амулет белой кошки

— хочешь сказать, что вот вчера он поцеловал свою подружку, а сегодня бам!, и он уже бегает за тобой с ножом? голос у харуто смеющийся, глаза блестят из-под копны темных как сажа волос, а огромные ладони весело подпрыгивают на острых пиках худощавых коленок, спрятанных под плотной тканью строгих брюк. чону бы плюнул и махнул рукой на этого засранца, если бы харуто не оказался единственным, кто поверил в его историю. конечно, ещё бы он не поверил, когда на его глазах ёнгю, схватив чону за шиворот, с размаху впечатал того лицом в стену у школьной столовой, а затем ошарашенно смотрел на воротничок его форменной рубашки, весь в крови, и спрашивал, что случилось. удивительно, как ватанабэ, появившийся тогда из-за угла с остатками обеда за щеками, без слов оттолкнул руки ёнгю, беспомощно порхающие вокруг чону, и очень по-хозяйски обхватил его за ушами своими холодными костистыми пальцами, мягко надавливая, заставляя податься назад и запрокинуть голову, облегчая боль. — я хочу сказать, что с ёнгю что-то происходит, и это явно что-то нехорошее, да прекрати ты смеяться! — чону обиженно ворчит, пиная харуто носком кроссовка. тот поднимает руки в примирительном жесте, но улыбка с его лица не сходит. — прости, прости, просто это так смешно. — о да, обхохочешься, - чону потирает переносицу, заклеенную пластырем, и харуто вдруг весь подбирается, расправляет плечи, прослеживая взглядом за его движением. чону сразу становится неловко. ему вроде как этого и хотелось, чтобы кто-то воспринял его проблему всерьез, но ватанабэ уж слишком хмуро пялится на его разбитый нос. — я просто думаю, как можно ему помочь. когда я спрашиваю его об этом, он будто меня не слышит, а когда совершает что-то эдакое, ты и сам видел, он просто не помнит. — или делает вид, что не помнит, — пожимает плечами харуто. — ёнгю не такой, — чону сердито вскидывает голову, но харуто выглядит непоколебимо, все так же постукивая пальцами по коленям. чону пытается объяснить: — он — мой лучший друг, он не сделал бы такого специально. что-то явно случилось, и началось это в тот день, когда он рассказал мне, что впервые поцеловался. — с подружкой. — с подружкой! харуто фырчит, потряхивая головой, как большая мохнатая собака. — может, он от этой подружки чем-то заразился? бешенством, например. чону невероятно близок к тому, чтобы пнуть харуто всерьез, и плевать, что тот за руку проводил его в туалет и был с ним до тех пор, пока кровь не остановилась, а затем мистическим образом вырастал рядом каждый раз, как ёнгю пытался к нему приблизиться. этот дурак, он не понимает! — ты не понимаешь! — вскакивает чону и начинает кружить по классу. они все ещё в школе, в одном из опустевших после лекций кабинетов. обычно в это время чону поет в хоровом кружке, а харуто скрепя сердце остаётся дополнительно позаниматься корейским, но сегодня чону выкрал ватанабэ буквально из-под носа у джункю и затащил в первую попавшуюся аудиторию. харуто особо возмущенным не выглядел, скорее заинтригованным, но чону ради приличия все равно сунул ему в руки телефон с фото своего школьного шкафчика на экране, чтобы оправдать такую срочность. на фото поверх стопок учебников лежал брюхом кверху мертвый мышонок, серый и маленький, размером с кулачок ребенка. и если тычки в спину или опрокинутый на брюки обед чону ещё мог как-то стерпеть, такая выходка его откровенно напугала. а что мышонка подложил ёнгю, чону был уверен. — то есть вариант того, что ёнгю в тайне тебя ненавидит, мы не рассматриваем? правда, ударить хочется нестерпимо. чону молча закатывает глаза. — окей, — щелкает языком харуто, — и что нам остаётся? если он делает это не специально, тогда зачем? вот оно, вот сейчас ватанабэ выслушает его, покрутит своим длинным аккуратным пальцем у виска и выйдет вон, посмеиваясь. но других идей, кроме тех, что на языке вертятся, у чону нет. он жмурится и сжимает кулаки. удивительно, как сильно ему хочется, чтобы именно ватанабэ ему поверил. его присутствие, ощутимое и стойкое, здорово ему помогло в последние дни, пусть даже чону в этом никогда не признается. — мне кажется, ёнгю кто-то управляет, — глядя на округлившиеся глаза харуто чону быстро выставляет вперёд руку, — ты только не психуй сейчас, я на полном серьёзе. — с чего мне психовать? моя версия с бешенством намного, намного правдоподобнее. — японец скрещивает свои бесконечные и размашистые как крылья руки на груди и глядит на него с недоверием. — скажи честно, ты хорошо спишь? — да при чем тут это? — мычит чону, хватаясь за голову. — ёнгю не робот и не инопланетянин, чтобы им управлять, — рассудительно поясняет харуто. — мне кажется, ты мало спишь, и из-за этого тебе начинают чудиться всякие вещи. а сегодня — ты точно нашел ту мышь? куда ты ее дел? она настоящая? сердце чону ухает вниз. это ещё хуже, чем если бы ватанабэ молча поднялся и ушел. мало ли он спит? конечно, мало. он несколько ночей подряд провел, прочесывая вейбо в поисках причин подобного поведения людей, и с тех пор каждый раз ворочается с боку на бок, отгоняя кошмары, в которых ёнгю с блаженной улыбкой на лице наносит ему увечья и проклинает его сладким, теплым, как парное молоко, голосом. произнеси чону это вслух, и харуто наверняка уверится в своей правоте и посоветует ему больше отдыхать и меньше общаться с теми, кто его очевидно недолюбливает. и ведь чону не сможет его упрекнуть. харуто совсем их не знает, ни его самого, ни ёнгю. они едва знакомы. харуто — младший среди друзей машихо, с которыми чону познакомил джункю, и кроме того, что ватанабэ из параллельного класса высокий, шумный и даже в блеклой школьной форме умудряется выглядеть безупречно, чону о нем ничего не знал до того случая с разбитым носом. харуто подаётся вперёд, опираясь локтями о колени, и назидательно говорит: — тебе просто нужно держаться подальше от ёнгю. и он успокоится, и ты. — харуто. ватанабэ резко замолкает, услышав свое имя, и на его бледном лице яркими всполохами проявляется румянец. чону же спешно закатывает рукава своего свитера и сует ему под нос цветные от синяков предплечья. фиолетовый переходит в тошнотворный зеленоватый ровными отпечатками пальцев. харуто вытягивает шею, смотрит и не дышит. чону чуть не плачет, он так не хотел показывать этого. — харуто, я серьезно. он одержим. пусть даже он меня ненавидит, пусть, но ёнгю не такой сильный, чтобы суметь оставить такие следы. а сейчас — сейчас он временами безумно сильный. так не бывает, никакой адреналин не подействует так, а когда он делал это, — они оба шумно выдыхают, — он вел себя как обычно, дружелюбно, а затем в один момент раз, и вот. а мышь, я правда нашел ее. спрятал в коробке из-под обуви и оставил на заднем дворе. чону глаза щиплет от обидных горячих слез, и он опускает голову, жмурясь. — пожалуйста, поверь мне. какое-то время они молчат, и слышно только как чону всхлипывает, кусая губы. наконец харуто сглатывает и говорит низко и хрипло, не отрывая от его рук тяжёлого взгляда: — ты должен показать мне ту мышь. чону вздрагивает от холодного прикосновения и поднимает голову. ватанабэ осторожно опускает рукава его школьного свитера, разглаживает мягкую ткань. лицо у него отсутствующее, ни одной морщинки, но от его взгляда хочется сбежать. к сожалению, трусливым побегом одержимости ёнгю не поможешь. — да, окей, если коробка все там же, я покажу тебе. *** солнце всё ещё высоко над горизонтом, и в школе довольно людно. из классов доносятся шорохи и редкие разговоры тех, кто остался на внеклассные занятия. на стадионе шумно разминается команда по лёгкой атлетике. харуто смотрит туда, вдаль, тоскливым взглядом, и чуть не натыкается на спину чону, когда тот наконец останавливается рядом с цветастой клумбой у периметра школьной территории и начинает рыскать в кустах, запустив руки в ветки по локти. мимо проходит стайка девчонок, которые начинают шептаться, заметив странное копошение. харуто машет им и заговорщицки улыбается. девчонки в ответ смущенно хихикают, поправляют волосы и скрываются за углом как раз в тот момент, когда чону выныривает из кустов с картонной коробкой в руках. он весь взмыленый, взъерошенный и с мелкими листочками, прилипшими к одежде. харуто как ни в чем не бывало отряхивает его спину и приглаживает волосы, хотя чону и пытается увернуться от его прикосновений, бубня что-то себе под нос. они присаживаются на лавочку неподалеку и чону трясущимися руками приподнимает крышку, высвобождая тухловатый запах. в коробке на мятой обёрточной бумаге и вправду лежит мышь. чону смотрит на нее и снова выглядит так, будто вот-вот расплачется, зато харуто смело берет ее в свою огромную ладонь и начинает методично изучать. сначала взвешивает в руке, что-то прикидывая, затем подносит к лицу и принюхивается. прощупывает тушку, проглаживает шерсть, проверяет за ушами и даже под хвостом. чону, который без перчаток не смог даже прикоснуться к ней, смотрит на него со смесью отвращения и благоговения. аккуратно уложив мышонка обратно в коробку, харуто откидывается назад, поджимает губы и наконец говорит: — его душу съел демон. чону чувствует, как его лицо бросает в жар, и с силой хлопает харуто по ноге. тот ойкает, потирая бедро, и дуется ещё сильней. — ты что такое говоришь?! — я говорю, что демон твой, который поселился в ёнгю, съел душу этой мыши, а останки подбросил тебе, — недовольно объясняет японец, — видишь, это молодой зверёк, здоровый, его скелет в порядке и не видно, чтобы его душили или топили. мононоке выпил его жизнь, с чего бы ещё ему умирать? ватанабэ рассуждает об этом так буднично, будто каждый день попадает в подобные ситуации, а верить в сверхъестественное — обычное дело. — с одной стороны это хорошо. это значит, что демон сыт, доволен и уязвим. с другой — это только подтверждает, что ёнгю одержим, и это, наверное, новость не очень. — не очень? — голос чону больше похож на писк, а покрасневшие глаза просятся на лоб. — не очень?! харуто равнодушно пожимает плечами. — он твой друг, не мой, да перестань же ты драться! — ватанабэ отталкивает вездесущие руки чону, прежде чем неловко добавить, глядя в блестящие глаза напротив, — и не смей опять реветь, потому что если ты начнёшь, то и я тоже, а мы этого не хотим, правда? чону, пристыженный, отворачивается и утирает лицо рукавом. в его голове полная каша, а к сердцу будто привязали неподъемный камень, тянущий на самое дно. ему казалось, что он почувствует облегчение, если кто-то наконец поверит в его теорию, но вместо этого он жалеет, что вообще открыл свой большой болтливый рот и не потерпел ещё немного. может быть, тогда все утряслось бы само собой и ему не пришлось бы слышать, как кто-то другой, кто-то кроме него всерьез рассуждает о том, что в его лучшем друге поселился треклятый демон. когда чону, собравшись с духом, снова поворачивается к ватанабэ, японец сидит, вытянув свои бесконечные ноги, и копошится в телефоне. чону возмущен до глубины души. тут такое происходит, а этот дурак у него на глазах в игрушки играет! — ты серьезно? — обиженно всхлипывает чону, и харуто едва оглядывается на него, продолжая что-то печатать. — что? конечно, серьезно. мне нужно маме написать. чону уже стушеванно собирается извиниться за свой выпад, это ведь мама, когда харуто добавляет: — насчёт пентаграммы, в смысле. и спросить, остались ли у асахи-семпая травки всякие там, или амулеты. я им не особо доверяю, но лишняя осторожность не помешает. чону еле дышит. — что? что ты имеешь в виду? ватанабэ смеривает его холодным взглядом и пространно взмахивает рукой. — ну если в нем что-то сидит, значит, это что-то нужно изгнать, верно? или ты думал, ты мне расскажешь и мы будем сидеть тут и вздыхать по этому поводу? — да ничего я не думал, — тихо отвечает чону, — я просто хотел, чтобы мне хоть кто-то поверил. взгляд харуто мгновенно теплеет, и когда он мягко толкает плечо чону своим, у него на лице снова нежным цветом объявляется румянец. — ну, поздравляю, я тебе верю, — вкрадчиво говорит он, — и даже больше, я тебе помогу. *** — харуто, если ты подсмотрел это в каком-то аниме, богом клянусь— — за кого ты меня принимаешь? клан ватанабэ этими обрядами уже в средневековье ёкаев изгонял. — японец шмыгает носом, выводя хвостик иероглифа. — правда, делали это в основном женщины рода, пока мужчины воевали или разбойничали, или все вместе, но сейчас двадцать первый век, а моя мама — прогрессивная ведьма. она не признает матриархат в метафизическом сообществе. борется за равноправие, всё такое. — этим словам тоже она тебя научила? — а кто же ещё? мама, и ещё немного джункю. я пока не настолько хорош в корейском. — ты. ты хорош, — запинается чону, смущенно сложив руки на груди. ну кто его за язык потянул. — оу, спасибо, — легко бросает харуто, не отвлекаясь от своего занятия. он ползает по полу на четвереньках, очерчивая мелом немного неровный круг и вписывая в него странные нечитаемые знаки, сверяясь с фотографией на своем айфоне. внутри круга, привязанный к стулу, с головой, завалившейся на грудь, сидит ёнгю — в трениках, пуховике, кедах и абсолютной отключке. харуто вырубил его одним точным ударом ребром ладони, быстро и эффективно. чону чуть не упал сам, просев под внезапно навалившимся на него весом. ватанабэ категорически отказался помогать тащить ёнгю, мерзко хихикая каждый раз, когда он смачно шлепался со спины старающегося изо всех сил чону. и кто ещё тут демон, спрашивается. вернувшись из школы, чону вызвонил ёнгю и позвал прогуляться вечерком. купить снэков и отправиться к реке, как они обычно делали. конечно, ёнгю поотпирался для приличия, домашка ведь, да и занятия в студии никто не отменял, но стоило надавить на жалость — ёнгю все же разбил ему нос, как ни крути, — и друг прогнулся как тростиночка, даже пообещал заплатить. встретиться они договорились у маленького магазинчика, удобно расположенного между их домами в узком переулке по дороге к школе. солнце село, и высоченный харуто в своем длинном модном плаще и темной маске под козырьком ярко освещенного комбини выглядел одновременно нелепо и завораживающе. пока они поджидали ёнгю, телефон чону успел дзынькнуть раз шесть. брат в сообщении пообещал надавать по ушам, если снова увидит его, разгуливающим по улицам в распахнутой куртке, а остальные смски были коллективным нытьем сокхвы, инона и джунхвана о том, как они тоже хотят зависнуть с ними у реки. харуто, вытянув шею, молчаливо наблюдал, как чону отправляет им в ответ улыбки и сердечки, а затем не выдержал и пораженно прошипел: — да сколько же у тебя бойфрендов? — чего? — обернулся на него чону, хлопая глазами. — ничего, забудь. вот он идёт. — ватанабэ кивнул на темный силуэт, семенящий к ним вдоль дороги, и чону разулыбался и энергично замахал ему свободной рукой. заметив высящегося за спиной чону ватанабэ и его мрачный взгляд из-под челки, ёнгю заметно сбавил ход, а приблизившись, с подозрением проворчал: — я думал, ты только меня пригласил. — так и есть, я сам пришел, это простое совпадение. — хмуро буркнул в ответ харуто, запустив руки в карманы. — но это даже хорошо, что мы пересеклись. мне нужно тебе кое-что вернуть, ты оставил в школе. под чужим недоверчивым взглядом ватанабэ выловил что-то из кармана и подставил кулак под самый нос ёнгю. чону с ужасом наблюдал за тем, как увидев на раскрытой ладони того самого мышонка, лицо ёнгю исказилось до неузнаваемости: сжалось, покраснело, а такие красивые нежные глаза наполнились злобой до краев. не успел его друг раскрыть рот, как харуто уже вырубил его, отбросив бедное обмякшее тельце зверька куда-то в сторону и брезгливо вытирая руки о чужой пуховик. — нужно же было окончательно убедиться, верно? — пожал плечами японец, отвечая на ошарашенный взгляд чону, и как ни в чем не бывало зашагал в сторону школы. чону ничего не оставалось, кроме как проследовать за ним с ёнгю наперевес.