Будет сделано

Нечем дышать. Вязкая, горячая, черная как смола мерзость срывалась с длинных пальцев-когтей и заползала Разумовскому в рот, нос, уши, стягивала затылок, душила его и мучила. Еще чуть-чуть, и воздуха совсем не останется. - Аааааа! - Сергей распахнул глаза, задохнувшись криком, и резко сел на кровати, судорожно вцепившись в одеяло. Рыжие пряди слиплись на лбу от пота. Футболка на спине промокла насквозь. - Опять кошмары спать не дают? – насмешливо поинтересовался Волков. Он сидел возле кровати, развалившись в красном бархатном кресле. В полумраке, где источником света служило лишь нервное пламя свечей, он казался сильным, красивым, сдержанным – полубогом, недоступным для простых смертных. Говорил лаконично, усмехался недобро, смотрел пронзительно – в этом весь Волк. Влюбляет намертво. - Что ты тут делаешь? – насупился Разумовский, все еще тяжело дыша. - Охраняю тебя. Это же моя работа, забыл? Сергей сполз с кровати и прошлепал босыми ступнями по холодному мраморному полу к старинному письменному столу, на котором в беспорядке валялись рисунки, незажженные свечи и блистеры с таблетками. Тут же, опираясь на стену, стояло зеркало в тяжелой позолоченной раме. - Что с тобой происходит? Ты сам не свой… - вкрадчиво поинтересовался Волков, поднявшись с кресла и увязавшись за ним. Сергей судорожно терзал блистеры, выдавливая таблетки себе на ладонь. - Всё в порядке, - ответил он тихо, чтобы Волков не услышал, как дрожит его голос. - Если тебе нужна моя помощь… - начал было Олег, глядя, как Сергей льет воду из бутылки мимо стакана. - Я же сказал, все в порядке! Рука Разумовского, что держала бутылку, задрожала. Волков положил на эту нервную руку свою ладонь, чтобы Сергей наконец смог налить себе воды. - Подожди, - Олег мягко придержал горсть таблеток на пути ко рту. – Расскажи мне, что происходит. Сергей вздохнул, отпил большой глоток воды, а таблетки бросил на столешницу. Одна из них покатилась к зеркалу, другая – упала на пол, остальные так и остались лежать немым укором. У Сергея мелко тряслись руки. - У тебя синдром отмены, - заметил Волков. - Ты пьешь то, что тебе прописал этот лепила? - Я пью то, что надо! – отмахнулся Разумовский. – Вечно ты меня недооцениваешь! А мне, между прочим, говорили, что у меня развито клиническое мышление. - Это точно, - усмехнулся Волков, - слишком много тебя в детстве лечили. Олег вдруг развернул Разумовского и порывисто обнял, с силой притиснув его к себе. Сережа пах летним ветром и теми противными желтыми цветами, что росли вокруг детдома. Их было много, целое поле, а под ними, на земле, коварные кротовьи норы, в которые то и дело попадали маленькие детские ступни. Детвора бегала, подворачивала ноги, падала, разбивала коленки, вставала, бежала дальше навстречу этому летнему ветру, что приносил умиротворение растрескавшейся от зноя земле и этот едкий цветочный аромат, что стал теперь для Волкова самым мощным афродизиаком. - Я постоянно вижу во сне его, - вдруг признался Сергей. - Кого? - Я не знаю. Но он… недружелюбен. И ему нужен я. Вернее, не весь я. Только мое тело. Он хочет, чтобы я сам исчез, а тело бросил… Сергей отстранился. Волков смотрел на него с беспокойством, с каким смотрят на сдвинувшуюся по фазе престарелую тетушку. Это было оскорбительно. - Не бери в голову, - махнул рукой Разумовский, нащупав свой прежний легкомысленный тон. – Лучше скажи, тебе здесь нравится? Олег огляделся. - Здесь хорошо. Олег врал. Сергей видел, что Олег врет. Олег видел, что Сергей видит, что он врет. Волков улыбнулся, Разумовский тихо засмеялся. - А если честно? - Честно? Здесь сыро. И плесенью несет изо всех щелей. И слишком помпезно на мой вкус. - Ты бы предпочел солдатскую койку? Сергей снова улыбнулся. На этот раз – светло и немного растерянно. - Я за тебя боюсь, - выпалил Олег, глядя Разумовскому в лицо с какой-то плохо прорисованной дурманящей нежностью. - А я по тебе скучаю, - ответил Сергей с улыбкой. – Иногда. Когда... в себе. Где-то завыл ветер, и в комнату проник сквозняк. Половина свечей разом погасла. Сергей вздрогнул. - Это просто ветер. Олег носком армейского ботинка толкнул дверь в комнату. Она крякнула и прикрылась плотней. Завывания утихли. - Ладно, - тускло сказал Разумовский, глядя в пол. – Лучше позови наших гостей. Пора. - Серый, - тихо позвал Олег. - Что? - Я люблю тебя. Разумовский поднял глаза и уставился на Волкова. Его рот насмешливо кривился. - Не любишь! – бросил он. - Серый… - Не начинай даже эту бодягу. В третий раз? Я даже обсуждать не собираюсь! - Серый, послушай… - Не хочу. Я не хочу объясняться с тобой! - Дай мне сказать! – взбесился Волков и больно схватил Сергея за плечо. Разумовский бросил на руку, пленившую его, раздраженный взгляд. Олег ослабил хватку. - Не дам! – резко ответил Сергей, сбрасывая его руку со своего плеча. – Ты ушел, я остался. Потом ты вернулся, я поверил, а ты снова уехал. И нечего тут больше обсуждать! Зови наших гостей! Ну! Волков смерил Сергея взглядом. Было ясно, что просто так он не сдастся. - Будет сделано, - сдержанно ответил Олег, снова прячась за маской немногословного полубога. Когда он быстрым шагом вышел прочь из комнаты, Разумовский укусил себя за руку, чтобы не заорать. Вязкая, горячая, черная как смола мерзость наползала на него сзади. - Будет сделано, будет сделано, будет сделано… - Сережа отвернулся от двери и оперся руками на стол, чтобы не упасть. Голова его бессильно свесилась, лицо скрылось за спутанными рыжими прядями. Он шептал одну и ту же фразу, в бреду, словно заклятие, смысла которого он не понимал. Где-то снова завыл ветер. - Будет сделано, - неожиданно твердо и громко сказал Разумовский, подняв голову и взглянув на себя в зеркало прямо и честно. Его глаза блеснули золотом.