Trinity

      Николь бежала. Бежала по коридору, не оглядываясь, забегая то в одну, то в другую комнату. Ей не нужно было видеть, кто за ней гонится. Она хорошо слышала. Оглушительный лай наполнял весь дом, заставляя барабанные перепонки угрожающе трещать. От этого уже начала болеть голова, но то мелочи по сравнению с тем, что ждет Хот, когда ее догонят. А ее догонят, в этом она даже не сомневалась. Каждый раз одно и то же. Будь то маньяк-психопат, стая крыс или стервятников, огромный медведь либо стая диких волков, как сейчас, конец всегда один. Николь понимала, что все они не настоящие, что все это лишь плод ее, или не совсем ее, воображения. Но вот боль… Боль была настоящей. Поэтому из раза в раз Хот пыталась убежать, спрятаться, справится с противником силой, чтобы отсрочить неизбежное. Отсрочить свое мучительную смерть.       Николь забежала в гостиную и заперла за собой дверь, тут же осматривая комнату на предмет оружия. Торшер вполне подходил под его описание и мгновенно оказался у девушки в руках. Лай, ни на секунду не прекращающийся, стал громче, и в дверь с силой врезались с обратной стороны. Она задрожала, но выдержала. Николь сильнее сжала свое оружие. Тяжелое дыхание, сильное сердцебиение. Казалось, что Хот прямо сейчас умрет от разрыва сердца, и, по правде говоря, она была бы рада такому раскладу. Раздался еще один удар, потом еще и еще, но дверь продолжала стоять на месте. Секунда, две, пять. Ударов не было, и в голову Хот закралась опасная мысль, что может быть в этот раз удалось избежать смерти. Но надежда не приносит ничего кроме вреда, в этом Николь убедилась давно. Вот он, пятый, мощный удар, снесший дверь с петель. В гостиную ворвались шестеро волков. Вздыбленная темно-серая шерсть, оскаленные белоснежные клыки, желтые глаза, горящие голодным пламенем ярости.       Один из волков зарычал и резко прыгнул на Николь. Девушка выставила торшер вперед перед собой. Зверь зубами вцепился в деревянную палку и замотал головой во все стороны, желая вырвать препятствие из рук Хот, но та крепко держала его в руках. Тогда волк сжал челюсти. Послышался треск, и торшер двумя половинками остался в ладонях Николь. Отступая, она полубезумным взглядом посмотрела на обломки в своих руках и с силой запустила в стаю сначала один, а потом и второй. Звери отпрыгнули в сторону, зло зарычав. Один из них пошатнулся и заскулил, когда второй обломок попал ему в бок. Больше ждать они не собирались. Волки сорвались с места и понеслись на девушку, заключая ее в ловушку между ними самими и стеной. «Интересно, что там у парней?» — пронеслось в голове Хот за секунду до того, как тот самый зверь, с которым она "сражалась" мощным прыжком повалил ее на пол.       Николь закрыла глаза. Острые клыки вонзились в ее тело, смешиваясь в один поток адской боли, делая невозможным определение точных мест укусов, если бы это кого-то сейчас волновало. Из горла Хот вырвался даже не крик, хрип. Она испытывала подобное уже наверное миллион раз, но совершенно точно соврала бы, сказав, что привыкла, потому что как вообще можно привыкнуть к подобному? Николь чувствовала, как рвется ее плоть под челюстями зверей, как она отделяется от тела кусок за куском. Слезы текли из зажмуренных глаз, в горле пересохло от полукриков-полустонов, во рту чувствовался металлический привкус. Один из волков вскрыл ей живот. Ощущая, как ее рвут уже изнутри, Хот, не выдержав, распахнула веки. Лучше бы она этого не делала. Перед ее глазами предстала настоящая кровавая баня. Паркет, залитый липкой бордовой жидкостью, ее собственные изгрызенные конечности, валяющиеся в нескольких метрах, от того, что осталось от тела, внутренности, вытащенные наружу, и окровавленные морды волков, которые, казалось, не собирались останавливаться. К горлу поступил ком, и живот обязательно скрутил бы рвотный позыв, если бы было, что скручивать. Николь каждый раз задавалась одним и тем же вопросом: почему она не умирала в первые же минуты? Ответ был прост: нечто, удерживающее их здесь и, по всей видимости, питающееся их страданиями, не хотело этого. Резко все закончилось. Звери испарились, оставив истерзанную Николь на полу гостиной. Она закрыла глаза. Сознанию, наконец, было позволено покинуть ее.       Очнулась Хот все в той же комнате. Ничто вокруг не говорило об ужасе, который творился здесь. Идеально чистый пол, дверь, мирно висящая на петлях, даже чертов торшер, целый, стоял на своем месте. Нетронутая Николь с тяжелым, сбитым дыханием, бешено колотящимся сердцем и горящими бессильным безумием глазами сидела на паркете, облокотившись спиной о стену, вытянув ноги вперед и запрокинув голову назад. Холодный пол стекал по вискам, тело потряхивало мелкими судорогами. Радовало одно — ближайшие часов двенадцать ей не придется снова переживать подобное.       Просидев так минут десять и придя в относительную норму, Хот поднялась на ноги и, покачиваясь, вышла в коридор. Там уже собрались парни, имевшие такой же помятый вид. Такер сидел прямо на полу, Робин, не очень уверенно, но держался на ногах. Увидев Николь, он слабо кивнул. Гарднер просто посмотрел на нее. — Что у вас? — спросила Хот без лишних прелюдий. — Огонь, — коротко ответил Джетт.       Николь перевела взгляд на Такера. — В тореадора поиграл, — усмехнулся тот, тут же поморщившись. — А у тебя? — Робин вопросительно глянул на Хот. — Волки.       Воцарилось молчание. Девушка смотрела на ребят и понимала, что долго так продолжаться не может. Хотя с чего это? Может, еще как может. Что они могут сделать? Дверь уже не просто заперта, она исчезла. Окна не бьются, будто сделаны из бронестекла. В голове Хот ярким красным цветом мерцала надпись «Выхода нет». Разве что… — Парни, — Такер и Робин устало взглянули на нее. — А может нам… уйти? — Гениально, Хот, — Гарднер даже нашел в себе силы похлопать. — И как же мы не додумались? — Погоди, — осадил его Джетт. — В смысле, совсем уйти? — он посмотрел на Николь взглядом, типа, «Я правильно понимаю?».       Девушка кивнула. В глазах сквозила обреченность. Сколько они уже здесь? Год? Два? Десять? Счет дням был потерян на отметке четыреста пятьдесят три. Не было никакого смысла продолжать. Им не выбраться отсюда живыми. — Клуб суицидников? — понимающе усмехнулся Такер. — Запишите меня, — прикрыв глаза, произнес он через пару минут.       Робин также молча согласился. Они медленно направились в одну из комнат. На стене в большой рамке под стеклом висела какая-то картина. То ли натюрморт, то ли что-то абстрактное, ребятам было глубоко плевать. Секунда, и она полетела на пол, издав глухой звук от встречи с ним и тихий треск. Николь взяла в руки осколок. Остальные повторили за ней. — Был рад быть вашим другом, — Робин скривил губы в подобии улыбки. — Наконец-то избавлюсь от вас, — фыркнул Такер, но ребята поняли его своеобразно выраженный посыл. — Прощайте, парни, — выдохнула Хот.       Почти одновременно они резко, с силой полоснули осколками по рукам вдоль внутренней стороны предплечья. Кровь хлынула из ран, стекая вниз по безвольно опущенным рукам, тяжелыми каплями срываясь с пальцев. Ребята оседали на пол. Николь чувствовала, как из нее медленно уходит жизнь. Веки потяжелели, огромная слабость укутала ее с ног до головы. Хот не стала сопротивляться. В последний раз взглянув на друзей, она закрыла глаза.       Они очнулись в той же комнате. Непонимающе посмотрев друг на друга, ребята заметались взглядом по сторонам. Ни крови на полу, ни испачканных осколков. Картина висела на стене, нисколько не поврежденная, в том же положении, что и изначально: слегка покосившись. Глаза всех троих заволокла пелена обреченности. Им никогда не выбраться. Николь легла на спину прямо на пол, безжизненным взглядом уставившись в потолок. Вместо освобождения, им были даны, словно насмешка, лишь клейма: длинные кривые шрамы на правых руках.