Наказание

Палантасская Башня Высшего Волшебства являла собой настоящую сокровищницу. Древние книги магии, сохранившиеся с времен до Катаклизма, ровными рядами украшали полки библиотеки, внушая трепет и желание не покидать этих стен, пока не перечитаешь их все. А ведь были еще книги Фистандантилуса, самого могущественного мага за всю историю Кринна, хранящиеся в лаборатории на верху Башни. И книги Рейстлина Маджере – величайшего темного мага современности. Даламар не врал, когда говорил Конклаву, что готов рискнуть не только жизнью, но и душой ради того, чтобы быть учеником Рейстлина. И чтобы получить доступ к богатствам его Башни. Для темного эльфа не было ничего ценнее магии – и возможности посвятить ей всю свою жизнь. Возможно, именно поэтому Рейстлин, чьей единственной страстью было магическое искусство, принял его, впустил в проклятую Башню и стал делиться секретами мастерства. Но далеко не всеми. Он не ограничивал доступ в библиотеку Башни, но строго-настрого запретил ученику прикасаться к книгам Фистандантилуса и его, Рейстлина, книгам. Впоследствии, убедившись в способностях ученика, Маджере начал давать эльфу некоторые из своих трудов. Но только некоторые. Естественно, жажда знаний и въевшаяся еще в Сильванести привычка, что желаемое нужно брать, а не спрашивать (все равно не дадут), толкали Даламара на нарушение запретов шалафи. Книги Фистандантилуса оказались недосягаемы, их защита была слишком сильна, и после нескольких весьма болезненных дней, когда Даламару приходилось бинтовать пострадавшие пальцы и врать учителю о пролитой кислоте, эльф отступился и принялся за книги, написанные Рейстлином. Они не причиняли ему почти никакого вреда и содержали множество интересных знаний, в том числе упоминания некоторых фактов из трудов Фистандантилуса, а потому являли собой абсолютно непреодолимое искушение для темного эльфа. Несколько раз Рейстлин уличал ученика в чтении запрещённых фолиантов, отбирал их, ругался, грозился всеми молниями Кринна, ссылал эльфа из лабораторий на кухню и заставлял убирать покрытую трехсотлетней грязью Башню. Но разве это могло остановить привыкшего к запретности темной магии Даламара, спешащего получить как можно больше знаний и побыстрее. Ведь единственное, что действительно пугало эльфа – что Рейстлин действительно убьет его, если узнает о шпионаже. И – то, что шалафи может прогнать его из Башни, и все эти знания тем более станут недоступными (еще один довод в пользу того, что брать их нужно самому и уже сейчас). Но однажды все изменилось. Дело было одной темной зимней ночью. Даламар сидел в кабинете Рейстлина, пользуясь тем, что учитель давно уже отправился спать. Темноту разгоняло лишь пламя камина, у которого в мягком кресле устроился эльф, да пара свечей на столике рядом. В руках Даламара была книга в черном переплете, отдающая в руки сухим, почти обжигающим жаром. Одна из тех, что Рейстлин запретил ему брать. И безумно увлекательная. Даламар зачитался ею, потеряв счет времени и связь с окружающим миром. И тем неожиданней было, когда он на мгновение поднял взгляд, обдумывая только что прочитанные страницы, увидеть у двери Рейстлина. Маг стоял, опираясь на посох и глядя прямо на ученика тяжелым взглядом. Золотые губы сжались в тонкую гневную полосу, и не было никакого сомнения, что Рейстлин знает, какую именно книгу держит в руках его ученик. Эльф замер в кресле, теряясь, не зная, как реагировать. Застигнутый на месте преступления, он понимал, что попытками оправдаться сделает только хуже. Рейстлин подошел и так же молча протянул руку в требовательном жесте. Даламар медленно поднялся и вложил книгу в ладонь шалафи. – И как ты объяснишь это? – от голоса Рейстлина словно повеяло раскаленным ветром. Даламар молчал. Вопрос был не в том, почему он читал книгу: свою жажду знаний он объяснял шалафи уже не раз. Вопрос был: почему он нарушил запрет. И у эльфа не было ответа, который не разозлил бы Рейстлина еще больше. Золотокожий маг покачал головой. Отошел к письменному столу, положил книгу и прислонил к нему посох. А затем вернулся к камину и замершему возле него ученику. – Сколько раз я запрещал тебе. Объяснял. И ты раз за разом игнорируешь мои слова. Теперь мое терпение кончилось, – Рейстлин вздохнул, и в руке его возникла небольшая плеть с несколькими хвостами. – Снимай мантию, – тихо, но твердо приказал он. Даламар послушно потянулся к своему поясу. Лучше это, чем воплощение страхов о том, что Рейстлин прогонит его из Башни. Порки он не боялся – это был далеко не первый раз в его жизни, когда непослушание заканчивалось подобным. Разом больше – разом меньше, не так уж важно, тем более что его тело зачастую реагировало на наказание совсем не так, как ожидали его палачи. Это был секрет, который эльфу до сих пор удавалось скрывать. Все, кто когда-либо бил его, сосредотачивались на спине и ягодицах, куда ложились удары, и не обращали внимания на остальное тело, и легко было подыгрывать им, выдавая желаемое за действительное. Например, можно вжаться в лавку, на которую положили (словно пытаясь уйти от ударов), или, если заставляли стоять, свернуться в комок на полу (словно больше не в силах выносить обжигающие поцелуи плети). Прикрывать пах руками, что списывалось на стеснительность. Резкие вздохи и стоны и вовсе можно не сдерживать – их считали следствием боли. Никто ни разу не заметил, что причиняет Даламару не только боль, но и странное стыдное удовольствие. Эльф стянул мантию и поднял взгляд на Рейстлина, готовясь выстраивать стратегию поведения, чтобы и в этот раз не выдать тайну. И оторопел. Маджере, отложив плеть на каминную полку, разматывал тонкими пальцами длинную, мягкую на вид веревку. – Руки, – скомандовал золотокожий маг и, когда ученик послушался, протянув вперед чуть подрагивающие кисти, начал обвязывать его запястья. Даламар сглотнул. Это все усложняло. Очень усложняло. – Зачем, шалафи? – тихо спросил он, глядя, как виток за витком ложится веревка на бледную кожу. – Я же не противлюсь тебе... – Затем, – отрывисто бросил Рейстлин, стягивая вместе руки ученика. – Я устал объяснять. Мне не удается донести до тебя важность моих запретов. Я чувствую себя... беспомощным. И теперь – теперь я хочу, чтобы ты почувствовал себя на моем месте. «На самом деле, все может быть не так страшно», – попытался успокоить себя Даламар. «Прикрыться можно и связанными руками. Если он ограничится только этим». Закрепив узел, Рейстлин окинул кабинет придирчивым взглядом и, приняв решение, развернул ученика спиной к себе, а затем властно надавил ладонью на плечо, сопроводив жест коротким приказом. Даламар покорно, не желая провоцировать шалафи еще больше, опустился на колени. Прямо перед ним оказалось кресло, в котором он сидел всего несколько минут назад. Рейстлин дернул за веревку, вынудив Даламара вытянуть руки вперед – и не успел эльф опомниться, как уже опирался на кресло, а Рейстлин обвязывал привязь вокруг спинки, окончательно лишая ученика возможности использовать собственные руки. Закончив, маг медленно обошел коленопреклоненного и привязанного Даламара, убрал ему волосы со спины – и вдруг потянул за бедра. – Шаг назад, – приказал он и, когда Даламар послушался, переступив коленями по ковру, добавил: – еще один. Даламара била дрожь. Уткнувшись лбом в край кресла и стискивая пальцами веревку, он остро ощущал уязвимость своего положения. Поза была слишком открытой. Может, и удобной (и для того, чтобы в ней находиться, и для того, чтобы спина и бедра были на виду для наказания), но очень открытой. И если что-то пойдет не так, слишком велик риск, что Рейстлин это заметит. А все уже шло не так. Властность Рейстлина, его горячие руки и отрывистые приказы кружили голову, и окончательно потерять контроль над собой Даламару не давал только отчаянный страх разоблачения. – Ты не оставил мне выбора, – произнес Рейстлин, и Даламар почувствовал, как плеть мягко прикоснулась к его спине. Хвосты скользнули по коже, обещая вернуться – совсем по-другому, с болью и унижением. – Надеюсь, хоть это станет для тебя достаточным уроком. Эльф нервно улыбнулся, пользуясь тем, что шалафи не видит его лица. Надежда была абсолютно беспочвенной. Но Рейстлину незачем было это знать. Первый удар лег на спину мягко, почти без боли. Даламар вздрогнул скорее от того, что ожидал ее, чем от реальных ощущений. Рейстлин явно примеривался, он помедлил, прежде чем снова хлестнуть ученика – так же легко, как в первый раз. За вторым ударом последовал третий. И четвертый. И пятый. Даламар удивленно выдохнул: удары были слабые, с ощутимыми паузами между ними, и совсем не походили на обычную порку. «Бил ли он кого-нибудь хоть раз за свою жизнь»? Легкость, с которой плеть касалась его спины, держала Даламара на странной грани между напряжением и расслабленностью, удары горячили кровь. Эльф сжимал пальцы на веревке, все больше и больше боясь того, что Рейстлин заметит нестандартную реакцию ученика на наказание. Потому что в этот раз, впервые на памяти Даламара, боли не было слишком много, ее было ровно столько, чтобы пробудить это странное темное желание и усиливать его с каждым мгновением. Стоило ли надеяться, что сейчас шалафи прекратит затянувшуюся прелюдию и выпорет его всерьез? – Правильно, – отозвался Рейстлин на вырвавшийся у Даламара короткий стон. – Думаю, это отучит тебя воровать мои книги. Потому что и я, и они, могут сделать с тобой гораздо худшие вещи. Похоже, что нет. И, похоже, шалафи действительно никогда еще никого не порол. В его голосе чувствовалась уверенность и назидательность, но руки выдавали его. Руки, внезапно оглаживающие место удара вместо того, чтобы нанести следующий. Медлящие, прежде чем снова взмахнуть плетью. И взмахивающие вполсилы, словно боящиеся причинить слишком острую боль – несмотря на то, что в причинении боли и была их цель. Вскоре Даламара буквально разрывали пополам два противоречивых желания: чтобы это прекратилось сейчас же, пока Рейстлин не заметил, насколько противоположный от ожидаемого эффект вызывают его действия, и чтобы это продлилось так долго, как только возможно. Постепенно страх перевешивал. Даламар понимал, что достаточно одного случайного взгляда – и Рейстлин осознает происходящее в полной мере. А этого нельзя было допустить. – Пожалуйста, – выдавил он. Вздохнул хрипло, ощутив еще один удар, и заставил себя закончить: – Пожалуйста, шалафи... хватит. Довольно... Ему не важно было, что Рейстлин посчитает его слабаком, попросившим пощады. Пусть так. Лишь бы не заметил. Лишь бы отпустил, посчитав, что раз ученик умоляет – значит, внушение оказало нужный эффект. – Я сам решу, когда с тебя будет довольно, – отрезал маг. Казалось, просьба ученика лишь подстегнула его, удары стали чуть сильнее и чаще, спустились со спины на ягодицы и бедра. И вдруг прекратились. Даламар тяжело дышал ртом, опершись лбом на связанные руки. Когда он сумел сместиться таким образом, он не помнил. И уже не чувствовал в себе сил бояться или надеяться, или вообще ожидать чего-либо. Разум окончательно отказался анализировать происходящее, сузившееся до текущего мгновения и этой внезапной передышки. А затем он почувствовал прикосновение. Чужие пальцы коснулись налитого, почти прижавшегося к животу члена, скользнули вдоль него от головки до основания и обратно, словно проверяя, не доверившись глазам и первому прикосновению. – Вот как, – тихо и хрипло произнес Рейстлин. Рука его отпустила член Даламара, скользнула по спине вверх и сгребла пальцами черные волосы, заставив запрокинуть голову. – Вот, значит, какой язык ты понимаешь. А раз так... Он прижался к эльфу, не разжимая пальцев, прихватил зубами кожу на плече. Даламар даже сквозь толстую ткань зимней мантии ощущал жар его тела, внезапно напомнивший эльфу книгу, из-за которой все началось, черную и горячую. – Будешь моим, – закончил Рейстлин мысль, отстраняясь. Напоследок стеганул плетью поперек спины ученика и отбросил ее, опустил ладони на горящую от ударов кожу. Провел ладонями по спине, стиснул и развел ягодицы. В следующую минуту Даламар почувствовал, как между ними скользит, потираясь, уже не скрытый мантией, недвусмысленно твердый горячий член. Осознание того, что ситуация возбуждала Рейстлина так же, как и его, смыло последние мысли из головы Даламара. Он прогнулся навстречу, наслаждаясь необычной лаской, неизведанным ранее ощущением чужого члена, прижимающегося к коже. И когда Рейстлин, удерживая его за бедра, чуть отстранился, а затем толкнулся вперед, сразу проникая глубоко, – захлебнулся стоном, в котором смешались боль и удовольствие. Рейстлин, тяжело дыша, помедлил, до синяков вцепившись пальцами в светлую кожу, и вошел еще глубже внутрь тугого горячего тела. А затем задвигался сильно и резко, получая свое от связанного, беспомощного эльфа. Даламар стонал в голос, сам не понимая, боль или удовольствие тому причиной. Он наконец получил то, что ожидал от этого наказания: их яркую смесь, будоражащую внутренних демонов, и к тому же впервые разделенную с кем-то еще. Это – и впервые испытанные чувства подчинения и принадлежности – заставляло кровь кипеть. Рейстлин наклонился вперед, почти ложась грудью на спину Даламара, провел пальцами по его груди и животу и обхватил изнывающий без внимания член эльфа. – Как тебе может это нравиться? – удивился, и даже сбился с быстрого темпа, толкаясь в такт произносимым словам: – Я же делаю тебе больно. – Нет, – едва выдохнул Даламар, мотнув головой. – Нет, ничуть. Ты делаешь меня своим. Рейстлин потрясенно застонал, словно не ожидал услышать подобного, хоть Даламар и ответил его же предыдущей репликой, отзеркаленной соответственно ситуации. Снова задвигался чаще, мелко двигая бедрами, практически не выходя и одновременно рваными движениями лаская Даламара. Надолго его не хватило. С хриплым выдохом Рейстлин содрогнулся, последними судорожными движениями вжимаясь бедрами в бедра эльфа, а затем обессилено сполз на пол позади. Чуть отдышался – и снова сомкнул пальцы на члене Даламара. Растер большим пальцем выступившую каплю смазки, чувствуя, как дрожит почти доведенный до крайнего предела эльф, ритмично задвигал рукой и не останавливался до тех пор, пока Даламар не содрогнулся, резко выдохнув и инстинктивно подаваясь вперед, навстречу ласкающей его руке. Колени Даламара ослабли, отказываясь держать, и он осел вбок, на пол, уткнувшись лицом в кресло. Эльфа била дрожь, вернувшаяся после мгновения расслабленности, следующей за разрядкой. Кости и мозг, казалось, превратились в сплошной кисель, не способный ни двигаться, ни думать. А затем он почувствовал, как Рейстлин чуть потянул за веревку, отвязывая ее от кресла, и в следующую минуту горячие руки обняли его за плечи и притянули к худой груди. Мгновение тянулось за мгновением; Даламар, уткнувшись в плечо шалафи, тяжело дышал, прижимая к груди все еще связанные вместе руки, но согревающее тепло объятий Рейстлина постепенно наполняло его умиротворением, успокаивая дрожь и возвращая способность мыслить. Эти объятья не хотелось покидать больше никогда в жизни, такими надежными и теплыми они ощущались. Такими необходимыми после всего произошедшего. Наконец Рейстлин, почувствовавший, что ученик немного пришел в себя, отстранился и принялся распутывать узлы на веревке. Даламар, глядя на свои запястья, запоздало удивился тому, как искусно та была протянута – надежно удерживавшая его все это время, но совершенно не пережавшая кисти и ничуть не повредившая рукам. Ослабив путы настолько, что дальше Даламар мог освободиться и сам, Рейстлин оттолкнул ученика от себя. Даламар отодвинулся, принялся разбирать хитро переплетенные витки на запястьях. Он не торопился, совершенно не представляя, что делать потом. Миг нежности прошел так же, как перед этим – миг страсти. Рейстлин оттолкнул его достаточно грубо, чтобы это можно было расценить как немой приказ убираться. Но что дальше? Окончательно освободив руки, Даламар помедлил и, все же не выдержав гнетущей тишины, обернулся к шалафи. Рейстлин сидел, подтянув колени к груди, глядя в противоположный угол, похожий на большую нахохлившуюся птицу. «Да он же чувствует себя виноватым», – внезапно понял Даламар. Если уж его самого большую часть жизни мучало осознание собственной «неправильности» из-за любви к боли, то каково открыть в себе тьму, которой нравится истязать других? Движимый желанием донести до Рейстлина, что тот не должен себя винить, но осознавший, что не может найти для этого никаких слов, Даламар придвинулся к магу и обнял, крепко прижимая к себе. Рейстлин вздрогнул. Затем попытался высвободиться, но Даламар не позволил. – Что ты делаешь? – напряженно спросил Маджере. – Обнимаю тебя, – озвучил очевидное Даламар и сдвинулся ниже, освобождая руки шалафи, но взамен обхватывая его за талию и снова устраивая голову у него на плече. Рейстлин сжал его плечи, то ли намереваясь оттолкнуть, то ли снова прижать к себе. – Я подумал, – продолжил Даламар, внезапно находя нужные слова, – что должен поблагодарить тебя. – Поблагодарить? – хрипло переспросил Рейстлин. – За что? – За лучшую ночь в моей жизни. Даже если ты прогонишь меня и она никогда больше не повторится – спасибо. Золотые руки на плечах эльфа дрогнули. А затем скользнули на спину, замыкая в своём кольце. Даламар почувствовал, как напряжение покидает Рейстлина, и взаимные объятья снова становятся уютными. – Я не собираюсь прогонять тебя, – произнес маг и, напоследок проведя ладонью по волосам Даламара, все же отстранил ученика. – Но сейчас мне нужно побыть одному. – Как скажешь, шалафи, – эльф послушно поднялся, нашел и набросил свою мантию. Он чувствовал, что теперь уже может оставить учителя, не боясь, что тот съест себя за совершенное. – И, Даламар, – окликнул его Рейстлин, останавливая уже почти в дверях. Закончил строгим тоном: – Если ты еще раз посмеешь ослушаться меня – это никогда больше не повторится. – Я понял тебя, шалафи, – ответил Даламар, ощущая, как запылали уши. Едва ли не впервые за свою жизнь он услышал действенную (к тому же весьма смущающую) угрозу. Эльф поспешил выскочить за дверь, уже не заметив, как по губам Рейстлина скользнула легкая улыбка.