***
Сухой ветер с песком бил в лицо, заставляя юношу замедлить шаг. Он закрывался от буйной стихии рукой с намотанным на нее плащом и упрямо шел вперед, пока не заметил огромный бархан, за которым можно было спрятаться и переждать непогоду. Прошло почти три года с тех пор, как Недзуми покинул место, некогда называвшееся Номером Шесть. Его лицо практически потеряло ту нежную женственность, которой было наделено, но не огрубело. Кожа стала чуть смуглее, но слабый загар сошел бы с нее, побудь Недзуми пару дней в помещении. Все же он еще мог обдурить встречавшихся ему на пути бандитов, разбойников, воров и прочий нечестивый сброд этим личиком, а значит о внешности надо было как-никак заботиться. Волосы отросли достаточно сильно, чтобы хвост стал необходимостью, а не выбором. Однако, в целом он не поменялся — подрос только, вот и все. До его цели оставалась неделя ходьбы, если поторопиться — всего пять с половиной дней. Но торопиться было незачем: он знал, что его ждут и будут ждать. Сион Это имя он вспоминал, когда просыпался, когда предрассветные сумерки казались слишком длинными. Это имя срывалось с губ, когда он позволял себе лишь на секунду отвлечься от мыслей о выживании. Это имя всплывало в голове, когда он слышал детский смех в крохотных поселениях или наблюдал за детьми, идущими с хлебом в свое бедное жилище. Это имя он вспомнил, когда впервые увидел снег, лунную дорожку на кромке воды океана, когда чувствовал запах выпечки или слабый аромат цветов. Как Недзуми не старался, он не мог оставить память о нем в прошлом. Их судьбы были так переплетены, что нити, связывающие их, стали для него крепкими веревками, тянущими назад, и разорвать их не получалось, как бы он не пытался. Сион стал его персональным проклятием, но и он сам постарался — обременил себя обещанием. Впоследствии поцелуй, закрепивший его, не раз снился ему холодными ночами. Он понимает, что сделает только хуже, появившись вот так, что Сиону очень нелегко дался его уход и что его мимолетное, короткое явление только разворошит ворох мальчишеских чувств. Им не быть вместе, как ни крути: странник не осядет на месте, а оседлый не сможет долго странствовать. Он должен был все забыть, все свое минувшее прошлое. Но единственное чувственное свидание — разве не могло оно стать отдушиной? Рациональная часть Недзуми всегда скептически относилась к подобным мыслям. «Не уговаривай себя, не ищи оправданий — это заведомо ложный и проигрышный путь. Движение вперед — жизнь, а оглянешься назад — тут же умрешь» — твердила она ему словно назойливое насекомое. А Недзуми кивал, хмыкал, соглашался, но стоило остановиться на привале, дать себе слабину — и всё начиналось снова. Вот и сейчас он представлял, как отреагирует Сион при встрече: вскрикнет от неожиданности или спокойно примет его, расплачется или рассмеется — предугадать было невозможно. С этим парнем что-то предполагать было совсем бесполезно. Но странник вновь и вновь прокручивал в голове сюжеты, пока не пришло осознание того, чем он вообще занимается. Ударив себя по щеке, он достал из наплечной сумки ломоть хлеба и флягу с водой. Нет, ни в коем случае нельзя было попадаться Сиону на глаза, только лишь взглянуть, как он там справляется, и снова покинуть город, иначе потом все может стать куда сложнее. Он почувствует его присутствие, обязательно почувствует, и этого будет достаточно. Через полтора часа буря улеглась, и лишь разметанный песок напоминал о ней. Недзуми поднялся и продолжил путь: ночевать нужно было в более безопасном месте, до которого добираться отсюда часов десять, не меньше (эти места он хорошо помнил, поэтому и мог детально просчитывать свой маршрут). В дороге и мысли проясняться, и живот забудет о голоде.***
Группа людей из пяти женщин и двух мужчин суетилась около контрольно-пропускного пункта в город. Конечно, по сравнению с прошлым КПП этот по эффективности напомнил турникет. В базу данных вбивали общие сведения о людях, их отпечатки пальцев, багаж не очень тщательно осматривался на предмет оружия и наркотиков, проводилась короткая беседа и, если все было в порядке, человеку выдавали документ (или он предъявлял его при наличии, существенно облегчая себе вход) и запускали внутрь. Охраны было мало, вся она в основном толпилась около пропускного контроля на входе. Выходу же уделялось меньше внимания. Люди громко переговаривались, жаловались на очередь, но в целом были в хорошем расположении духа. Все они прошли в некогда Шестую зону меньше, чем через час. Естественно, Недзуми очень легко проскочил мимо охраны, не светя лицом. Происшествие в Номере Шесть стало поистине мировым событием: оно спровоцировало два восстания в других городах-государствах, проверку всех Зон на наличие вооружения и подписание очередного Договора. Вокруг города ходило множество диаметрально противоположных слухов: одни твердили, что в нем стало гораздо легче дышать, другие говорили, что положение дел никак не изменилось, третьи перешептывались о деспотичном характере нового мэра, а четвертые утверждали, что все держится на плечах Комитетов и мэр -подставная фигура. В любом случае Недзуми был наслышан об успехах восстановления Номера Шесть, о экологических и ресурсно-восстановительных достижениях. Реформы проходили в нормальном темпе, разношерстный народ постепенно привыкал к друг другу, но сильное социальное неравенство все еще заботило власть, решающую проблему всеми силами. Город постепенно менялся, хотя кое-что — отголоски бывшей Шестой Зоны — все еще настораживало Недзуми. В городе снова строилась стена. Она была меньше, куда меньше предыдущей, опоясывала и Южный, и Восточный, и Западный районы, но все еще была стеной. Номер Шесть снова ограждал себя от внешнего мира. В голове невольно всплыли слова отца Сиона, и Недзуми почувствовал, как тревога захватывает его. «Пожалуйста, Сион, останься прежним. Пожалуйста, не меняйся» — молился он, приближаясь к «Затерянному Городу». Было еще не очень поздно, поэтому Сион, скорее всего, был на работе. Недзуми это играло только на руку: пробраться к главному зданию администрации теперь было проще простого, можно было только взглянуть на него через окно, может, даже стукнуть пару раз по стеклу и продолжить свое путешествие. Он выполнит обещание и будет жить со спокойной душой. Ну, возможно, еще заглянет к Инукаши, поссорится с ней по старинке и захватит свежей еды. И все. Он наконец-то отрежет от себя болезненную привязанность к беловолосому пареньку, вечно влекущему его обратно, назад. Запах выпечки отвлек Недзуми от раздумий: он как раз проходил мимо пекарни Карен, которая, судя по всему, дорабатывала последний час перед закрытием. Через витрину он мог наблюдать за тремя детьми, толпившимися около прилавка. Они шумно выбирали себе сладости, тыкая в них пальцем, перебивали друг друга и смеялись, а недалеко от них стояла несколько смущенная мать, отсчитывающая деньги за еду. Женщина с улыбкой взяла их и, сложив выбранные пирожные в маленький бумажный пакет, убрала купюры в кассу. Мать с детьми поспешно вышли из булочной и Недзуми не заметили. Как и женщина-продавщица, которая была абсолютно точно ему не знакома. В животе похолодело от плохого предчувствия. Карен продала пекарню? Она заболела? Они переехали? Столько вопросов крутилось в голове Недзуми, когда он с невозмутимым лицом вошел внутрь. — Добрый день, молодой человек! Вам помочь с выбором? — учтиво спросила продавщица. На вид ей было чуть больше пятидесяти, она выглядела по-домашнему доброй, а по ее рукам можно было сказать, что она выполняла очень много тяжелой работы. — Не, спасибо. Я просто смотрю, — пробормотал он, без интереса рассматривая представленный ассортимент. — Кстати, это ведь пекарня Карен? Где она? — Ох, — женщина явно стушевалась, — вы, видимо, нечастый гость. Карен, она… болеет. Женщина отвела взгляд и прикрыла плотно сомкнутые губы ладонью. Недзуми сразу понял — это не просто болезнь. Это что-то очень серьезное, возможно, даже смертельное. Он тяжело выдохнул, представив, какого сейчас было Сиону и его матери, раз той даже пришлось нанять себе замену. Он устало потер пальцами веки, наклонив голову: теперь придется идти к ним, чтобы знать, что происходит. Будь то плохие или хорошие новости, от знания всегда легче. — Я могу подняться проведать ее? — Ох, — продавщица встрепенулась и активно закивала головой, — Да-да, конечно. Не спрашивая ничего больше, Недзуми направился в сторону лестницы наверх. Женщина удивленно посмотрела ему вслед, но не сказала ни слова. Что-то случилось. Что-то случилось. Ч т о — т о с л у ч и л о с ь. На втором этаже было тихо и как-то пусто. Запах хлеба снизу перебивался приятным островато-пряным цветочным ароматом. Недзуми не знал, какие цветы так пахнут, но подсознательно догадывался. Это астры.***
— Сион, что такое астры? Парень шевельнулся и поднял голову, вопросительно посмотрев на Недзуми, закрыв «О дивный новый мир» Хаксли где-то на середине и отложив его в сторону. Гамлет, сидевший рядом с ним, запищал, поддерживая разговор. — Что ты имеешь в виду, Недзуми? — Ну, астры. Цветы. У тебя имя такое, забыл? — А, ну… — Сион на секунду задумался. — Астры — род травянистых растений семейства Астровые, или Сложноцветные, включающий более двухсот видов. Это однолетние и многолетние корневищные травы с простыми листьями и… — Ты не понял! — перебил Недзуми, недовольно кося на него глаза, — Ты говоришь как житель Номера Шесть, как ученый. Я не хочу знать научное описание астры, я хочу знать что она из себя представляет. В этом месте, Сион, нельзя найти и обычной травы, что уж говорить о нормальных цветах. Некоторые, конечно, продают какие-то хризантемы или ромашки, но и те — сухие и подгнившие. Поэтому, я хочу понять, что это за цветок. — Это сложнее… — он неловко улыбнулся и почесал затылок, взъерошив белые волосы, — Они похожи на звезды: лепестки острые, тоненькие и длинные, и их много. Цвета обычно розовые, лиловые и фиолетовые, бывают еще белые… — Уже лучше, но все еще слишком сухо, Сион. Давай, покажи мне свой словарный запас! — Это что, какая-то проверка? — недовольно насупился парень, и Недзуми рассмеялся от того, каким сердитым стало его лицо, — Недзуми! — Нет-нет, Сион, продолжай! Мы должны выпустить из тебя весь яд этого города, а для этого ты должен научится говорить, — он сел рядом с ним на кровать, продолжая улыбаться. — Ну, что еще про них сказать? Запах острый, сладковатый. Многим нравится, но не сказал бы, что аромат для всех: он немного тяжеловат. О, мама говорила, что астры напоминают ей осень. Там правда есть что-то такое… Успокаивающее. Недзуми не заметил, как начал перебирать меж пальцев волосы Сиона. И правда, если так подумать, похоже на цветок: белые острые и тонкие. — Осень, говоришь… — он резко убрал руку, встал с кровати и ушел в другую часть комнаты. Еле сдержав вздох, вот-вот готовый сорваться с его губ, он подавил в себе всплывшее неприятное сравнение, но не обернулся — не знал, как объяснить удивленному собеседнику свое поведение. — Недзуми? — Ничего.***
Недзуми вошел в помещение, в котором, по его воспоминаниям была гостиная. Комната за три года почти не изменилась: все те же недорогой диванчик и кресла, такой же ковер, тот же книжный шкаф, только теперь на стене висел небольшой телевизор, а на трюмо стояла большая ваза с цветами. Сиреневые, розовые, но в большинстве своем белые бутоны смотрели в разные стороны, широко раскрытые, свежие и благоухающие. Рядом с вазой стояло несколько фотографий. Вообще в комнате их стало больше, чем раньше: с Сионом, Инукаши и ребенком (теперь Собачница уже выглядела как настоящая девушка), даже с Рикигой была. Но привлекала внимание одна, выбивающаяся из общего веселого тона. — Недзуми! Он обернулся, услышав удивленный и радостный голос. Карен стояла в дверном проеме, прикрыв рот рукой, начиная плакать от нахлынувших чувств. Она не выглядела тяжело больной: лишь слегка бледной и похудевшей. Увидев приветственную улыбку на губах неожиданного гостя, она тут же бросилась к нему, заключив в крепкие материнские объятия. — Здравствуйте, Карен. Тепло в голосе Недзуми заставило ее широко улыбнуться. Она отстранилась и принялась рассматривать его со всех сторон, слегка похлопывая по плечам. — Ты так вырос, Недзуми! Как же быстро летит время. Казалось, еще вчера вы с Сионом ввалились сюда из Исправительного учреждения, все в крови, а сейчас… — голос Карен задрожал от воспоминаний, но она тут же взяла себя в руки и, мотнув головой, продолжила, — Ты надолго? Пойдем, угощу тебя чаем и пирожными, в путешествиях особо не наешься. Недзуми не стал сопротивляться и послушно прошел на кухню. Горячий чай казался хорошей идеей, а вкуснейшая выпечка Карен соблазняла только больше. Он сел за стол и принялся наблюдать за тем, как суетилась женщина, выкладывая на тарелку заварные пирожные, песочные печенья и маленькие сырные булочки. Она поставила перед ним чашку зеленого чая и, довольная, села на противоположный стул. — Расскажешь мне, где был? Тебя так давно не было, должно было бы произойти что-то интересное. Ах, да, угощайся, ты наверняка голоден. — Спасибо, — он взял в руки сырную булочку и убрал в сумку, — Вряд ли вам что-нибудь придется по душе. Лучше расскажите, как здесь идут дела. Много слухов ходит вокруг Шестой Зоны, как Сион справляется? — Идут дела? — Карен дернулась и сглотнула, и Недзуми сощурился. — Как тебе сказать… Все постепенно продвигается. Жить здесь стало куда легче — это уж точно. Ты знаешь, что власть сейчас лежит на плечах членов Комитетов, так они провели реформы образования, здравоохранения, экономические и социальные. Сейчас дом в Кроносе можно купить, и даже довольно дешево, по сравнению с прошлым, само собой. Многие продукты подешевели. — И цветы, верно? — у Недзуми почему-то вспотели руки, чего раньше никогда не бывало, а к горлу подступила тошнота. — О, ты видел, — она будто побледнела сильнее, но продолжила улыбаться как ни в чем не бывало, — Да, я вот решила купить астры. Ты ведь знаешь — это мои любимые цветы. Сейчас за шесть штук я отдала столько же, сколько раньше могла отдать за три чахлых цветка, да и… Карен резко замолчала, увидев, каким холодным, стеклянным взглядом смотрит на нее человек, некогда спавший ее сына. Она испуганно вздохнула, но взгляд от его глаз не отвела. Атмосфера между ними накалилась, а повисшая тишина нарушилась только спустя одну безумно долгую минуту. — Как? Карен ничего не ответила, лишь стала рассматривать столешницу, сжав свои подрагивающие плечи пальцами, и у Недзуми похолодело в животе. Не стоило ему приходить. — Как? — повторил он, закрыв глаза и видя перед собой фотографию парня с белыми волосами и красным шрамом, обрамленную черной атласной лентой. Когда комнату наполнили судорожные всхлипы, он услышал тихий хрипловатый голос, полный отчаяния: — Убили оппозиционеры три недели назад.***
Недзуми никогда не понимал этой глупой традиции оставлять около могил конфеты, цветы и игрушки: мертвым эти вещи не понадобятся, а вот живые могли бы извлечь из них немало выгоды. Смерть ведь так естественна, зачем делать из нее какой-то цирк? В Западном районе люди даже гробы не сколачивали — там-то и живых не жаловали. Так что же он сейчас делает? На маленькой пластиковой тарелке лежал крохотный кусочек вишневого пирога. Недзуми поставил его на холодное основание памятника, на котором уже стояли цветы и плюшевые игрушки. Вокруг портрета стояли свечи и благовония, и было видно, что не только Карен их зажигает. «Люди любят тебя, Сион, — подумал он, взяв в руки большую акриловую рамку, — но толку-то от их любви, да?» Он долго вглядывался в застывшее на фотографии глаза. Сион улыбался, но слабо и натянуто. Карен сказала, что это фото было сделано за три месяца до смерти, и он выглядел таким усталым, несчастным и одиноким, что Недзуми хотелось разреветься. «Замечал ли твое состояние хоть кто-нибудь? Сколько раз ты искренне улыбался за эти три года?» Он легко узнал обстоятельства его смерти: достаточно было найти какой-нибудь выпуск газеты, расспросить женщину в пекарне — и вуаля. Как выяснилось, Сион возвращался домой после работы, когда на него напали двое мужчин. Один схватил, накинув на горло веревку (как потом показала экспертиза), а второй выстрелил. Убийца явно был неопытным, так как, целясь в сердце неподвижного пленника, промахнулся и попал левее, прямо в легкое, и пришлось стрелять еще раз. Никто не слышал крика — только два громыхающих хлопка. Тело нашли через пятнадцать минут вышедшие на шум люди. Убийц засекли камеры, поэтому их задержали через три часа, после убийства. Один был бывшей сокращенной шишкой Номера Шесть, второй — из группы Йоминга. Недзуми не волновало, получили ли эти люди справедливое наказание, что сделали власти или подробности судебного дела. Ему покоя не давал крик. Точнее, отсутствие крика. Если бы Сион закричал, то спугнул бы злоумышленников, если бы он притворился мертвым, то спасся бы. И он об этом знал. Так почему же? Ответ до боли прост: он не хотел. Сион не хотел жить — именно это прочел в его глазах Недзуми, когда изучал портрет. Он не мог до конца понять его эмоции, впрочем, как и всегда, но это видел отчетливо и ясно. Сион молил о свободе, и свободу он видел только в смерти. «Спаси меня, Недзуми! Я теряю себя, я так больше не могу!» Он вздрогнул. Он не заметил, как оказался за чертой города. Ну и правильно, здесь ему было больше нечего делать. Его щеки были мокрыми, и он с удивлением понял, что плакал и продолжает плакать сейчас. Он смотрел на КПП Шестой Зоны: люди шныряли туда сюда, ругались, смеялись, кричали, шептались и улыбались, стремясь в эту мухоловку. Просто мухи, не видящие дальше своих примитивных желаний. «Ты пытался Сион, — думал Недзуми, с горечью сжимая кулаки, — но я всегда видел, какие люди на самом деле. Прости. Я должен был доказать тебе это раньше». Что станет с этим местом его не волнует. Скорее всего без Сиона наступит Вторая Эпоха Священного города. Он будет называться по-другому и, возможно, выглядеть, но смысл останется. Хрупкое начало нового уничтожат, и Эриуриас вернется. Но он будет уже далеко. — Жди меня, Сион, я не нарушу своего обещания!***
Одинокая фигура медленно удалялась от Шестой Зоны — возрожденного и перспективного города с непростой судьбой. Наблюдающая за ней девушка печально прикрыла глаза, мотнула головой и позвала маленького ребенка лет четырех и собаку, играющих в песке, за собой. Некогда было отвлекаться — нужно было доставить в «Вестник Западного Квартала» свежие новости.