу трахают деревянной палкой, медленно двигая ею внутри под идеальным углом. Слишком медленно. Холмс заскулил и попытался задать собственный ритм, насаживаясь на кий, но Уотсон снова прижал его к столу. — Пожалуйста, блядь, ты выиграл, — Холмсу удалось выдохнуть. — Ну... Пожалуйста! Ещё, сильнее, хочу, чёрт бы меня побрал. Джон. Холмсу было плевать, что его речь бессвязна. Ведь Уотсон и так знал, что ему было нужно. Болезненно напряжённый член при каждом движении касался обшивки бильярдного стола, но Холмс не осмеливался себя трогать. Наконец он почувствовал, как Уотсон медленно вытащил кий из его задницы и с жёстким движением вставил свой член. Каждый последующий толчок буквально впечатывал лицо Холмса в шершавое покрытие бильярдного стола, который, несмотря на свою тяжесть, начал качаться от их движений; чёрные и белые шары медленно катились по нему, сталкиваясь друг с другом. Холмс попытался найти хоть какую-нибудь точку опоры, пока ещё стараясь подмахивать, но всё было напрасно. Он задыхался, потел в своей (такой лишней сейчас) сорочке, извиваясь в крепких руках Уотсона. И он больше не смог контролировать себя. — Мой... Приз... — напряжённо выдохнул Уотсон. — Твой. Владей. Уотсон наконец обхватил член Холмса, грубо лаская его нетвёрдой рукой. Волны удовольствия пронзили тело Холмса — даже не пытаясь сдерживаться, он с бесстыдно-громким криком кончил. Затем сквозь дымку ощутил, как Уотсон, до синяков вцепившись в его бёдра, выплеснулся в него. Прошло несколько минут, пока оба не отдышались и не пришли в себя, затем Уостон подтянул Холмса и прижал к своей влажной от пота груди. — Что ж, Уотсон, полагаю, теперь мы здесь закончили.