I wanna be yours

— Будешь моей покорной девочкой? Бен хрипло застонал и получил ужасно возбуждающий шлепок. — Моей сукой… Почему-то вопросы у Роджера звучали как утверждения, но Харди и не был против — в любом случае станет тем, кем только прикажут: сукой, девочкой, возлюбленным, шлюхой — только назови, и он будет как покорная шавка исполнять любые команды. Роджер улыбается, и от этой улыбки всё вокруг меркнет, а Бен всхлипывает, обнимая парня за шею, и пошире раздвигает ноги, лишь бы Тейлору было комфортно. Хочется быть тем самым, единственным, хорошим, любимым, но он не испытывает иллюзий по отношению к миру и прекрасно знает, что кроме него таких, покорных и влюблённых, у Роджера достаточно, чтобы хоть целый месяц менять и ни разу не повторятся. Совсем немного больно, конечно, и тяжело думать об этом, но слишком хорошо сейчас, чтобы омрачать такой момент глупыми мыслями. — Моей маленькой шлюшкой. У Роджера достаточно тех, кто будет делать ему куриный бульон, когда он в очередной раз промочит ноги в своих весёленьких розовых кроссовках и заболеет, а Бен далеко не первый в этом списке, он просто… проворнее. Как-то раз Тейлор засмеялся, когда Бен появился на его пороге спустя двадцать минут после звонка, хоть и живёт во всех сорока, а Харди просто отмазался тем, что был как раз рядом. Как раз рядом — специально. Как раз рядом был любимый бар Роджера, а Бен в наивной попытке быть хоть немного ближе к нему слишком часто торчал там, глотая холодное горькое пиво и не чураясь тратить последние деньги на едва ли любимый напиток. И его попытки вознаграждались, потому что наградой был даже быстрый отсос Роджеру в вонючем толчке какого-то клуба. Если же после этого Роджер позволял уехать вместе к нему, Бен и вовсе рисковал умереть от накатывавшего счастья. — Давай, киска, сожми меня покрепче. Бен покорно слушался, напрягаясь, и Роджер хвалил его, целуя в шею. — Любишь, когда тебя трахают, как девочку? Он вообще не может отвечать никаким другим образом, кроме как стонами, потому что знает: любовнику это нравится. Нравится, когда Бен может только тяжело дышать, всхлипывать и постанывать, нравится, что он не может связать даже двух слов, а если и пытается, стоит только Роджеру двинуться чуть быстрее, и он теряет дар речи, покорно откидываясь на подушки. Бен обнимает Роджера и очень не хочет его отпускать. Он знает, что то, что они в квартире его ангела, ничего не значит. Он знает, что если Роджер захочет — упорхнёт ранним утром, оставив записку с текстом вроде «ты можешь съесть что захочешь из холодильника, молоко, вроде как, скисло, не трогай вино на столе и уйди, будь добр, до трёх. p.s. дверь захлопывается, так что ничего не забывай». И мало того, что он обязательно успеет уйти до трёх, Бен точно захватит запасные ключи, висящие на забавной вешалке в виде стула, и купит продуктов, чтобы быть уверенным, что Тейлор точно не начнёт голодать. Пару раз он думал о том, что это слишком беспечно: однажды Роджер оставит кого-то не того, и ему обнесут квартиру. Возможно, это было бы даже хорошо, потому что тогда — тогда бы Роджер, возможно, стал в нём нуждаться чуть больше… Но потом всё равно приходило понимание, что даже вот это прокисшее молоко покупал не сам Роджер, а какой-то влюблённый, такой же, как и Бен, обормот и вероятность того, что в квартире на ночь останется кто-то не тот, буквально ничтожна. Забрать пару-тройку сотен, украшения и технику в обмен на то, чтобы никогда больше не видеть Роджера? Да кто вообще на это пойдёт? — Ты маленькая блядь. И Роджер кусает его, клеймит, будто своего раба, потому что он-то очень ревнив и не любит «доедать за другими». В самом начале их путаных недоотношений Бен допустил ошибку, решив, что заставить Роджера ревновать — хорошая идея. Он тогда склеил какого-то миловидного иностранца с коровьими глазами и целовал его в шею, когда Роджер сидел буквально напротив. Сначала Бен подумал, что это просто тухлый номер, потому что на эту выходку тот вообще никак не реагировал, будто всё так и должно было быть. Харди почувствовал, что что-то идёт не по плану, когда ему перестали отвечать на звонки, а встретившись однажды в баре, конечно же, случайно просто… проигнорировали? Бену казалось, что его кинули на землю и запинали ногами, когда он попытался обратится к Роджеру, а тот проплыл мимо, обнимая какую-то девчонку, хоть и точно его услышал. — Тупая щёлка, тебе же кроме хера ничего больше и не нужно? Бен быстро кивает. Он не представляет, как Роджер так легко влюбляет в себя всех, кому не посчастливится оказаться на его пути. Не знает даже, понимает ли сам Роджер, как это делает. Интересно, резал ли себе кто-то вены из-за этого солнца, которое принципиально светило, никого не согревая? Пару раз Харди был на грани этого, укладываясь в ванную с бритвой, потому что Роджеру нравились «чистенькие» мальчики, и минут двадцать мог просто обнимать себя, то надавливая лезвием на кожу, то убирая его, злорадно думая о лице Тейлора, когда он поймёт, что это из-за него. Но потом резко осознавал, что Роджеру будет н а п л е в а т ь. Расстраивается ли ребёнок, когда ломается один оловянный солдатик, если у него ещё тридцать штук, а то и больше? Может быть, совсем чуть-чуть и это «чуть-чуть» не стоило жизни. Это чуть-чуть не стоило того, чтобы лишиться Роджера. — О, да такая шлюха, как ты, вообще должна благодарить, за то что тебя согласны иметь. И Бен покорно благодарит. Роджер даже отстраняется, падает на постель рядом, и Харди укладывается на живот между его разведённых ног, целует пальцы, лодыжки, острые коленки, бёдра, между каждым поцелуем вставляя полузадушенное «спасибо», а затем смело седлает, потому что Тейлор разомлел, и он может делать всё, что хочет. Бен двигается, покрывая его грудь поцелуями, и даже позволяет себе оставить один на губах. — Маленькая сука Бенни. Бен хныкает, но Роджер реагирует на хныканье преимущественно однообразно — у Харди на лице краснеет несколько пощёчин, а сам он безжалостно укладывается на живот, что ужасно по той простой причине, что он больше не может следить за живым лицом любовника. — Что, думала, поменяешь фамилию и всё? Я забуду о том, что ты — маленькая тупая Бенни Джонс? У Роджера есть привычка — обращаться к нему как к девушке во время секса. Вообще-то, Бену не нравится весь этот фетишизм, хоть как-то связанный с переодеванием мужчин в женское (хотя если бы Роджер, например, оделся в какую-нибудь милую юбочку, блузку и чулочки, на Бене бы наверное сгорели трусы), но каким-то образом любовник делает это так, что ему охуительно приятно чувствовать себя не мускулистым крепким парнем, а покорной девочкой. А ещё Бену очень не нравится его фамилия, и даже если бы Роджер не смеялся над тем, что она тупая и клишейная, после того как Бен представился, он бы всё равно сменил её. Ему не нравится, когда кто-то зовёт его Джонс, а не Харди. — Глупенькая шлюха Джонс. Но всё равно безумно нравится то, как Роджеру плевать на его мнение, и то, как Роджер издевается над ним. Если бы Роджер вдруг решил удушить его за какую-нибудь очередную тупую хуйню, Бен бы сам подсказал, на какую точку нужно давить, а умирал бы с покорным обожанием глупой шавки в глазах. Ему не стыдно. Он напрягает ягодицы и чувствует, как Роджер больно их сжимает. Он всегда оставляет маленькие ранки от ногтей, и Бену хочется ковырять их даже ножом, если понадобится, или облить кислотой, чтобы они навсегда остались на его теле, но Роджеру не нравятся шрамы. Любовник стонет и кончает в него, ненадолго обмякая, и пока у него есть время, Бен быстро доводит себя до разрядки, потому что знает: Роджер любит отдыхать после секса, и если не сделать этого сейчас, то придётся потом мучатся всю ночь или уйти в ванную, а оттуда уже не нельзя будет вернуться в постель, потому что «Нет, блять, проваливай. Если ты встал с этой кровати — значит, не хотел на ней лежать. Дверь захлопнешь». — Я люблю тебя, Роджер, — шепчет Бен, позволяя устроится на своей руке, и касается губами светлой макушки. — Я люблю твою тугую задницу, малыш.