Черное время

В кресле, в котором сидит Шира, все «слишком». Слишком жесткое сиденье, слишком колючий бархат на подлокотниках, слишком сильно врезаются в тело резные завитки, — но Шира держит спину прямо, чуть склоняет голову и улыбается, мягко и благопристойно, потому что от нее этого ждут. Жизнь королевской невесты похожа на пляску на канате на большой высоте: одно неверное движение, один шаг — и ты полетишь вниз, а те, что под тобой, пожрут то, что останется от твоего изломанного тела. Когда Шира была совсем маленькой, в Королевскую Гавань заезжал заклинатель змей из Дорна; его змеи жили в небольшой плетеной корзинке, откуда он их изредка доставал. Двор короля Деймона Блэкфайра, первого этого имени, очень похож на ту корзинку со змеями — такой же пестрый, шипящий изо всех углов, полный яда и готовый сожрать любого, кто к ним попадет. В этот раз к ним попал какой-то латник из Речных земель — израненный и оборванный. Нашивка на его кафтане давно скрылась под слоем заскорузлой крови и грязи, но Шира откуда-то знает, что человек этот — не дезертир, что он сражался за Дейрона… у Дарри или, может быть, даже у Блэквудов. И Дарри, и Блэквуды дорого поплатились за свою верность красному дракону: у первых отняли почти все земли, вторых едва не стерли с лица земли; Деймон с трудом сумел отговорить брата и десницу от того, чтобы устроить в Рейвентри резню, но голод и разрушенный замок были немногим лучше. — Мне доложили, что ты и твои соратники готовили засаду на наш обоз… Голос Деймона спокойный, даже мягкий, — кажется, что он вовсе не хочет судить этого человека. Может, так оно и есть, но Шира давно не пытается угадать, чего же Деймон хочет на самом деле. И даже если он не захочет вершить суд, его десница и новый лорд-командующий Королевской гвардии с удовольствием сделают это за него. — Д-да, ваш’величество… — Где? Шира стискивает подлокотники кресла, продолжая мило улыбаться. Ей не нужно смотреть на Эйгора, чтобы знать — он в бешенстве. Вполне возможно, что пленный латник сегодня умрет под пытками — Эйгор не терпит тех, кто хоть как-то, хоть немного посягает на власть Дейемона или оскорбляет ее; ограбление королевского обоза в его глазах несомненно было оскорблением и королю, и ему — деснице. — Эйгор, — Деймон мягко качает головой, осаживая брата. — Не важно, где, важно — кто… — Это я и так могу сказать вашему величеству, — Эйгор вскидывает руку; два стражника из его личной гвардии бросают к подножью Железного трона колчан с несколькими белыми стрелами. — Это сняли с трупа одного из нападавших. Оружие говорит само за себя. Бринден! Шира подается вперед — едва заметно, — но тут же замирает: Эйгор занят разговором с королем, но Квентин Болл в своем белом плаще (как у человека, руки которого по локоть в крови невинных, может быть такой белый плащ?) не сводит с нее пристального взгляда. Он не верит Шире ни на грош, как и все остальные в этом замке; все, кто считает, что королева Роанна очень удачно скончалась после очередных родов — удачно не для короля или государства, но для одной распутной девицы, бывшей любовницей одного государственного преступника и приемной дочерью второго. Многие шепчут друг другу, что Шире место в Молчаливых Сестрах или на плахе, рядом с Дейроном… но пока она как следует играет свою роль — благонравной принцессы, любящей невесты, покорной сестры, — ее не трогают. В открытую, во всяком случае. Ох, кажется, Деймон закончил на сегодня — во всяком случае, он спускается с Железного трона, а латника тащат из зала. У Эйгора лицо кислее дорнийских лимонов — значит, не смертный приговор; будь его воля, братец всю страну залил бы кровью неугодных. Если бы не Деймон… Шира содрогается, представив, во что превратил бы Эйгор страну, если бы не Деймон. — Вашему высочеству холодно? — елейно щебечут из-за плеча. Шира поворачивает голову: очередная разряженная змея, из Западных земель или Простора; они меняются возле Ширы каждый день, и она не успевает их запоминать. Тем более, что все они на одно лицо: изящные прически, роскошные платья, приклеенные улыбки, а в глазах — ненависть и зависть. Ненависть к Шире, «шлюхе колдуна», и зависть к ее положению. — Да, сквозит откуда-то, — Шира притворно зябко поводит плечами и с все той же милой улыбкой поворачивается к Деймону. Не дрогнуть, держаться, не дать усомниться. — Ваше величество, брат мой. Надеюсь, государственные дела не слишком вас утомили? — Меня поддерживала ваша красота, миледи, — Деймон, все еще обаятельный, все еще галантный, подносит ее руку к губам. — Что с тобой? Ты бледна и вся дрожишь. — Я… Болл все так же не сводит с нее взгляда, стоя за плечом Деймона; Эйгор тоже теперь смотрит на нее — холодно и недобро. Нужный ответ приходит на ум сразу. — Я возмущена этим дерзким нападением, ваше величество, — Шира старается, чтобы голос ее звучал как можно более гневно. — Это… это ужасно. Конечно, это ужасно. Ужасно, что Бринден так рискует собой и своими людьми, которых и так осталось совсем мало. Будь у них войско, они пошли бы на Королевскую Гавань, отомстили бы за Бейлора, за Дейрона… но войска нет ни у Мейкара в Дорне, ни у Бриндена в лесах, и все, что им остается, — прятаться и наносить мелкие, жалящие, как укус осы, удары. Шире же остается только надеяться, что они копят силы, и когда-нибудь этот кошмар закончится. Боллу ее ответ приходится по душе — во всяком случае, он ощутимо расслабляется. Болл — но не Эйгор. — Не беспокойся, милая сестрица, — говорит он как будто ободряюще. — Кровавому Ворону недолго порхать по лесам. Я знаю, где этот выблядок свил свое гнездо; очень скоро его голова украсит стену замка. Шира не знает, как у нее получается удержать на лице улыбку. — Разве? — Разве я тебе когда-нибудь лгал? — Эйгор не улыбается, он никогда не улыбается, но смотрит на нее спокойно и пристально, чуть склонив голову. — Я еще не уверен, где именно, но, полагаю, после беседы с нашим сегодняшним… гостем узнаю точное место. «Расколется, — слышит вместо этого Шира. — Закаркает, как жаворонок запоет. Под пытками все говорят». Она опускает глаза, чтобы скрыть панику. Не дрогнуть, не сдаться, не дать догадаться. Догадаться о том, что дрожит она от страха за Бриндена и от того, что в этом проклятом замке ей не с кем посоветоваться и не у кого попросить помощи. Не для себя — для Бриндена. Хотя… один человек все же есть. Но поможет ли он, точнее, она? — Не сомневаюсь в этом, — бросает Шира как можно беспечнее; еще никогда роль глупой, беззаботной и распутной девицы не давалась ей так сложно. — Однако, брат, ты напомнил мне кое о чем. С вашего позволения, милорды, я хотела бы удалиться. Я собираюсь навестить леди Риверс, мою дорогую сестру. Деймон одобрительно кивает — ему не нравится, когда Шира печалится, и он одобряет почти все, что доставило бы ей удовольствие, — но Эйгор хмурится. Как и всегда, когда речь заходит о его жене. — Не думаю, что это разумно. Она не в себе. — «Не в себе» — значит, что она больна? — уточняет Шира чуть небрежным тоном, хотя сердце ее заходится в еще большей панике: может, что-то случилось? Сестра давно уже не выходила ко двору — может ли она вообще ходить? — Тогда я тем более ее навещу. Хворать в одиночку — это так скучно! Шира щебечет всякий вздор и смотрит на Деймона — если он позволит, Эйгор не сможет ей помешать. И Деймон позволяет — милостивым кивком: сходи, мол, развейся. Шира взмахом руки отпускает свиту — «мне не нужны провожатые, чтобы навестить сестру!» — кутается в протянутую кем-то шаль и почти выбегает во двор, навстречу ветру, грязи и сырости. Лето кончилось полгода назад. * * * Полгода назад лето кончилось для мейстеров. Для Ширы оно закончилось намного раньше — в тот самый момент, когда из Простора пришли вести о победе армии Деймона, о гибели Бейлора и ранении Мейкара. Два года прошло с тех пор, но Шира помнила все так, как будто это было вчера: и панику в замке, и рыдания овдовевших женщин, и осунувшуюся, враз постаревшую на десять лет королеву Марию; собственные бессонные ночи, лихорадочные молитвы сестры и королевских невесток, тайный приезд Бриндена с метавшимся в беспамятстве Мейкаром… и весть о том, что на судне, которое должно было увезти королевскую семью в Дорн, не хватит места на всех. Кто-то должен остаться. Они остались втроем — сама Шира, Дейрон и Гвенис; Дейрон отказался покидать подданных в беде, а Гвенис, тихая, кроткая малютка Гвенис, всегда слушавшаяся старших, яростно убедила Бриндена в том, что жизнь Рейгеля куда важнее ее собственной. Сама Шира тоже выдержала битву с Бринденом; у нее получилось убедить его забрать Эйлинор вместо нее, а еще — что Деймон, в случае чего, не позволит причинить ей вред, но после спора убежала в богорощу — побродить и выдохнуть среди деревьев. Там ее и нашел Бринден; нашел и прижал к себе так крепко, будто видел в последний раз. «Я вернусь за тобой, — шептал он, окутывая ее дрожащие плечи своим плащом прямо перед чардревом. — Я вернусь за всеми вами, обещаю». Он не вернулся. Не успел. Меньше чем через три дня после отплытия королевской семьи на стены пришел восстановленный на посту десницы Баттервелл и от имени короля приказал открыть ворота подошедшей армии Деймона. Дейрон, милый Дейрон вскоре оказался в темнице, а после этого — на плахе, как узурпатор. Шира до сих помнила, как его голова упала на ступени септы Бейлора; хорошо еще, что Деймон не стал бесчестить брата окончательно: не приказал выставить голову на стену, как советовали Эйгор и Болл, но велел пришить обратно к телу и тихо отпеть Дейрона в замковой септе. Ее саму заперли в покоях — со всем положенным вежеством, правда; однажды вечером ей удалось выскользнуть, пробраться в покои Деймона и с плачем повалиться ему в ноги… и не только в ноги. «Упала на колени и попала горлом на член», — любил язвить в свое время Эйгор, но в случае с Широй это оказалось не грубой шуткой, а реальностью; Деймон, не бывший с женщиной с довоенных времен, потерял голову от одного прикосновения Ширы к своему паху и взял ее не меньше трех раз за ночь — везде, где смог. Утром ему, человеку все же честному и благородному, ничего не оставалось, как объявить о помолвке, к ужасу и разочарованию его нового двора — особенно Эйгора, у которого на Ширу были свои, вполне определенные планы. Гвенис… Гвенис пыталась бежать; у нее даже получилось выбраться из города — выбраться, но не уйти далеко. Ее перехватили на полпути к Рейвентри, вернули и луну спустя почти насильно обвенчали с Эйгором: Деймон хотел сделать как лучше — хоть так сгладить смертельную вражду между братьями, но сделал только хуже. Гвенис осталась молчаливой и беззащитной жертвой собственного мужа — если за Ширу мог вступиться Деймон, то за Гвенис вступиться было некому: Эйгор с первого дня брака твердил, что все, что происходит между ним и его женой, — его и только его дело. Шира выныривает из воспоминаний и запрокидывает голову. Башня Десницы — высокая, мрачная, с мертвыми окнами и пугающими провалами бойниц — возвышается почти над всеми строениями двора; она никогда не была красивой — даже в дни недолгого десничества Бейлора, — но сейчас, когда в ней поселился Эйгор, она стала воплощением ужаса. И тем страшнее, неестественнее, выглядит трепещущая на ветру занавесь на окне под самой крышей — знак того, что женщина за этим окном там, наверху, все еще жива. — Миледи прихварывает, — лениво бросает один из солдат личной гвардии Эйгора, когда Шира подходит к резным дверям. — Милорд десница не велел никого к ней пускать. — Но я — не кто-нибудь, — Шира выпрямляется и изо всех сил удерживает на лице надменно-снисходительную гримасу. — Я — невеста его величества. Полагаю, он будет… не рад узнать о том, что меня не пускают к сестре. Ее тон срабатывает: солдаты переглядываются, но нехотя пускают ее внутрь. В башне гуляют сквозняки, винтовая лестница теряется где-то далеко вверху; Шира содрогается — не то от ужаса, не то от какой-то лютой, смертной тоски, которой, кажется, теперь пропитан каждый камень в башне, и начинает долгий подъем. Под конец у нее немеют ноги от усталости, леденеют пальцы от сквозняков, но Шира не останавливается и не возвращается — там, наверху, женщина, которая может ей помочь. Лестница заканчивается тяжелой дубовой дверью — с тяжелыми железными заклепками и без украшений. Шира замирает на несколько мгновений — она никогда не может зайти туда без стыда, — а потом нерешительно стучит. Дверь приоткрывается: из-за нее высовывается рыжая и конопатая девочка лет двенадцати — дочка одного из мелких лордов Простора, бывшего сторонника Дейрона, взятая в заложницы ко двору и ставшая компаньонкой Гвенис. Шира не помнила ее имени — помнила только, что девчонка в свои двенадцать успела побывать замужем и овдоветь, что она — дальняя родственница Квентина Болла (и только поэтому Эйгор подпустил ее к жене), и что она предана своей госпоже больше, чем могущественному дядюшке или кому-нибудь еще. Шире это даже на руку — это значит, что все, что будет сейчас здесь сказано, не покинет пределов башни и даже комнаты. Девчонка оглядывает Ширу с ног до головы и чуть морщит веснушчатый нос: — Миледи не принимает. — Но… — начинает было Шира, но голос Гвенис из комнаты прерывает ее: — Кто там, Роанна? Если леди Шира, пусть войдет. Девчонка поджимает губы, но отходит в сторону, приседая в реверансе и пропуская Ширу. Комната достаточно большая и светлая, но почти пустая и какая-то безликая: никаких украшений, никаких ярких тканей, цветных ширм и безделушек — только самое необходимое, пусть и добротное. Гвенис в платье из грубой бурой шерсти сидит у почти затухшего очага и кутается в неясного цвета шаль; темные волосы заплетены в небрежную косу, глаза ввалились, губы потрескались. На столе рядом с графином лежит Семиконечная Звезда, и именно от этого Шире отчего-то становится стыднее обычного. Если бы она тогда не пришла ночью к Деймону, она была бы сейчас на месте сестры. Она, а не Гвенис, сидела бы сейчас в комнате, больше похожей на тюремную камеру, пыталась согреться у тлеющих углей и прятала следы побоев мужа под плотными платьями. Шира каждый раз думает об этом, приходя к сестре, — и каждый раз, наряду со жгучим стыдом, испытывает такое же жгучее облегчение, что это все-таки происходит не с ней. — Зачем пришла? Гвенис смотрит на нее пристально, чуть сощурившись; фиалковые глаза кажутся еще больше из-за залегших под ними теней. Тепла в ее взгляде нет, но Шира была бы удивлена, если бы оно там было; тем не менее она подходит ближе и опускается во второе кресло: — Бринден… — А, — Гвенис отворачивается и снова глядит в черную стенку очага. — Я знаю. — Откуда? Ведь Деймон только сегодня… Гвенис молча сбрасывает шаль и чуть поддергивает рукава; Шира вздрагивает от ужаса и отвращения: худые руки сестры от запястий до локтей покрыты свежими пятнами синяков. На правом пледплечье несколько из них перечеркивает вздувшаяся багровая полоса — след удара не то кнутом, не то рыцарским поясом. — Я пыталась защищаться, — будничным тоном говорит Гвенис и одергивает рукава, чуть ежась; Шира готова поклясться, что под платьем сестры таких полос — совсем свежих — намного больше. Настолько больше, что Шире впору задаться вопросом, сколько времени выдержала бы она сама, будь она на месте сестры. — Пора бы уже привыкнуть, за два-то года… Насчет Бриндена — кажется, на этот раз все серьезно. — Почему ты так думаешь? — еле слышно выдавливает Шира. — Будь все не серьезно, я бы отделалась парой оплеух, — Гвенис передергивает плечами, морщась от боли. Шире снова становится стыдно за себя и горько — за нее. — А так мне уже с утра высказали… неудовольствие действиями моего брата. Шира опускает глаза. Эйгор нередко — да что там, всегда — срывает злость, усталость и досаду на жене; Гвенис достается за все: за Бриндена, за Мейкара, за дядю-Блэквуда, за нерадивую стражу, за глупость лояльных Деймону лордов… даже за то, что ее мать звали Милесса Блэквуд, а не Дейна Таргариен, Барба Бракен или как-нибудь еще. Даже за то, что у нее самой не светлые волосы, не разноцветные глаза, и зовут ее не Шира. — Но раньше он тебя не запирал. — Это другое, — Гвенис снова кутается в шаль. — Он решил, что ведьме не место среди порядочных людей. Шира чуть напрягается. Она знает, по замку ходят слухи о том, что Гвенис — ведьма… но сама она не верит в эти слухи. Не хочет верить, ибо надеется, что в сестре хоть что-то осталось от той милой и тихой девочки, которой та была до войны. — Нам… нужно как-то помочь Бриндену. Мы мало что можем, но… — Но есть один способ, — Гвенис все так же немигающе смотрит в очаг. — Только тебе он вряд ли понравится. — Какой? — жадно спрашивает Шира. Бринден… Бринден — все, что у нее осталось от той, прежней жизни, и она не может его потерять. — Позвать богов. Попросить их о помощи. Дать им что-то… в обмен на эту помощь. — Пожертвовать что-то септе? — недоумевает Шира. — Кто говорит о септе? — лицо Гвенис в неверном свете осеннего дня кажется страшной маской. — Семеро — глухи и слепы, им нет дела до нас… нет, я говорю о богах нашей матери. О наших с Бринденом богах. О Старых богах. Шира замирает. — И… что же можно дать Старым богам? — Ты и сама это знаешь, — Гвенис чуть сжимает края шали. — Бринден наверняка говорил тебе. Шира цепенеет… и медленно, очень медленно кивает. Чужие боги, даже Семеро, охотно принимают и золото, и серебро, и ткани, и камни… но Старые боги, по словам Бриндена, принимают только одну-единственную жертву — кровь. Желательно человеческую. — Если это ему поможет… — с расстановкой начинает Шира. Магии крови она не боится — она занималась ею с тех пор, как справила свои пятнадцатые именины. Другое дело, что с тех пор, как Деймон занял трон, об этих занятиях пришлось позабыть. — Это поможет, — говорит Гвенис с уверенностью человека, не раз прибегавшего к этому средству; Шире следует испугаться этой уверенности… но ей уже все равно. Ради Бриндена она осталась в Красном замке, ради Бриндена и возможности когда-нибудь передавать им с Мейкаром нужные сведения она легла в постель к Деймону, ради Бриндена строила из себя пустоголовую распутную куклу — убийство человека, пусть и невинного, ее не пугает. — Роанна… подготовит все нужное. Изверга моего не будет — наверняка опять с Боллом засидятся. Только вот комнату надо — не здесь же… — Девичий Склеп? — предлагает Шира. После того, как леди Элейна, разругавшись с племянником, уехала в замок Пенрозов, Девичий Склеп стоит пустым: туда не селят даже заложников. Ходят слухи, что Деймон вообще хочет сравнять его с землей. — Сойдет, — Гвенис устраивается в кресле поудобнее. — Приходи на закате. Шира кивает, обнадеженная, и поднимается, чтобы уйти. Уже на пороге она оборачивается — и в который раз за день вздрагивает от жалости: от сгорбленной фигурки сестры у очага не веет ничем, кроме тоски, страха и глухой, застоявшейся ненависти. — Нисси? Гвенис вскидывает голову при звуке детского прозвища, и тут же ссутуливается вновь. — Прости меня, — шепчет Шира. — Я… Мне очень жаль. Мне сейчас тоже нелегко… — Тебе?! — Гвенис аж взвивается на ноги. — Тебя тоже тащили посреди ночи за волосы в септу, чтобы ты замаливала грехи брата и матери, которых они не совершали? Тебя тоже избивали до полусмерти только за то, что твоя мать — из Блэквудов, а не из Бракенов? Тебя тоже… как портовую шлюху… Она опускается в кресло, тяжело переводя дыхание. Шира стоит на пороге и не может — не смеет — поднять на неё глаза. — Мы обе спасали себя, — глухо говорит Гвенис. — Ты сумела, я — нет. Ты теперь живешь на солнце, а я — в седьмом пекле. А теперь уйди и дай мне наконец отпустить Роанну. Шира коротко кивает и сбегает вниз по лестнице. Отчего-то вниз путь оказывается короче, чем наверх. Дождь начался или это Шира плачет — по себе, по сестре, по Дейрону и всем, кто погиб и погибнет в этом кошмаре? Ей бы самой это узнать. * * * Обычный ужин в компании Деймона проходит напряженно: Шира почти ничего не ест, невпопад отвечает на вопросы и дергается каждый раз, когда Эйгор, заглянувший к брату, поворачивается к ней. Наконец Деймон не выдерживает и спрашивает у нее, что происходит. — Ничего, ваше величество, — Шира привычно натягивает на лицо благопристойную улыбку. — Я просто беспокоюсь за сестру. Бедняжка там совсем одна, больная… — Эйгор? — тон Деймона вежлив и благожелатен ровно настолько, чтобы дать понять — он недоволен братом и его отношением к супруге. — За ней ухаживают, — Эйгор и бровью не ведёт в ответ. — Я ее не трогаю. Этого мало? — Ей нужно общество, — мило парирует Шира. — Я настаиваю, чтобы после выздоровления она была при дворе подле меня. А сейчас, с вашего позволения… — она складывает салфетку на коленях и поднимается, — я снова пойду к ней. Эйегор, я была бы очень признательна, если бы ты нас не тревожил… хотя бы сегодня. Эйгор тоже хочет подняться, но Деймон придерживает его за руку. Шира благодарно улыбается и, набросив плащ, выходит во двор — прямиком в Девичий Склеп. «Подготовкой», порученной рыжей Роанне, оказываются разведенный огонь в очаге одной из дальних комнат Девичьего Склепа, чистые простыни и полотенца и несколько котелков с горячей водой, один из которых прямо сейчас булькает в очаге. А еще — кареглазая служаночка одной из дам, что ни на шаг не отходят от Ширы днем при дворе, с длинной темной косой и животом, лезущим на нос. — Не знаю, как оно так вышло, м’леди, — лепечет она, пока Роанна снимает котелок с огня; Шира стоит в дальнем углу комнаты в черном плаще с капюшоном — ее присутствие должно остаться по возможности незамеченным. — Бес попутал, м’леди, не иначе… — Тише, — на удивление мягко, даже ласково говорит ей Гвенис, зачерпывая что-то из котелка и наливая в глиняную чашку. — Я понимаю. Всякое бывает. Держи вот, выпей. По комнате плывет знакомый горьковатый запах пижмы. Служаночка косится на Гвенис, осторожно, дуя на чашку, выпивает отвар… и спустя короткое, совсем короткое время с диким криком падает на пол. — Тихо, — Гвенис темной стрелой подлетает к ней, подхватывает и поднимает на ноги. — Вот сюда, на матрас. Зажми в зубах, чтобы никто не слышал твоего крика… Роанна, простыни и воду, а ты, — она бросает короткий взгляд на Ширу, — следи, чтобы нас никто не нашел! Ширу не надо просить дважды; при очередном сдавленном вопле роженицы она поспешно выходит за дверь. Ей кажется, что проходит целая вечность, прежде чем на пороге появляется Гвенис — растрепанная, мертвенно-бледная, с окровавленной простыней на руках, в которой копошится и пищит что-то живое. Пока живое. — Готово, — шепчет она в ответ на немой вопрос Ширы. — О девке позаботится Роанна. Идем в богорощу, только быстро. Не хватало только, чтобы этот, — она кивает на простынь, — издох по дороге. На дворе темно — луна зашла за облака — и сыро, но тихо; однако едва Шира и Гвенис вступают в богорощу, как поднимается ветер. Холодные порывы рвут листья с деревьев и ломают мелкие ветви, путают волосы и подолы; Ширу пару раз чуть не сбивает с ног, но Гвенис продолжает идти прямо, прижимая к себе простынь с недоношенным младенцем. — Сюда, — она сворачивает к чардреву и опускается перед ним на колени; очередной порыв ветра срывает с ее головы капюшон, и волосы — черные, как перья у воронов, — треплются на ветру. — Проси, зови, кричи… просто дай мне знак, когда будешь заканчивать. Сосредоточиться среди свистящего ветра не так-то просто; Шира закрывает глаза и почти распластывается на холодной земле. — Старые боги, — шепчет она едва слышно. — Я не знаю ни ваших имен, ни ваших ликов, не знаю, есть ли они у вас… но вас знает дорогой мне человек, и вы знаете его. Прошу вас… умоляю… сохраните его, где бы он ни был, отведите от него беду, помогите ему дойти до цели… верните мне его! Верните мне его — пусть не победителем, но хотя бы живым и здоровым! Ее шепот переходит в крик; Шира задыхается — от отчаяния, от бессилия, от тоски и страха предыдущих лет. Она изможденно опускается на землю, и в этот же момент Гвенис вонзает короткий темный кинжал прямо в сердце все еще живого младенца. Кровь брызжет на ствол, течет по мертвенно-бледным корням, моментально впитывающим ее, как песок воду… и через мгновение ветер стихает. — Боги приняли жертву, — хрипло шепчет Гвенис. — Ты здесь больше не нужна. Иди, дальше я сама. Однако Шира не уходит; сидя на земле, она устало-равнодушно смотрит, как сестра тщательно выпускает из маленького тельца всю кровь — в лунном свете она кажется масляно-черной, — а потом так же тщательно выкапывает кинжалом могилку в корнях чардрева. — Почему дети? Мне казалось, сойдёт любой… — Любой, — Гвенис аккуратно разрезает обескровленное тельце на части и укладывает в выкопанную ямку. — Но у детей, особенно не рождённых, кровь чище. — И сколько?.. — у Ширы нет сил продолжать вопрос. — Этот — третий, — Гвенис старательно разравнивает землю, чтобы не заметили следов раскопа — мало ли что. — Девка не проболтается, не бойся. Ей этот ребенок был не нужен, а к повивальной бабке идти — себе дороже, сразу с места выгонят. Солжет, что выкинула, а где — не помнит. — А двух предыдущих где брала? Два года назад Шира бы неприятно поразилась циничности разговора. Но два года назад был жив Дейрон, а Бринден не был объявлен вне закона. Два года назад Гвенис Риверс была милой, набожной девушкой, кроткой, беспечной и веселой. И наверняка не допускала ни мысли о том, что Семеро слепы и глухи, ни о том, что будет ночами резать в богороще недоношенных младенцев. Словно почувствовав, что Шира о ней думает, Гвенис замирает. — А нигде, — ровно говорит она, прихлопывая землю. — Зачем куда-то ходить, когда мой лорд-муж исправно посещает мою спальню? Теперь замирает Шира. — Так ты?.. — Да. Я, — Гвенис наконец поднимает голову и смотрит Шире прямо в глаза. — Два отродья было у Эйгора Риверса — и оба они здесь, — она кивает на корни чардрева. — Я сама вырвала его нерожденных ублюдков у себя из чрева и сама отдала их своих богам. И буду отдавать, пока не умру… или пока Бринден и Мейкар не выкинут их отца из замка. Шира подавленно молчит. Гвенис, закончив с землей, поднимается и отряхивается. — Светает, — сухо бросает она. — Мы с Роанной там приберемся. Тебе лучше уйти… негоже, чтобы тебя здесь видели. Гвенис уходит, а Шира молча приваливается к бледному стволу — она устала, о боги, как же она устала от всего этого, — и проводит по нему рукой. Кровь несчастного младенца еще не застыла, и на ладони Ширы остаются темные разводы. «Теперь и я одна из них, — думает Шира. — Теперь и у меня руки в крови». И смеется. * * * Наутро приходит весть о том, что Кровавый Ворон с отрядом отбили какой-то замок в Речных землях. Замок мелкий, да и стратегического значения не имеет… но двор короля Деймона все равно возмущен и взвинчен. Эйгор бесится больше всех — его разведчики донесли ему, что лагерь Бриндена куда-то переместился, и на поиски потребуется еще как минимум две луны. Шира одна не возмущается. Шира улыбается — так, чтобы никто не видел, — и задумывается, где она будет брать еще одну гулящую девку. И даже не одну. А потом находит взглядом на галерее темные косы сестры и кивает ей — и своим мыслям. Ведь любые боги — даже Старые — никогда не отказываются от жертв, а помощь Бриндену понадобится еще не раз.