Руки и головы

      Утро не утро, если начинается не со звонка. Брэм каждый раз грозится утопить сраный мобильник. Вместе с тем, кто звонит. В тазу с цементом. Скинув всё это великолепие в Гудзон. Или в кислотное озеро в Италии. Как-бишь-его-там-называют.       «Гуд морнинг, суки» — говорит Брэм отражению на потолке.       «Слушаю» — говорит Брэм, поднося смартфон к уху.       Если в кровати кто-то кроме него — он встаёт и идёт курить на кухню, походя натягивая пижамные штаны на голую жопу.       Если в кровати никого — он поворачивается на бок и кладёт ногу поверх одеяла. Не важно на какой бок и какую ногу.       Пять минут, полёт нормальный. Хьюстон, как слышно?       — Это Алистер, — с той стороны что-то шуршит. Скорей всего это ворот клетчатой рубашки. Скорей всего, брат готовит завтрак.       — Угу, — сонно бурчит Брэм, вяло переставляя ноги, цепляясь пальцами правой руки за косяк. Чтобы так не шкибало.       Сегодня в кровати кто-то ещё и Брэм не хочет уточнять этот вопрос прямо сейчас. Сначала поссать. Потом помыть руки. Потом почистить зубы. И ещё раз помыть руки. А потом уже проверять. Не в обратном порядке.       Алистер что-то говорит, а Брэм цепляет только звук блендера на заднем плане.       Хьюстон. Это Оппортьюнити 2.0. Мы потерялись. Спасите нас, мы были хорошим мальчиком… почти наверняка хорошим.       — … придёшь? — Спрашивает Алистер, выключая блендер. Недолгий звук чего-то куда-то льющегося.       Брэм ловит короткую паузу. Перекатывает её на языке. Открывает новую пачку сигарет, достаёт одну.       Бар «Синяя птица». Вечер. Концерт.       Память такая услужливая. Спасибо, память.       — Конечно, братиш, — отвечает Брэм, прикуривая от спички. В такие моменты он выглядит как быдловатый мудак.       — Спасибо, — говорит Алистер.       Пачка летит куда-то на диван в гостиной.       «Не вопрос» фыркает Брэм куда-то не в микрофон и сбрасывает звонок.       Хьюстон, кажется, нас переебало. У вас есть терапевты для малютки-Оппортьюнити 2.0? Потому что Брэм сам не справляется. ***       Все в ахуе? Брэм в ахуе.       Хьюстон, сворачиваемся. Шаттл к такому не готов. Я домой.       В «Синей птице» полный аншлаг. В прочем, как всегда, когда на постерах 20 на 20 значится Алистер.       Каждый раз как первый раз.       Алистер приветствует публику. Машет знакомым, малознакомым, вообще не знакомым. Приобнимает брата и указывает куда-то в толпу.       А Брэма переёбывает. Переёбывает. Переёбывает.       Брэм не из тех, кто будет глушить алкоголем или наркотой. Потому что от этого проще не будет он проверял, спасибо, едва откачали.       Поднимем стопки за каждый переёб Брэма когда:

А) Алистер спрашивает «всё в порядке?» с искренним участием любящего старшего брата. Б) Алистер стоит у микрофона и толпа на взводе. В) Алистер неспешно пьёт едва тёплый латте. Г) Алистер дышит. Д) Алистер существует.

      Каждый сраный раз Брэм салютует самому себе воображаемой бутылкой текилы, обещает снять кого-нибудь, чтобы не «вот это вот всё» и отъехать в закат. И каждый не менее сраный раз Брэм проёбывается.       «Всё в порядке?» — спрашивает Алистер и у Брэма что-то ёкает там, где ёкать не должно.       «Всё окей, братиш» — криво улыбается Брэм и изображает пальцами викторию.       Нихуя не в порядке, Брэм. Кому ты пиздишь вообще?       «Побудешь на барабанах?» — Алистер шевелит губами, даже не пытаясь повысить голос. В баре шумно. Пиздец как шумно.       Брэм изображает «окей, братиш». Барабаны так барабаны. И поднимается на сцену.