Liar

— Не двигайся. Джи Хё замерла, боясь дышать и глядя на блондинистую макушку, которая периодически выглядывала из-за холста. — Мне тяжело так лежать… — Едва смогла прошептать она, покрываясь мурашками от прикосновения острых шипов роз, которые ещё немного и впились бы в кожу. — Это не моя забота. От тебя должна быть какая-то польза. Вот и побудешь предметом интерьера, пока я не дорисую. — Зашипела Джи А, от накатившей злости швыряя испачканную бордовой краской кисть в девушку, которая дёрнулась и таки порезалась об шипы, вскрикивая. Блондинка задумчиво посмотрела на выступившие капли крови и, быстро что-то сообразив, подозвала прислугу и прошептала ей новое указание. Джи Хё уже надеялась на то, что её отпустят или дадут передохнуть и одеться. Хотя, и обычная салфетка или вата была бы кстати, вытереть кровь — уже не плохо. Прислуга появилась уже через пару минут, подавая открытую бутылку весьма дорогого вина, и брюнетка даже пришла в недоумение — почему посреди процесса написания картины Джи А решила выпить? Младшая О молча подошла и плеснула алую жидкость на лежащую в итак неудобном положении девушку. Джи Хё взвизгнула и подавилась воздухом, пытаясь подняться и снова царапаясь об торчащие шипы. — Я всё ещё не закончила картину, так что лежи. Я не разрешала вставать. Брюнетка съёжилась и почувствовала болезненные мурашки по всему телу, почувствовала, как сладкое вино снова расплёскивается по телу и брызгами отлетает на цветы, почувствовала, как капли стекают по коже на диван, как ей становится всё холоднее, и, наконец, как щиплет каждый порез. — Мне больно… — Я всё ещё не закончила картину. — Холодно повторила блондинка, после чего также спокойно вернулась и снова взяла кисть в руки, поглядывая на новую композицию и довольно ухмыляясь. Джи Хё кусала губу, стараясь унять болезненную дрожь в теле от охватывающего его холода, но получалось из рук вон плохо, её то и дело подкидывало, и она снова и снова натыкалась на шипы. И на кой-чёрт вообще Джи А решила написать картину с ней и кучей роз? Теперь ещё и это вино, которое высыхало на коже красными разводами и брызгами, и тело липло к дивану. Зачем ей такая картина? Да просто так, скорее всего. Никто не поймёт, какие у них с братцем замашки и тараканы в голове. В такой тишине каждый звук резал по уху, на каждый из них брюнетка дёргалась и всматривалась в темноту коридора. Сначала размеренные шаги, за ними торопливые и мелкие. В огромной гостиной кто-то вот-вот должен был появиться, и Хё больше и больше не хотела видеть Сехуна. Она знала, что её непременно бросит в жар, что тело задрожит ещё больше, что она не будет знать куда деть глаза, потому что он зашёл дальше, чем она ожидала. По его меркам — ничего такого не случилось, но её девственно-чистым помыслам и намерениям (даже после убийства человека), находиться обнажённой рядом с мужчиной, наблюдать через зеркало, как он медленно целует каждый сантиметр кожи, довольно ухмыляясь от пробивающей тело перед ним дрожи… для неё это было дико. Страшно, непривычно, и уж очень непристойно. — Зачем тебе эта картина? — Пытаясь отвлечься от шагов, обратилась Джи Хё к блондинке, которая увлечённо вглядывалась в мольберт и даже не ответила ей, либо же просто проигнорировала. — Не думал, что ты снова возьмёшь кисть в руки. Джи Хё почувствовала, как горят уши, как щёки краснеют, как стыд буквально заполняет тело и как её трясёт всё больше, и уже вряд ли от холода и липкого вина. — Ты ведь просил обновить картину в твоей спальне. — Я не просил рисовать её. Красный в моей комнате смотреться не будет. — Должно же хоть что-то выбиваться вон из твоего мертвецки-идеального порядка. Сехун хмыкнул и недовольно скривился, а из-за него уже выглядывала заинтересованная пара глаз. — И часто ты так рисуешь? — Для тебя — нет. Подождёшь Сехуна наверху. — В тон брату недовольно фыркнула Джи А, кисточкой тыкая в бок одну из служанок, которая тут же подхватила полупустую бутылку из-под вина и быстро убежала из комнаты. — Какое ты взяла? — Купишь ещё. Сехун молча подошёл к Джи Хё и обхватил шею рукой, заставляя приподняться с дивана и замереть с расширившимися от страха и нехватки воздуха глазами. — Ты мешаешь мне рисовать. — Холодно бросила младшая О, глядя на брата с укором. — А ты так и не сказала мне какое ты взяла. — Сехун медленно провёл носом от подбородка до ключицы, вдыхая аромат высохшего напитка и прикрывая глаза. Пальцы на шее сжались ещё сильнее, а его губы опустились на красноватый подтёк. Джи Хё залилась краской и ухватилась за диван, чувствуя, как внизу всё тянет от нежных, мягких, тёплых губ парня, который смаковал вино с её кожи, как будто от той бутылки не осталось и следа, а на её шее остались последние капли. Сехун рыкнул, его зубы сжались на тонкой коже. Брюнетка взвизгнула и схватилась за крепко держащую её руку, пытаясь высвободиться. — Я же говорил тебе не брать это вино. — Прошипел старший О, разворачиваясь к сестре. — Да у тебя такого ещё пара бутылок есть, какая тебе разница? — Невозмутимо парировала сестра, беря в руки краски. Сехун близко подошёл к сестре и что-то прошипел ей на ухо, после чего невозмутимо поднялся наверх, где его ждал Тао. — Что это за вино? — Ты задаешь слишком много вопросов, не положенных тебе. — Джи А нахмурилась и молча продолжила рисовать картину. За попытку повторно задать вопрос Хё по одному взгляду художницы служанка отвесила звонкую пощёчину. Уж что-что, а такую возможность прислуга упустить не могла — отыграться за то, что какая-то новоприбывшая заняла место получше прислуги и имеет привилегию ужинать за одним столом с семьёй О. Все те, кто работали в этом доме — обозлились на Джи Хё ещё больше, и теперь это была ненависть от страха — никто не знал, когда Сехун снова заскучает и когда позволит этой девчонке делать всё, что в голову взбредёт. Поэтому отыграться теперь прислуга лишний раз не могла, лишь в дозволенных ситуациях, как сейчас. Всё ещё выставленная на продажу служанка, которая пыталась ухватиться за последний шанс остаться в доме была готова буквально на всё, лишь бы не оказаться такой же игрушкой (а возможно и хуже) в чужих руках, без попечительства ДжиА, которая, хоть и выглядела так же грозно и недовольно, как и старший брат, всё же имела более мягкое и чуткое сердце, выгораживая и иногда защищая девушек в этом доме от участи быть проданным, обменянными, либо отправленными в очередной элит-бордель. Видимо, на удар пришлась мысль о смерти СоХи, раз служанка вложила в него всю силу, настолько, что на щеке Ан растекался огромный красный след на пол лица, а рука первой настолько болела, что та то и дело трусила ею и обдувала, пытаясь угомонить боль. — Уберите цветы. — Джи А встала из-за холста и вытерла руки об чистый платок, пачкая его краской и тут же швыряя прислуге, а та в свою очередь бережно вложила его в большую рамку. Она так творила. Рисовала картины для брата, оставляя себе лишь небольшой клочок — краски с руки, пятно вина, капля крови из пореза шипом розы. — У тебя много таких? — Слишком много не положенных тебе вопросов. Не забывай своё место здесь. Ты никогда не будешь стоять наравне с нами с Сехуном, и не думай, что из-за твоего вечно измученного личика я буду испытывать к тебе слишком сильную жалость и изливать тебе душу по вечерам. Прими душ и спускайся к ужину. Джи Хё послушно кивнула и накинула на себя тёплый халат, который казался связанным из шипов — она настолько замёрзла, что не могла насладиться теплом мягкого халата, тело настолько затекло — что она не могла передвигать конечности. Тёплый душ, а затем и горячий, казался вечностью. Её била дрожь от воды, от прикосновения к стене, от того, что она осела в холодную ванну. Она не могла согреться, но знала, что это того стоило — мельком видела картину с прекрасной девушкой, которую так же рисовала младшая О, и знала — та — мастер своего дела и написала действительно стоящую картину. Правда, зачем она Сехуну в спальне — уже другой вопрос, в сторону которого Хё не хотела даже мысли допускать. Ей больше было интересно, что это за вино, из-за которого парень так взбесился, которое так смаковал и ценил. Неужто какое-то редкое или… Да нет. Сехун мог купить всё, что захочет, его связи как паутина, обросли весь мир, ему даже не обязательно доставать деньги из кармана — стоит ему потянуть за нужную ниточку — это «драгоценное» вино будет у него уже через максимум час. Почему тогда он готов был растерзать сестру из-за пролитой бутылки? Или же дело вовсе не в напитке? Укутавшись в полотенце, Джи Хё свернулась в клубочек на кровати и прижав оставленный прислугой лёд к щеке. — Эй, вставай, обед проспишь. Брюнетка вздрогнула и нехотя разлепила глаза. Обед? Какой обед, если, когда она ложилась спать — должен был быть ужин? Лёд растаял и теперь её лицо было влажным и холодным, а на подушке и остальной постели было большое пятно. — Пообедаем на улице, мне скучно в доме сидеть. — Сколько я спала? — Ты думаешь, я ходила и проверяла жива ли ты вообще? — Блондинка вышвыривала вещи из шкафа, скептически разглядывая каждую находящуюся там вещь. — Зато картина вышла лучше, чем я ожидала. Только вот твой запуганный взгляд всё портит. Джи Хё грустно усмехнулась и накрылась одеялом с головой, не желая видеть ни расползшийся на пол лица синяк, ни одежду на кровати, ни стоящую в углу картину и рядом с ней ту самую бутылку вина. — У тебя полчаса. Приведи себя в порядок и выходи в зал. Джи А ушла, громко хлопая дверью и заставляя брюнетку вздрогнуть, скидывая одеяло и тяжко вздыхая. Картина стояла у стены, закрытая атласом и наполовину закрывающая тёмную длинную бутылку вина. Брюнетка пыталась одёрнуть руку и не лезть к полотну, но любопытство взяло верх, и она аккуратно сняла мягкую ткань, разглядывая яркие цвета. Сехун был прав — слишком много красного. Это самый ненавистный её цвет, после того, сколько отмытой крови она видела на стенах и полу в доме брата, и сколько приторного вина на неё вчера вылила художница. Ей так хотелось написать. От холста тянулся тонкий пряный запах. Брюнетка медленно провела подушечками пальцев по картине, вспоминая каждый укол шипов, затёкшее тело, холодное вино, тяжёлую пощёчину. Мягко дотронулась губами. Пахли розы. Потянулась за бутылкой и откупорила, пригубила вино. Слишком сладкое, даже передёрнуло. Кое-как засунув пробку обратно в узкое горлышко, девушка закинула полотно атласом и надела первое попавшееся платье, больше похожее на свободную рубашку. Завязала высокий хвост и нехотя посмотревшись в зеркало вышла из комнаты. Картина осталась в углу комнаты. Пахли розы.