А больше всего ненавидят того, кто способен летать. – Ф. Ницше
—Доложи. Не хочется. Не хочется даже раскрывать рот, не то, чтобы что-то говорить. Но мышцы работают сами, будто на автомате, заменяя человеку его собственный разум. —Остров пуст. Диких драконов не обнаружено. Людей тоже. Есть следы их присутствия, судя по знакам, около трёх дней назад. —Хорошо. Рука трогает парня за голову, взъерошивает и без того лежащие в разные стороны волосы, хвалит за проделанную грязную работу. Противно. Зелёные глаза поднимаются, чтобы взглянуть в лицо напротив, без какого-либо страха. Ему давно нечем угрожать. Карие глаза сталкиваются с его взглядом, смотрят с усмешкой, даже, скорее всего, с насмешкой. —Что такое, Иккинг? Он хмурится, отводит взгляд и слегка отклоняет голову, чтобы избежать чужих прикосновений. Мужчину это ещё больше забавит, хотя его глаза опять покрываются корочкой льда. До конца парню не удаётся избавиться от руки и та, выждав секунды, сжимает волосы, заставляя замереть ещё на несколько мгновений. —Не трогайте меня. —Вот как. В течении нескольких дней ты говорил совсем другое, - волосы выскользают из чужих пальцев совсем. Иккинг отходит на пару шагов назад, встаёт ровно, сложив руки за спиной, слегка кусая себя за щёку, чтобы не сказать чего-нибудь лишнего. —Я могу идти? Гриммель пожимает плечами, смотрит на стол, проводит по нему пальцами, в то время как парень, нервно теребя кофту, стоит в ожидании чёткого ответа. Его научили этому ещё в первые три дня. Выполнять то, что говорят или показывают. Чётко. Быстро. Правильно. Не должно быть недопонимания между командующим и подчинённым. Но это бесит ещё больше. В приказах никогда нет лазейки. —Постой здесь ещё минут пять, можешь даже присесть. Ты вводил яд сегодня? — пытается вести диалог? Хэддок незаметно выдыхает, пытается не злиться. Всё равно это только ему выходит боком. Чаще всего Гриммеля совершенно не волновала чужая злость. А если и волновала фибры его несуществующей души — то только как победоносная песнь. —Нет. По времени я должен буду сделать это ещё через два часа, - ответ опять вырывается сам. Опять приказано давно — отвечай сразу и правду. Мужчина больше не делает на этом пометок. Он не садится, продолжает стоять, обводит взглядом помещение. Недостроенный дом, наспех брошенный хозяевами. Пара факелов, разбросанные вещи, зато аккуратный стол, пусть тоже слегка недоделанный, но с порядком на нём. Мужчина постарался, пока Иккинг бродил по острову, в поисках хотя бы одной живой души. На самом деле он был даже рад, что никого здесь нет. —Введи сейчас. Парень довольно резко возвращает взгляд с огня факела на Гриммеля. Непонятно. Но рука сама тянется к небольшому футляру с тремя колбочками на ноге, сама достает оттуда одну, вытаскивает из шеи уже пустую и ставит на её место новую. Ошейник из кожи дракона почти не чувствуется на коже уже долгое время, напоминает о себе только в моменты таких процедур. От шеи по капиллярам разносится яд. Главная проблема всего, что случилось. Распространяется довольно медленно, но зато Хэддок чувствует. Тёплое покалывание, которое переходит в жар. Через десять минут он пройдёт, опять оставляя перед глазами лёгкую дымку, в которой будет чётко видна только цель. —Хорошо, — мужчина забирает пустую колбу, кладёт её на стол, чтобы потом опять заполнить, отдаёт парню полную. Тот смотрит на фиолетовую жидкость около пяти секунд, прежде, чем та исчезает опять на его ноге. Шея уже горит достаточно сильно - покраснела, распространяя это по подбородку, уху, плечу и некоторой части груди. Это тоже скоро пройдёт. Надо лишь перетерпеть. Мужчина встаёт позади мальчишки, кладёт руки ему на плечи, правой рукой проводит до шеи и слегка её сжимает. Иккинг напрягается, что не остается без внимания, даже смешит охотника на драконов позади, тот кладёт подбородок на чужую макушку, смотрит в угол комнаты, где стоит зеркало. Он выше парня, чуть помощнее, но на этом он мало отличается от последнего телосложением. Забавные факты. Почему тогда он смог стать великим убийцей драконов, а этот... не смог. Иккинг тоже смотрит в зеркало, не понимает, зачем он всё ещё здесь, хотя маленькая догадка в душе теплится. И она ему не нравится. —Ничем сейчас не занят? —Сами знаете, что это зависит от ваших слов. —Верно, — Гриммель отпускает чужую шею, обходит парня и встаёт перед ним, сложив руки на груди. Хэддока это напрягает, он смотрит на Ужасающего из-под бровей, буквально стреляя взглядом вопросами. Увы, или сам мужчина не понимает чужих взглядов, или решает их проигнорировать. Берёт косичку около шеи бывшего вождя, медленно расплетает её двумя пальцами. Иккинг стоит и терпит. Это была последняя, что заплетала ему Астрид когда-то. Теперь воспоминания о ней станут ещё тускнее. Но волнует это, увы, только самого парня. По крайней мере сейчас она в безопасности — единственное, что радует. —Я говорил, что если захочешь — то можешь попросить? — на мгновение внутри холодеет, рот опять открывается сам. —Да. —Изменяю на приказ.***
—Можешь переходить на "ты", во время процесса. —Самое великодушное, что я слышал от тебя за последние полгода, - Иккинг выдыхает, потом опять вдыхает через нос, от чего становится почти больно — нос обжигает горячим воздухом от камина. Но если, кажется, не вдыхать сильнее и глубже, то он вообще перестанет дышать. Это грязно. —Без язвы, — приходится прикусить язык, чтобы и правда опять не съязвить. Хотя очень хочется. Ошейник лежит на книге на столе, довольно зловеще выглядит в свете костра, который, казалось бы, должен был создавать уют в этом доме. На его месте сейчас чужие зубы, почти прокусывающие кожу, оставляющие следы, заставляющие вздрагивать почти всем телом. Гриммель любит кусаться. У парня до сих пор не зажило ещё три укуса на руках, а просить его перестать - стало чем-то слишком бесполезным. Один приказ, и Иккинг станет как шёлковый. От очередного укуса парень громко выдыхает, даже тихо скулит, положив руки на чужие плечи. Парень пытается ткнуть в грудь руками, хоть как-то помешать. Но ничего не происходит. Он всё так же стоит и смотрит на себя в зеркало, которое стоит позади мужчины. Смотрит на их отражение, столь же мрачное, как и ошейника на книге. По укусу проводят языком, и это было столь неожиданно, что заставляет бывшего вождя удивлённо распахнуть глаза. Ласковым охотника нельзя было назвать ни разу. Даже когда тот трепал его по волосам, выражая похвалу, то всё равно делал это достаточно грубо, слегка пренебрежительно. Но спустя секунды ошеломления становится понятно — никакая это не ласка. Место укуса жутко саднит при прикосновении к нему языка, а при надавливании ещё и болит. Хэддок жмурится, терпит, старается не издавать звуков, которые автоматически делают охотника победителем. Шея, и без того красная под воздействием яда, теперь, казалось бы, полыхала, как Тартар. Становилось ещё больнее, почти до слёз, перекрываемых только чувством гордости. Что же ещё могло у него остаться. Руки парня практически висят, но следующими движениями переносятся за спину, сжимаются там за запястья более широкой рукой. Это ему тоже не понятно. Смысла ограничивать ему движения нет, всё равно ничего не сможет сделать. Так что вывод напрашивается сам собой — это нравится самому Гриммелю. Неужели так упивается властью? Эта мысль заставляет Хэддока слегка улыбнуться. А улыбка не ускальзывает и от зорких голубых глаз, пусть они и не поняли, из-за чего она произошла. Вторая рука мужчины проводит по чужому боку, спускается к бедру, сжимает его. Парень морщится, будто бы ему сделали слишком больно. Он просто прекрасно понимает, что будет дальше. Поэтому так пользовался этой "просьбой", а не приказом. Он не хотел повторения. Кажется первый раз произошёл около месяца назад? Чёрт, как же это было омерзительно. И сейчас омерзительно. Чувствовать чужие руки на себе, которые с подтекстом проводили даже по щеке. Не говоря уже о других местах. Ужасно не правильно. Все действия, которые совершает охотник, всё, что тот творит с ним. Всё ужасно неправильно. Хочется прекратить каждое его движение. Но приказ есть приказ, он неподвижно стоит и терпит, со сцепленными сзади руками. —Сегодня ты тихий. Иккинг лишь поворачивает голову в сторону, ему нечего на это ответить. В прошлый раз он кричал, пару раз бил его руками. В тот день он поплатился вывихом и чувством, которым его одаровали — полнейшее опустошение. Как же тут не перестать сопротивляться. Пах сжимает рука в перчатке, отчего парень слегка жмурится, кусает себя за щёку. Это не больно, но и приятного мало. Не очень, всё-таки, когда тебя кто-то трогает в таких местах. Тем более, если этот кто-то тот, кого ты ненавидишь так сильно, что скрипят зубы. —Отойди до бочки, встань ко мне спиной, — приказ выполняется сразу, руки всё ещё держатся в том же положении, в котором их и отпустили. Иккинг чувствует себя теперь, всякий раз, марионеткой. Которой помыкают как захотят. Помыкают уже как шесть месяцев. Парень встаёт как сказали, смотрит на дерево впереди, находит на нём "тропы" короедов, прежде, чем опять видит грудь мужчины. Он садится на бочку, усмехается, видя взгляд зелёных глаз, после чего хлопает по коленям. Хэддок судорожно вздыхает два раза, прежде, чем сесть на них лицом к своему кошмару. Гриммель действительно достаточно часто снится ему. В ужасах. —Хороший мальчик, ты довольно редко радуешь меня, в последнее время, - мужчина проводит руками по спине, выправляя рубаху из штанов, убирает руки мальчишки себе на плечи. Иккинг трижды прокручивает мысль, что вот руки, вот чужая шея. Ладони ложатся на чужую шею, но не сжимают её, то ли не успевают, то ли не хотят. —Перестань, - руки возвращаются в исходное положение на плечах, в груди ёкнуло от холодного тона. Страшно. Гриммель, будто в отместку за такие выходки, опять кусает, накрывая зубами старый укус, заставляя парня чуть ли не прогнуться от боли, слышен лишь болезненный стон и частое дыхание, перед глазами начинает становиться завеса — яд почти полностью распределился по кровеносной системе. Охотник тихо говорит в шею, что за это он вроде бы должен как минимум лишить Иккинга света на пару дней, но решил изменить это. Часто дальше укусов ничего не заходило. Лишь дважды он довёл дело до конца. В первый раз и при Астрид. Видимо сейчас решил сделать это в третий раз. Хэддок качает головой, не в силах сказать слова в предложении, тихо мычит, когда руки сжимают бёдра, когда слегка стягивают с него потрёпанные жизнью штаны. "Не надо." —Остановись, - парень не в силах смотреть на довольное лицо перед собой, потому не находит выхода лучше, как прижаться и положить голову на чужое плечо. Но он не останавливается, будто бы игнорирует эту просьбу, лишь недовольно хмыкнув на такой акт протеста. Пальцы раздвигают ягодицы, слегка сжимают их, будто бы опять проверяя на мягкость, которой там и не пахнет, проводят по сфинктеру, заставляя напрячься всем телом разом. Парень зажмуривается, старается отвлечься от всего происходящего, перед глазами вспыхивают воспоминания, примерно так же начинающиеся. Парень ёрзает, чувствуя телом, что не отвертится даже в случае непредвиденной ситуации. Кажется, что даже если бы сейчас штурмом его бывшие друзья брали этот холм — Гриммель бы даже бровью не дёрнул. Он продолжал, обводя языком шею, рукой одной отыскав подбородок Иккинга, хватая его, пальцами проникая в рот. Парень смачивает слюной без приказа — слушать голос охотника, это последнее, что ему хочется делать сейчас. Пальцы будто бы играются с ним, нажимают на язык, проникают глубже, заставляя откашляться, почти подавиться, прежде, чем пальцы покидают его рот. Так мерзко смотреть на это. Слюна ниточкой идёт от губы до чужого пальца, когда только тот успел снять перчатки? Не заметил. Пальцы проникают с силой, отчего парень почти вжимается в охотника, стиснув зубы. Больно. Больно до дрожи в коленях. Это не останавливает Гриммеля, тот продолжает двигать пальцами, растягивает. Иккинг сдаётся, стонет от боли громко, протяжно, почти не по человечески. Ужасающий победно ускоряет движение пальцев, почти трахает ими, вырывая из чужого рта всё более болезненные стоны. Опять перед глазами сцены из прошлого. Иккингу тогда приказали смотреть на Астрид всё то время, пока его трахали. Не отрывать взгляд от девушки, которая практически кричала от ненависти в ткань, которой был обвязан её рот. В её взгляде, в резких движениях плеч читалось тотальное желание убить беловолосого на месте и голыми руками. Жалко, что тогда она не добралась до него. Астрид отправил домой лично Иккинг, на следующий день получив ещё более сильно, но тот был доволен, что девушка не попытается вернуться, не попытается опять заглянуть ему в глаза. Не заставляй. Вспоминать всё это очень больно. Даже больнее, чем сейчас внизу. Гриммель вытаскивает пальцы, проводит ими до копчика, пачкая в чужой слюне, заставляет приподняться, подхватывая за бёдра, расстёгивает свои штаны тоже. Сверху слышится всхлип, второй, третий, пока это не переходит в тихий скулёж, когда мужчина пытается насадить на себя мальчишку. Иккинг сжимается, из глаз уже минуту как текут слёзы. Гриммель трахает его сильно, но входит не на всю — парню с лихвой хватает того, что в него уже входит. Всхлипы смешиваются со стонами разочарования и боли мальчишки с довольным сопением мужчины. Последний довольно неожиданно хватает зеленоглазого за волосы, тянет назад, заставляя прогнуться и посмотреть в лицо насильника. —Когда-нибудь тебе станет мало. И тогда ты сам меня попросишь. Без приказа. Иккинг шипит, словно дикий зверь, если когда-нибудь это случится... Всё разрушится. Всё, вокруг чего он так яростно строил преграды, всё, ради чего он старался. Ради чего они старались. Слёзы текут по щекам ещё раз, напоминая вождю о том, насколько тот всё-таки жалкий в руках этого ч...удовища.***
—Патруль на задней отмели, вернёшься через четыре часа с докладом, - бросает Гриммель парню с утра. Ошейник давно защёлкнут на его обычном месте, все три колбы с ядом прокалывают шею, оставляя в тисках разума лишь приказ и цель. Перед этой завесой Иккинг думал, что даже если ему удастся сбежать отсюда, даже если он никогда не испытает действие этого яда... Приказы останутся. А вместе с ними и воспоминания. Спустя сотню шагов парень останавливается, берёт колбочку из футляра, рассматривает её и вонзает в руку. Он не хочет всё это вспоминать. Остается только одно. Забыть.