Снова и снова

Осень хорошее время года, ещё не зима, и снег не лежит высокими тушками тут-и-там, но уже и не душно по-летнему. Большинство совковых любило это время года, от них отличался только Украина и Россия. Братья ненавидели эту слякоть на своих улицах, вымученные выражения лиц у подростков и остальных. И сейчас, хлюпая сапогами, и попутно наступая на златые листья, которые смешали с грязью и до него уже, Украина шел через парк. Точнее через ту часть, где дороги как таковой не было, зато так можно было добраться до своей хрущевки в разы быстрее. В это самое время его братья и сестры грызут гранит ученья, ну, а Украина? Почему он не в заведении столь строгом и похожем на фабрику? Он, естественно, сбежал. Последним уроком должна была быть история. Хм… хороший урок, но у украинца на эту интерпретацию истории были свои взгляды и отнюдь не очень хорошие. Мимо него пробежал паренёк, наверное на пару лет старше его самого, может уже студент. Но суть не в этом, он случайно зацепил своим коричневым портфелем руку прогульщика. И в тот же момент по телу прошла колючая боль. Шикнув, выругавшись в свой шарф, пострадавший пошел дальше. Уже в подъезде, он потрет руку, поднимет рукав куртки и скривится: порезы открылись. Уже возле двери он заметил странность, она была открыта. В квартиру он зашел тихо, он умолял всех: начиная от Ленина и до Брежнева, что бы дома был Россия, тот тоже усидчивостью не отличался, или Казахстан, кто-угодно. Он даже был бы напротив, если бы оказалось, что их ограбили. Но все надежды разбились в дребезги, кажется, Украина даже услышал, как что-то разбилось, как только из кухни прозвучал голос отца: –Какую шваль там принесло? — по пьяному рёву было понятно, что он пьян. Тут-то голос украинца спрятался в самые глубокие места его души, по ногам прошлась дрожь. А СССР, не дождавшись ответа, последовал как в мудрой пословице, «если гора не идет к Магомеду, то Магомед пойдет к ней». Из-за стены он появился, как грозный медведь, такой же широкоплечий. Взгляд его блуждал по коридору, а когда помутнённые глаза сосредоточились на лице сына, лицо его, до этого бывшее и грозным оскалом, расплылось в улыбке. –Ох, сынуля пришёл, — он выхватил из рук украинца портфель, и кинул его на стул. Без этого предмета сын почувствовал себя ещё уязвимее перед родителем.– А чего ты так рано? Пьяное тело нависло над ребенком, и тот в свою очередь вжимался в стену. –Я-я…- колени дрожали, а ком в горле мешал не то что говорить, но и дышать, — у на-ас последний урок о-отменили. -Правда? — протянул Союз. -Да, — шумно выдохнул Украина. Бедняга, кажется, плохо слышал, что дальше говорил отец, в его виски била кровь, а сердце готово было покинуть грудную клетку, и помахав ручкой на прощание, скрыться где-то в шкафу. Улавливать речь взрослого, украинец начал в тот момент, когда Совок положил свою широкую ладонь на щёку сына. -…ты так похож на Россию, — теперь лицо родителя было до невозможного… невозможным (!), весь его вид говорил о желании. Дідько! Украина догадывался о явно не родительской любви своего старика к старшему из сыновей, к России, но… это… это поразило и испугало до глубины души. Что же сейчас произойдет? Отец и раньше пугал его, но сейчас. –Хочешь выпить со мной? — он сего вопроса украинец оторопел, а потом кивнул. Сейчас, он думал, главное ему не перечить. Вот так, в сапогах, наскоро сняв куртку и шапку, Союз тащил в своих объятиях сына. Потом усадил прямо на стол, рядом с закуской или что это было, были там ещё какие-то бумаги. Буквы на них были похожи на латиницу, значит снова разборки с Америкой. Дело плохо. -Па-ап, может м-не… я пойду…- начал украинец, а потом к нему вплотную приблизили рюмку с водкой, с нос ударил едкий запах. Нет, Украина, конечно же уже не раз пробовал алкоголь, но из рук отца… такое впервые. Пальчики обхватили стаканчик, и он залпом влил в себя, обжигающую носоглотку, жидкость. Отец хмыкнул, и сам выпил. Потом снова налил сыну, и снова. В голове начинало понемногу мутнеть. Он уже не замечал, как руки отца гладят его по пояснице, потом по спине, и уже одна рука легла на грудь. -Сыночек, поможешь своему папке? — Совок говорил тихо, по-змеиному. И будь Украина в своем уме, трезвый, то мальчишка, вероятно, не на шутку бы испугался, и попытался улизнуть в свою комнату. Но все обстоятельства и такие умелые ласки заставляли таять его. -Да, батько, шо тебе помочь? — частично из-за помутившегося разума украинец переходил на родной язык. -Сначала, — отец сжал своими пальцами горошинку-сосок, — говори чисто на русском. Потом, — Союз второй рукой начал пододвигать тело сынка к себе, — расставь свои ножки пошире. Все указанное Украина сделал. И тут шарф, в который совсем недавно мальчишка изругался, соскользнул с его шеи и был завязан на его руках. А самого ученика придавили к поверхности стола, голова удачным образом упала на бумаги. –П-пап? — теперь-то паренек все понял и был испуган до смерти. -Сыночек, помолчи. Кричать будешь потом, — заверил Союз, и начал стягивать с сына школьные брюки. -Па-апочка, пожалуйста, по-ожалуйста! Не надо… умоляя-аа, — в нутро проник палец, на сухую. На глазах появились слезы. -Умолять тоже будешь потом, — кажется до Совка дошло, что такими темпами он просто разорвет своего хрупкого сынулю. Палец так же быстро покинул украинца, на что тот выдохнул, кажется слишком громко. И теперь, наскоро смочив пальцы, СССР начал их вводить. С каждым новым пальцем приходила новая волна стонов и шумных вздохов, алкоголь не давал скрывать ничего. После нескольких минут, потраченных на растяжку, как показалось Союзу, его сегодняшняя жертва была готова. Но вот Украина, который так некстати опустил взгляд себе между нож, ведь пальцы теперь не в нём, и от пустоты он ощущал дискомфорт. Ох, лучше бы ему забыть, что он увидел. Достаточно габаритный половой орган был направлен на растянутый проход, но для Украины… он не знал, как Это войдет в него. И теперь он снова начал уговорить отца прекратить это всё, только тот его не слушал. Товарищем СССР полностью завладело желание. И нет, он не хотел именно Украину, Россия — вот кого он желал взять на этом столе, да и не только на этом, и не только на столе. Мысль пришла быстро. Союз снял с себя свою ушанку и надел её на голову украинца. Да, теперь он ещё больше на него похож. Определённо. Он проникал в украинца рывками, уж больно тот был тугим, а уж для него и подавно. Но как же Украина? Он плакал, душил себя слезами и всхлипами, которые сменялись отвратительными ему самому стонами. Дідько. Он стал сам себе отвратительным всего за несколько минут. С одной стороны он был даже счастлив… да, он любил своего отца, он хотел своего отца, но явно не при таких обстоятельствах, и явно не когда объект его обожаний так нагло, рыча даже от удовольствия и вбиваясь в него, шепчет имя его брата. -Ненавижу…– всхлипывал от своего ничтожества Украина. Старый шарф легко поддался и растянулся, позволяя рукам украинца освободится. Тут же он закрывает своё лицо ушанкой, так предусмотрительно надетой на него. Он вдыхал аромат старого головного убора, она пахла его любимыми сигаретами, травой и древесиной. -Папочка…прости, — всхлипы становились сильнее. А потом шапку стянули с лица. А после и всхлипы превратились в мычание, несомненно, отец целовался изумительно. И даже член, который до этого так больно рвал все внутри. Украина почувствовал весь спектр удовольствия. Отец продолжал сминать его губы и вдалбливать тело в деревянный стол. И перед тем как излиться себе и Совку на живот, в последствии сжать его орган внутри себя, Украина позволил себе неслыханную дерзость: дотянулся до кадыка отца и оттягивая, посасывая кожу на нем, оставил метку. Вслед за сыном, излился и Союз. Его горячее, как и он сам в сей час, семя заполнило украинца. Тут же, родитель придавил низ живота своего ребенка, вязкая субстанция стекала на стол и пол — зрелище для истинных извращенцев, коим товарищ СССР и был. Именно такая взбудораживающая картина снова завела его. Только теперь он хотел поменять позу, поэтому подхватил обмякшее, но ещё в сознании тело и усадил себе на колени, сразу насаживая на ствол. Семя, выпущенное ранее, служило прекрасной смазкой и орган входил по основание легко и быстро. В какой-то момент Совок засмотрелся на то, как через тонкий стан видно, бьющейся о стенки, член. Да, это заводило ещё больше. А потом, и сам украинец уже насаживался, выгибался, и метался от одного места на шее и плечах до другого. Он тщетно пытался пометить Своего отца, он невероятно жадный и ревнивый ребенок, он не хочет отдавать Своего папу России. Нет! Это Украина сейчас выкрикивает столь пошлые фразы, это Он изгибается под ласками отца, это Он! Он! Не брат. И, если до этого дерзостью были засосы, то теперь малыш хотел больше. -Папочка, — такой взгляд. Слишком пошлый и ничего более нельзя представить, если обрежете картинку. Теперь украинец насаживался смелее, открыто и внизу всё развратно хлюпало, слышались шлепки тел друг о друга. -Папочка, — повторил сын.–Я люблю тебя, ты только мой! — заглушая возможные возмущения поцелуем, Украина обхватывает шею Совка. Скоро второй заход закончиться; тела всё чаще шлепаются вспотевшей кожей, сегодняшний любовник, сын товарища СССР снова и снова перехватывает поцелуи своего отца, хватается за него, как за воздух. В этот раз к пику первым пришел Союз, когда дрожащий голос украинца прошептал ему на ухо, опаляя своей теплотой ушную раковину: -Я хочу знову і знову відчувати тебе у собі…