И он лежал у двери, одним глазом следя за полями вереска

Миах никогда не забывал того, что он бог врачевания - особенно когда спустился на землю в числе остальных . Пока остальные едва ли не дрожали в предвкушении новых развлечений, он опустился на землю, протягивая руки к уставшему и истощенному воину, в немом изумлении смотрящему, как бог сшивает его рану конским волосом и отбрасывает смерть далеко за край. Когда Миах заканчивает и перекусывает жесткий волос, то чувствует на себе жгучий чужой взгляд - бог поднимает голову и смотрит в серые глаза своего отца. Диан Кхет смотрит на него с другого конца площади, будто отдалившись от своего пантеона – Миах хмурится. Старший бог вскидывает подбородок и отворачивается – Миах моргает и оглядывается. Племя богини Дану стоит вокруг него полумесяцем, сияющий Луг сжимает свое копье, а Морриган поглаживает своих ручных воронов. Миах хотел бы, чтобы и бабушка, благословенная Дану, сошла вместе с ними, но она отказалась, лишь заслышав о подобной авантюре. «Это развлечение для детей. Мое место здесь – у меня еще много работы» Она говорила так, гладя сестру Миаха по голове – после произошедшего дети Диана Кхета отдалились от отца, как и его родственники. Так что неудивительно, что и сам старший бог-врачеватель отделился от своего пантеона, демонстративно показывая своим видом, что ничуть не раскаивается. В стане богов уже начались споры – они с ажиотажем делили сферы влияния, кричали друг на друга, со скрытым голодом оглядывали разбегающиеся по земле города в магические зеркала. Миах поежился – из разверзнутой пасти земли сквозило холодом иного мира. Послышался глухой стук – Добрый бог Дагда поставил на землю свой неиссякаемый котел и замкнул серп полумесяца в круг, заняв свое место в пустом пространстве. Все остальные последовали его примеру – Миах слегка замешкался, смывая кровь с рук, но его посадили поближе к котлу. Эпона раздала простые деревянные чаши и все достали резные ложки – на фоне богатства остальных богов они могут выглядеть как кучка бродяг, но они все вышли из земли и крови Ирландии и не намерены отступать от своих традиций. - Время для трапезы. Дану знает, что нам это нужно. Дагда первый протягивает ложку и зачерпывает густое варево из мяса и круп – остальные, чуть помедлив, повторяют за ним. Миах ест последним, пытаясь проглотить комок из разочарования. Его отец все еще не может его простить. Аирмед прижимается к его боку – сестра все еще корит себя. Даже когда проходит несколько дней, отец не подходит к ним. Миах склоняется над первым человеком, что желает вступить в его семью и прокалывает палец, стараясь не думать о сияющем клинке, что четырежды пронзил его плоть. *** Миах задыхается – он покрыт собственной кровью и землей, его руки дрожат, он ощупывает собственный череп и кричит – травы прорастают в его горле и трудно дышать, он умирает. Он умирает по-настоящему, как смертные – и лечебные травы прорастают из его легких и сухожилий. Он пытается их сорвать, но руки не слушаются. Зверобой и чабрец забивают его гортань, язык разрывается горькой полынь, а кровохлебка пробивает грудную клетку насквозь, прорастая из сердца. Маргаритка, трава битвы, пьет его кровь. Безумный от ревности взгляд отца прожигает его насквозь и Миах просыпается с криком. Его дедушка, Добрый бог Дагда прижимает молодого бога к своей широкой теплой груди и гладит по голове. - Все в порядке, Миах, не стоит больше бояться. - Умирать так больно, - обычно тихий Миах жалуется и хнычет, вспоминая лезвие, рассекшее ему лицо, кости и мозг, - Я не хочу больше. - Больше никогда, - Дагда обнимает его еще раз и мягко подталкивает лечь обратно на подушки. Стук в двери заставляет юного бога дрожать, как в лихорадке. - Я посмотрю, кто там. Наверное, Луг пришел тебя навестить, - Дагда встает, Морриган скользит на его место, убирая изящной ладонью волосы со лба Миаха – ее вороны слетаются на изголовье кровати. Ему вновь хочется спать. - Это мой сын и я имею на него права! - Дану отделила его и тебя, и ты будешь уважать решения праматери. - Это вздор! Ничего не случилось, он вновь жив! Мы боги, если ты не забыл! - Отец, что убивает дитя в порыве ревности, не имеет права что-то говорить еще. Холодные руки богини войны закрывают уши Миаха. Он вновь проваливается в свои горячие болезненные сны. *** Орарио – город тысячи лиц и тысячи историй. В его сердце дышит тьмой пасть Подземелья – Вавилонская Башня выступает над ним как древко воткнутого в землю копья, как одинокая свеча. Миах закидывает голову и вытирает со лба пот – в его руках сухая вязанка крапивы. Ему предстоит еще много работы. Мимо бежит совсем еще юный вервольф, утирая дрожащей рукой разбитый нос. Его одежда потрепанна и затерта, а одно из каштаново-рыжих ушей будто бы надломано. Сердце Миаха сводит болью - по одежде мальчика, по его поведению видно, что денег у него слишком мало, чтобы купить даже самое простое зелье. Миах отчаянно пытается сделать свои лекарства хоть немного дешевле, но его детям нужен кров и еда. К тому же не все разделяют увлечения своего бога, они тянутся к деньгам и славе, враждебно глядя на остальные семейства. Семейство Миаха славится тем, что авантюристов здесь столько же, сколько и аптекарей – его дети сами добывают себе ресурсы из Подземелья. Мальчик-волк спотыкается и чуть не падает – Миах успевает подхватить его и мягко утирает кровь своим рукавом. Миах знает боль лучше других богов – разве что Гефест, обожженная кузнечным огнем, могла бы соперничать с ним. Так что он исцеляет юного авантюриста незамедлительно – ему наплевать на деньги и статус, самое главное, что мальчик на его руках вновь дышит и цвет возвращается к его бледным щекам. Ребенок вскоре просыпается и тут же начинает волноваться – у него нет денег и отплатить он ничем не способен. Миах мягко гладит его по голове и показывает, что ничего ему не нужно. - Беги домой. Твой бог волнуется. Волчонок кланяется и бежит – здоровый и живой. Миах смотрит на свою робу, перепачканную чужой кровью и по привычке возносит молитву Дану. У остальных богов это не принято, это им кажется чуждой забавой – бог, что молится богу. Но Племя Дану было когда-то подобно людям и это никогда не стоит забывать. И мудрая, благословенная Дану – их вечная мать. Миах затылком чувствует ее нежную теплую руку. Ах, славный, славный день. Солнечный и теплый. Пусть солнце продолжает светить , золотит пшеницу для хлебов. Праздник Миаха совсем скоро, скоро снимать урожай. Надо будет позвать Аирмед на ужин. Он скучает по сестре. *** Четыре раза заносил Диан Кехт клинок над своим сыном Миахом и четыре раза он опускал его. В первый раз лезвие рассекло кожу, но Миах исцелил порез. Во второй раз лезвие раскололо кость, но и это исцелил Миах. В третий раз клинок достал до мозга – но и это исцелил юный бог. Тогда Диан Кхет, ослепший в своей ревности, раскалывает голову сына надвое и Миах умирает. Аирмед, дочь бога-врачевателя, днями льет слезы на могиле брата, и из его тела поднимаются триста шестьдесят пять лечебных трав, что способны исцелить любую болезнь. Аирмед собирает их в свой плащ, но отец, все еще пылающей в своей ярости, что сын и из-за грани смерти посмел превзойти его, разбрасывает травы, не позволяя кому-либо узнать их все. Помнит все только Аирмед. И с тех пор никогда и никто не знает всех секретов врачевания, и с тех пор ни один даже самый гениальный лекарь не способен излечить все болезни и обмануть смерть. Кроме Миаха. Он возвращается *** Когда Наазу возвращают из подземелья обожженным куском мяса, Миах не может даже плакать. Каждая его слеза – это потерянные секунды, это приближение смерти для его драгоценной дочери. Он запирается в своем кабинете и стягивает волосы тугой повязкой. Время играет против него. Никто не знает, что творилось за закрытыми дверями в те дни – громе того, что Миах творил чудеса. Не касаясь божественного аркана, он шептал имена трав и взывал к первостихиям. Он вспоминал все, что было так давно, еще до их возвышения до богов – Миах пел на языке племени Данаан, жег травы, и сшивал куски плоти, вновь формируя из них тонкое, юное тело. Никто и никогда бы не смог повторить подобное, не посмел бы – Миах побывал за гранью смерти и мог все, что было в его силах. Но один секрет он забыл – секрет жгучий, секрет важный. Словно клинок его отца, пронзив его мозг, украл воспоминания об истинном чуде. Когда то он сотворил для его вождя настоящую, живую руку вместо серебряной, что предложил Диан Кехт. То чудо стало его смертью – а теперь он не может его повторить. И тогда Миах падает ниц, приникает к полу грудью и молит – его длинные волосы текут по полу, как змеи. Диан Кхет упивается видом сына перед собой – распластанного по полу, ничтожного, молящего, и дает свое согласие, предвкушая его долгие мучения. Семья Миаха разваливается, оставляя его с его гончей и с долгом, величиной с Солнце. Племени богини Дану почти не осталось в Орарио, но они скорбят о его беде. Ястребы царапают его окно, доставляя письма, с редкими караванами до него доходят посылки с тем, что невозможно найти в Орарио. Кельты возвращаются на свои исконные земли – пишут, что сама земля тосковала по людям и богам. Миаху отчаянно хочется домой, но он не может бежать. Он все еще не победил своего отца. Письма Аирмед тоскливые и нежные, бумага пахнет полевыми цветами. О нежная, знала бы она, что отец дал ее имя своей людской дочери, и делает вид, что они с Миахом незнакомцы. Из знакомых лиц в городе остался лишь Гоибниу – великий кузнец иногда приходит к племяннику и долго говорит с ним. Миаху это помогает. Ему нравятся его божественные друзья, но никто их них не прошел такой долгий путь, как племя Дану. *** - Я придумал титул для девчонки Миаха! Она же чьентроп – пусть будет Кухулин! Кухулин, сын Луга. Эти боги даже понятия не имеют, о чем говорят. Это не просто имя, это чужая судьба. «И я буду твоим Ку до тех пор, пока не найдешь ты другого пса!» Герой для одних, погибель и злодей для других, проживший так ярко и так мало. Для Наазы, которая все еще мучается от боли, это имя – как насмешка. Боги смеются, а Диан Кхет молчит. - Не подходит. Это означает «пес Куланна» а не Миаха. Звучит глупо, - Гефест складывает руки под грудью и окидывает взглядом богов. Все они выглядят сбитыми с толку. - И давать имя мертвого живым – дурная примета, - Гоибниу тоже вмешивается. Миах сидит тихо, сжимая кулаки на коленях. - Ах, ну ладно. Гончая Миаха так гончая Миаха. Это немногим лучше, но бог расслабляется. По крайней мере Нааза не умрет, привязанная к камню. *** Новый его ребенок появляется совершенно неожиданно – он просто падает перед Миахом на землю, истощенный и изможденный. Его алые глаза кажутся совсем тусклыми, как покрытые толстым слоем пыли рубины – Миах торопливо поднимает мальчика на руки и удивляется, насколько тот легкий. Белые волосы, покрытые серой уличной пылью сияют мягким ореолом. Ребенок обезвожен и голоден – и Миах не может оставить его без помощи. Он готов ложится спать голодным тысячу ночей подряд, если это спасет еще одного смертного – но Нааза разделяет с ним скудный ужин, как они делят кров и судьбу. Миах кормит и лечит незнакомца, и облегчением вздыхая в тот день, когда мальчик приходит в сознание. - Я… жив? - Да, - Миах отвечает коротко, но не может не улыбнуться тому, как ребенок тянется за ласкающей его по лбу ладонью. Такой отзывчивый – редко встретишь такую чистоту в Орарио. - Вы… Бог? – врачеватель тихо смеется и кивает. Слабый, но сразу узнает перед собой бога. У него глаза ястреба. - Да. А теперь тебе нужно еще немного поспать. Когда ребенок совсем окреп, он тут же начал благодарить Миаха и Наазу, буквально склоняясь до земли. Его щеки пунцовели, как закатное небо – он был смущен, но в то же время рьяно желал отплатить своим спасителям. Миах протянул руку и взъерошил белоснежные пряди, словно топорщил соколиные перья. - Лучшая награда для меня – это если ты вернешься к своей семье целым и невредимым, - Миах говорит это с улыбкой, даже не смотря на то, как больно вонзается в его бок локоток его верной дочери. Он ожидает от мальчика – Белл, его зовут Белл Кранел – облегченной улыбки, но вместо этого ребенок начинает плакать и рассказывает им все. Мальчик, юноша, перед ними не имеет места, куда вернуться, и не имеет места, где остаться. Он окован чужим недоверием и злобой так сильно, что Миах буквально видит эти цепи на его плечах, сгибающие его к земле. Нааза замолкает за его плечом , будто настороженная гончая– «и он лежал на земле у двери, одним глазом смотря на вересковое поле» - и Миах осторожно садится рядом с плачущим ребенком, беря его ладонь в свои. - Послушай меня, Белл Кранел, - и он говорит. О долге, что выше Вавилонской башни, о Наазе и о своем ремесле. Он говорит об Орарио – честно, не упуская ни детали. Он говорит и о Подземелье – и о том, что его там ждет. Затем, когда слова иссекают, Миах поднимает глаза и смотрит, ища в алых глазах ребенка слет страха или отказа. Но его глаза сияют. - Господин Миах, - Белл Кранел крошечный, но Миах чувствует его решимость, прочную, как камень Волхвов,- Примите ли вы меня в свою семью? Миах улыбается и сжимает меленькую ладонь в своей. - Как я могу отказать такому храброму молодому человеку? Добро пожаловать, Белл. *** - Эпона? Вы уходите? – Миах стоял у ворот. Предрассветная дымка холодила кожу и ложилась серебром на мохнатые бока фыркающих лошадей. Эпона грустно улыбнулась и погладила Миаха по щеке - жеребенок рядом с ней хватал губами подол ее дорожного платья. - Нам здесь не место, Миах. Мы идем домой. Домой – это на старые земли. Домой – это к зеленым лугам и обрывам над морем. Домой – это туда, где вересковые пустоши бегут до горизонта, где лошади подобны богам, где вместо золота платят кровью и легендами. Домой – это на Этге, где рек начало начал, где земля все еще дика и полна мифами, не подпуская иных богов, кроме тех, что рождены были из её лугов. Миах склоняет голову, принимая их выбор. Луг хлопает его по плечу, Аирмед целует в щеку, Бригитта крепко обнимает его, зарываясь носом в его накидку. Морриган приходит последней – ее вороны делят свежее мясо, клацая клювами. Без слов она протягивает ему короткий клинок, почти кинжал, замызганный кровью и испещренный рунами. Миах узнает его – он практически видит руку отца над собой и невольно отшатывается. Но Морриган сует ему клинок в руки и смотрит своими черными глазами прямо ему в душу. - Оружие, что убило бога и пропитано его кровью – живое. Не отказывайся, Миах. Когда-нибудь оно понадобится твоему ребенку. Миах прячет клинок, напоенный его кровью, под накидку и смотрит, как стройными рядами племя Данаан уходит в свой новый поход. *** Его новое дитя прекрасно. Белл так восторжен и юн, что иногда кажется, будто сам воздух вокруг него дрожит предвкушением приключений. Когда Белл возвращается из подземелья в первый раз, с восторгом рассказывая, что смог убить гоблина, которого в детстве так боялся, Миах улыбается ему. У них теперь всегда есть скромный ужин – Белл приносит из подземелья немного, но даже так это большое подспорье для семьи Миаха. Нааза, как настоящая наставница и капитан, каждое утро проверяет Белла и вечером лечит его раны, мягко журя. Новый ребенок Миаха красив – и это беспокоит бога. Белл чист и невинен, а семья Миаха мала и слаба – если что, он не сможет защитить его от жадных богов. Поэтому Миах каждый раз утром крепко обнимает Бела, шепча старые слова заклинания-оберега. Его магия заперта, но он надеется, что земля услышит его слова и скроет Белла от чужих глаз. Нааза избирает другой путь – она учит Белла пользоваться своей красотой и иногда ставит мальчика за прилавок. Белл так нежен и мил, что редкий покупатель не замирает на месте, безропотно покупая все, что ему предлагают. Нааза учит своего нового брата стрелять из лука – необходимо уметь пользоваться больше, чем одним оружием. Белл старается – ночью, когда они все ютятся на одной кровати, Миах разглядывает покрасневшие от тетивы кончики белых пальцев. Когда в один день Белл появляется под вечер, а кровь капает с его волос, словно вода, Миах чувствует запах близких перемен. Нааза помогает отмыть белоснежные пряди – под светом они все еще кажутся слегка красноватыми – а Миах обновляет статус Белла и замирает на месте. «Когда-нибудь этот клинок пригодится твоему ребенку» «Бесконечное стремление» - словно драгоценный камень без оправы. Миах копирует характеристики на листок и усаживает своих детей поближе. Теплые глаза Наазы сияют в свете свечи, Белл привычно прижимается к боку Миаха, покорный привычной ласке. Миах говорит – его дети слушают. Он рассказывает, чем это может грозить Беллу и ребенок сжимается у его бока. Его храброе сердце бьется быстро, словно у пойманной птички – Нааза держит его за руку, всем видом показывая то, что они его не бросят. Миах улыбается, глядя, как хорошо ладят друг с другом его драгоценные дети и уходит в кладовую. Там, среди трав и сушеных цветов в ножнах ждет своего часа безымянный клинок. Миах колеблется, но берет его в руки – рукоять дрожит как живое существо. Он возвращается – Белл практически утопает в объятьях Наазы, но в его глазах вновь нет страха. Его дитя очень храброе – Миах встает на колени на пол и берет ладонь Белла в свои руки. - Я не могу сделать многое, но я обещаю тебе всегда быть на твоей стороне. Я бог-глупец, но я сделаю для своих детей все, что в моих силах. Поэтому я хочу дать тебе то немногое, чем я владею – оружие, что сможет помочь тебе расти, Белл. У Белла глаза ясные, как у ястреба, и невинные, как у храмовой жрицы. Он кивает – медленны, осторожно, словно боясь, что его оттолкнут – и Миах режет его ладонь, позволяя кинжалу напиться крови нового владельца. Оружие сыто урчит, принимая его, по лезвию бегут витые кельтские руны. Белл мешкает, замирая, и внезапно опускается на пол, крепко обнимая своего доброго бога. Утром Миах встает, чтобы проводить Белла в подземелье – его ребенок уже готов. На первый взгляд ничего не изменилось, он все тот же. Но свет сияет в его белых волосах, словно покрывая его голову белым покрывалом, он выглядит еще нежнее, словно свет пронизывает его изнутри. Его ребенок прекрасен – Миах знает это и улыбается. - Удачи в подземелье. - Спасибо, Господин Миах, - улыбка Белла сияет как утренняя звезда. Нааза стоит у двери, с улыбкой наблюдая за своим божеством и его новым сыном. *** Ночью, когда его дети в безопасности рядом с ним и каштановые пряди Наазы путаются с белыми перышками волос Белла, Миах засыпает и видит сон. Он идет по вересковому полю, утопая в цветах по колено, гончая бежит рядом, высоко подбрасывая длинные лапы. На его руке светлый ястреб с алыми глазами впивается в перчатку когтями и кричит, осторожно озираясь. Его нежные новые перья мажут Миаха по лицу – бог смеется и подкидывает птицу выше. Ястреб срывается с перчатки, хлопая крыльями, радостным криком наполняя вересковую пустошь. Миах щурится и видит впереди боевые знамена, лошадей и далекий силуэт богини Дану. Она улыбается. Гончая срывается с места, пока ястреб набирает высоту.