Проклятьем заклейменный

Ричард Торн был очень рад видеть доктора Уоррена. Рассказы о древностях, старинные артефакты и легенды о них обычно изрядно развлекали его и давали почувствовать причастность к миру науки. В этот раз доктор явился возбужденным, на грани истерики. Семья Торнов как раз собралась в гостиной, и доктор Уоррен рассеянно поприветствовал Анну и настороженно поздоровался с мальчиками — темноволосым Марком и рыжеватым кудрявым Дэмианом. Почти сразу он настойчиво потянул Ричарда в его кабинет, опасливо оглядываясь по сторонам. Там он отмахнулся от предложения выпить и торопливо заговорил: — Ричард! Я должен рассказать тебе страшную вещь. Она касается твоего пасынка. — Чарльз, что ты еще придумал? — недовольно сказал Торн. — Твой приемный сын — тот, о ком было предсказано сто лет назад! Он коммунист! *** Преподаватель новейшей истории очень старался скрыть свое отвращение к теме занятия и, полагая себя в первую очередь ученым, излагал факты, а не мнения. В конце концов, курсантам военной академии нужно хорошо представлять себе предполагаемого противника. Тем более не все мнения имели право на существование. Юный Дэмиан, застуканный с передававшимся по классу листком, изображающим мистера Будмана на броневике и с “пузырем” картавой речи, в ответ на “повтори то, что я сейчас сказал” просто взял и повторил: — Предпосылками к Октябрьской революции в России стали ослабление царизма, возникновение политических партий, рабочего движения, создание парламента. Первая Мировая война и последовавший спад производства привели к росту самосознания народных масс, недовольных сложившимся бедственным положением, к забастовкам и протестам. Массово создавались так называемые Советы — управляющие органы различного уровня, основанные на истинно демократических принципах… Мистер Будман кивал, вначале удивленно, затем — видимо, убаюканный речью, звучавшей в унисон с его внутренним монологом, но на этих словах встрепенулся. — Демократических? Но Дэмиан его не услышал, а продолжал, будто читал по невидимой книге: — Большую роль в революции сыграла личность Владимира Ленина, выдающегося мыслителя, философа и политика. Его труды критиковали буржуазную демократию, ставшую прикрытием для империализма. Советское государство стало воплощением его идей о диктатуре пролетариата… — Хватит, хватит! Даты жизни Ленина? — преподаватель попытался обуздать поток информации и направить его в привычное для школы русло. — Тысяча восемьсот семидесятый — тысяча девятьсот двадцать четвертый. Умер от кровоизлияния в мозг, — голос Дэмиана почти слился с этим далеким голосом, нашептывающим прежде неизвестные ему слова, и боль, охватившая уже полголовы, еще дальше утянула его в омут воспоминаний. — Начало революционной деятельности? — В тысяча восемьсот восемьдесят седьмом году был казнен его старший брат, Александр, за участие в заговоре против престола. — Сердце Дэмиана защемило, и он впервые за всю свою речь перестал прожигать взглядом преподавателя и обернулся к соученикам, отыскивая взглядом брата Са… Марка, конечно же, Марка. Что за чушь ему лезет в голову? — Это и подтолкнуло Ленина к участию в политических кружках и реорганизации их согласно своим воззрениям, а затем — к полноценному революционному движению. Ставку он сделал на рабочий класс и впоследствии отдавал все свои творческие силы, весь свой гений ради беззаветного служения делу пролетариата… Курсанты слушали его, раскрыв рты. Мистер Будман, краснея все больше, только хлопал глазами и порывался что-то сказать, но не мог найти слов. Вдруг распахнулась дверь, и показался сержант Нефф, куратор группы. Кивнув Будману, он обратился к Дэмиану: — Следуйте за мной, Торн. Нефф завел мальчика в укромный угол, где их бы не подслушали, и, неожиданно обернувшись, спросил: — Вы сами понимаете, что наделали? Нельзя так привлекать к себе внимание! — Я ничего такого не делал. Я просто знал все это… откуда-то. — Дэмиан все еще чувствовал ту необъяснимую связь, и самые простые слова из его уст звучали непогрешимой истиной. — Ничего такого?! Ничего такого? — Сержант шумно выдохнул и отвел взгляд. — Дэмиан… в год вашего рождения за такие речи людей судили и сажали в тюрьмы. Сейчас все… просто предпочитают молчать. Пока еще вам нельзя выдавать себя. Но ваше время придет. Придет — и все узнают, кто вы. — А кто я? — спросил мальчик. Теперь он чувствовал то же, что и обычный ребенок, столкнувшийся с крутыми переменами в жизни. — Ты не понял? Слушай себя. Слушай те слова, что открываются тебе в мыслях. Но не выделяйся, еще рано. И… — сержант Нефф пошел вперед и поманил его за собой. В молчании они дошли до кабинета Неффа, и сержант, оглядываясь, сдвинул стол и приподнял половицу. Тонкая книжка, которую он вынул из-под пола, была ветхой и потрепанной, бумажная обложка с готическим шрифтом кое-где истерлась до дыр. — Твое рождение было предсказано еще сто лет назад. Эта книга — наше руководство к действию, изучи ее внимательно. И помни: не высовывайся. Пока твоя задача — исполнять великие заветы. Учиться, учиться и учиться. Эти слова каким-то эхом отдались у Дэмиана в голове, их словно повторяли за сержантом Неффом громкоговорители в огромном гулком зале. Он сжал в руках рассыпающуюся пыльную книжку, свернул ее трубочкой и пошел, пошатываясь, к себе, глядя невидящими глазами прямо перед собой и, шевеля губами, повторяя вслед за голосом в голове. Но через десяток шагов остановился и пролистнул страницы. Взгляд остановился на последних строках: “Приобретут же они весь мир”. Затем крупно посередине листа было пропечатано “Пролетарии всех стран, соединяйтесь!”, но Дэмиан не очень понял, о чем речь. “Весь мир, — думал он. — Весь мир!” Дэмиан изучал Манифест Коммунистической партии очень старательно. Много попадалось незнакомых слов, и в конце концов ему пришлось выписать их в тетрадь и отправиться в библиотеку за словарем. За этими занятиями он провел время почти до конца уроков, но вовремя сообразил, что нужно спрятать запрещенную книгу и свои записи до возвращения брата в их общую спальню. Он не нашел ответа на вопрос, кто он такой, но, если опираться на немногие доступные ему факты… он должен встать во главе мировой революции? Для этого ему дано странное знание, для этого звучит незнакомый голос в его разуме. Дэмиан вообразил себе переворот вроде того, о котором говорилось сегодня на уроке истории. Представил себя, зажигающего толпы пламенными речами (это он умел, хоть и в гораздо меньшем масштабе). Но вот что делать после? Как взять власть и, главное, как потом удержать ее? Сержант Нефф прав — Дэмиан еще не готов. Нужно многому научиться. Нужно где-то взять средства и силы. Возможно, для начала получится воспользоваться состоянием дяди Ричарда. А для этого нужна, в первую очередь, поддержка брата... Углубившись в свои мысли, он не заметил, как начал почесывать грудь с левой стороны, ровно под эмблемой академии на форменной куртке. Но постепенно зуд стал невыносимым, он расстегнул пуговицы и резко вдохнул сквозь зубы в удивлении. На белой коже с красными полосками расчесов выделялась багровая пятиконечная звезда. *** В кабинете Торна стояла напряженная тишина. Ричард Торн всматривался в лицо доктора Уоррена с недоверием и в конце концов бросил: — Ты с ума сошел! Он мой племянник, мой брат был американским послом — откуда взяться коммунисту в его семье? — А как ты думаешь, почему твой брат пытался его убить? Для чего еще он приказал похитить из музея пулю, которой в восемнадцатом году ранили Ленина? — Всем известно, что он сошел с ума. — Он как раз и понял, в чем все дело. Из-за кого, как ты думаешь, каким-то немыслимым образом секретные документы посольства оказались в распоряжении противника? Крах всей нашей политики в отношении третьего мира! Из-за кого вступила в профсоюз вся местная прислуга посольства? — Он не преступник и не предатель… — Кто, в конце концов, устроил истерику в Черную пятницу в торговом центре? — Он же маленький мальчик! — И то, что он не пострадал в инциденте на твоем заводе — не случайность. Пророчество говорило и об этом. Дэмиан — не родной сын твоего брата. В нем течет пролетарская кровь! — Чушь! Чарльз, умоляю, перестань нести ерунду! Ты закопался в свои древние пророчества, но какое они имеют отношение к реальности? — Ты должен увидеть Звезду. Ее мне привезли тайно, с большим трудом, — доктор Уоррен пошарил во внутреннем кармане пиджака и кончиками пальцев вынул пакет в оберточной бумаге. — Взгляни. Это их символ, они метят им себя с самого детства. Там изображение в центре, лицо… Это его лицо! Ричард Торн, из последних сил сдерживаясь, развернул бумагу и обрывок красного шелка под ней. Маленький значок из штампованной жести, раскрашенной эмалью, не производил впечатления опасного артефакта, каким его выставлял доктор Уоррен. Но, вглядевшись, он замер. Лицо миловидного мальчика в круге действительно очень напоминало Дэмиана в возрасте лет семи. — Нет… Это просто случайное совпадение, Чарльз, — успокаивающим голосом начал он. Но тот не захотел слушать, а лишь вырвал звездочку у него из рук и сунул в карман. — Ты еще пока не понял, к чему идет. Но ты увидишь! Увидишь, что я был прав. Лишь бы не было поздно… — Уходи, Чарльз. Уходи, — резковато бросил Ричард и добавил помягче: — Успокойся, выпей и ложись спать. — У него должен быть знак, где-то на теле… — начал было снова доктор Уоррен, но смутился под взглядом друга и взялся за дверную ручку. — Прощай. Дверь закрылась, и Ричард услышал, как удаляются его шаги. *** Марк Торн обожал своего сводного брата и привык получать искреннюю привязанность в ответ. Поэтому он просто обязан был Дэмиана спасти, выдернув из щупалец коммунистической гидры. Так он себе это представлял: красная зараза, ползущая с противоположной стороны земного шара, опутала мерзкими отростками его дорогого брата, туманя сознание. Разговор отца с доктором Уорреном он подслушал не нарочно — мать послала его пригласить их к столу. Но после слова “коммунист” он будто прилип ухом к двери. И теперь единственным выходом, который он видел, было поговорить с братом и переубедить его. Но он все никак не мог решиться. А Дэмиан, как нарочно, искал его компании и как-то подкараулил в саду, с ходу спросив: — Почему ты от меня бегаешь? — Я не… Я просто хотел поговорить, но… — Так хотел или не хотел? — Дэмиан был, казалось, сама серьезность. Марк не выдержал: — Я знаю, кто ты такой! “О-о-о! — подумал Дэмиан. — Я сам еще не понял, а ты все знаешь?” — Я слышал разговор папы с доктором Уорреном. Он сказал, что ты коммунист! — Продолжай. — Дэмиан, это же просто… ну… идеология. Я же не прошу тебя перестать быть рыжим. Ты можешь от нее отказаться. Я никому не скажу, что что-то было, честно. Ты станешь нормальным, как все. Никто не узнает, что в тебе возродился этот… — Марк запнулся и продолжил шепотом: — Ленин. — Я не могу отказаться, Марк. Это, ну, судьба, или как-то так. У меня свой путь. Я должен им следовать. Во мне величайшая сила, — голос Дэмиана зазвучал громче и будто заполнил собой все пространство, вызвав у Марка тонкий писк в ушах, — сила народных масс, сила всех угнетенных тружеников! Они надеются на меня! А я могу взять тебя с собой! — Нет! — Марк крупно дрожал, подавленный нечеловеческой мощью, на глаза его навернулись слезы. — Да! Представь себе мировое коммунистическое государство! Свобода! Никаких войн, неравенства, угнетения. И мы — слуги этой единой, дружной семьи народов. Хочешь стать генеральным секретарем Центрального комитета Коммунистической партии Мира? Я уступлю, ты же мой старший брат. Хочешь? — Ни за что! Я никогда не пойду за коммунистом! Перед глазами Марка все поплыло. Он видел Дэмиана в какой-то искаженной перспективе, будто смотрел снизу вверх, на трибуну, с которой тот протягивал ему руку. А затем противный писк в ушах перешел во грохот, и больше он ничего не видел. Дэмиан не сразу понял, отчего Марк рухнул как подкошенный. Внутричерепная аневризма, после сказали врачи. *** Тридцать лет спустя. Вспышки камер слились в одно дрожащее марево, заставившее сощуриться Президента, поднимающегося к трибуне. Когда стихли аплодисменты, Дэмиан Торн выдержал паузу и заговорил, вначале с запинкой, но затем все ускоряясь. Обещание, данное тридцать лет назад на могиле любимого брата, подталкивало его речь, быстрее и быстрее, но язык больше не заплетался: — К сегодняшнему выступлению я готовился много лет. Да-да, лет — с самого детства. Все реформы, проведенные в первый — и, забегая вперед, последний — год моего президентства, которые казались вам столь радикальными, были лишь подготовительным этапом. Я когда-то поклялся, что приведу свою страну, а может, и весь земной шар к процветанию исключительно бескровным путем. Итак, сегодня переломный момент в истории не только американского государства, но и всего мира. Да здравствует Союз Советских Штатов Америки! Вся власть Советам!