Заслуживаешь

Япония — страна долгожителей, а при нынешних достижениях так и вовсе скоро станет нацией бессмертных. Это только вопрос времени. На фоне статистики возраст Тошинори кажется едва ли не юношеским: что такое сорок пять против столетних, которые даже в забеге на сто метров участвуют и ловко причудами орудуют, если понадобится. Молодняк да и только. И в душе у Тошинори вечные приключения под ярким солнцем. Это когда он всё ещё символ мира и любая задача ему по плечу. В жилах течёт фантомная сила, от которой и искорки уже и не осталось, а всё равно подбородок хочется держать повыше, пока очередной приступ не заставит кровью плеваться. — Всемогущий-сан, вы в последнее время совсем исхудали — вы хорошо кушаете? — Тошинори вздрагивает, отвлекаясь от блеклых воспоминаний, и переводит взгляд выцветших синих глаз на сидящую рядом с ним кругленькую женщину. — Будет совсем-совсем плохо, если вы заболеете — Изуку будет расстроен, как и я. — Мидория-сан, вы слишком добры ко мне, — улыбается Тошинори, после чего делает небольшой глоток травяного чая, так любезно заваренного Инко. Ему немного стыдно, что он заявляется в этот дом чаще, чем положено, но юный Мидория всегда даёт достаточно поводов, чтобы Тошинори не раскрыли. Хотя бы сразу — можно надеяться на ещё несколько оправданных встреч. — Я не заслуживаю вашей заботы, — и улыбается, щурясь. Яги Тошинори слишком худой для своего роста, который давит его к земле из-за слабеющих мышц, и спина его сутулится, отчего он сам на стервятника похож. Его костлявые пальцы неожиданно изящно держат чашку, но глотнуть чаю он не успевает, ведь Инко распахивает глаза, прикрывая рот пухлой ладонью. И Тошинори нервно дёргает плечом, потому что не понимает, чем мог вызвать испуг этой милой женщины. — Как может символ Мира так уничижительно о себе говорить? Вы заслуживаете гораздо большего, чем привыкли думать! — она неуверенно улыбается ему, подталкивает поднос со сладостями ближе. — Вы лучше дайфуку съешьте — не американское, конечно, но тоже очень вкусно. И он послушно тянется за угощением, не желая выдавать свою застенчивость. Вот только мягкое тесто с начинкой растекается в ладони жижей, потому что слишком крепко в руке сжал, но Тошинори не успевает ничего исправить: новый приступ кашля сильнее, чем предыдущие, и спазм идёт по всему телу, эпицентром концентрируясь в почти уничтоженных лёгких. Тошинори мутным взглядом замечает капли крови на светлом ковре, на своих руках и на кофейном столике у дивана, но даже слова извинений тонут в кашле. Тошинори не может дышать. Он слышит взволнованный голос Инко, слышит топот Изуку, который примчался на зов мамы. И Тошинори стыдно, что из-за него все снова волнуются: ну, что он за герой теперь? Когда он может снова дышать, Инко заставляет его выпить тёплого чаю, чтобы не жгло так сильно воспалённое горло, и прикладывает руки к щекам, не зная, что делать дальше. — Всемогущий-сан, я могу вам чем-то помочь? Скорая уже в пути — Изуку вызвал, сейчас встречать пойдёт, — бормочет Инко, не в состоянии справиться с волнением. Тошинори с грустью подмечает, как покраснели у неё глаза. И он бы что-нибудь сказал, но его одолевает новый приступ ужасающей силы, отчего он на грани того, чтобы потерять сознание, а то и вовсе помереть. — Всемогущий-сан, не сдавайтесь! Иначе Изуку вас не простит! И я не прощу! Держитесь! — Тошинори чувствует, как его буквально стаскивают с дивана, а потом, несуразного и в полуобмороке, волочат на выход. И тогда сознание совсем отказывает. *** — Вам не стоило приходить ко мне в больницу, Мидория-сан. — А вам стоило передать мне список рекомендаций при приступах, Всемогущий-сан. И Тошинори чувствует себя и правда юным, причём даже без статистики продолжительности жизни в Японии, потому что его, полумёртвого, когда он видит улыбающуюся Инко, переполняет желание жить.