Обручимся хулахупами?

      Антону смешно.       Нет, правда, у него улыбка не сходит с губ с самого утра. И он понимает, что выглядел, как идиот, пока ехал в такси, шел по перрону на вокзале, сидел в поезде, добирался до знакомого дома в Питере. Как идиот, потому что улыбка без причины. Так еще и чехол с хулахупами.       Но, по сути, похуй, кто и что о нем подумал — есть вещи куда важнее.       Например, вытащить небольшой ключ из кармана рюкзака, открыть дверь и, толкнув ее, пройти в светлую прихожую. Эту квартиру Антон знает едва ли не лучше, чем свою собственную, — здесь столько воспоминаний, что нет ни одного клочка стены или пола, не несущего в себе что-то важное.       Вот эту люстру они выбирали вместе с Арсением, потому что тот никак не мог определиться. Обои в гостиной Антон помогал ему клеить, так как приноровился к этому занятию еще в Воронеже. Картина на стене — его подарок, ваза на тумбочке — тоже, хоть и незапланированный. Антон правда не хотел ее ронять, но Арс слишком грубо пихнул его тогда к стене. Пришлось искать замену разбитым и почему-то очень дорогим осколкам.       Антон осматривает кухню и вспоминает их вечера за небольшим деревянным столом. Запах кофе, дым сигарет, доверху полная пепельница, пустые коробки от пиццы, сквозняк из-за вечно открытых окон и балкона.       Оставляет рюкзак на пуфике, а круглый чехол рядом и проходит дальше, скользя кончиками пальцев по стене в коридоре, невольно улыбается от отрывочных воспоминаний о том, как они по очереди прижимали друг друга к ней, попутно роняя одежду и дыхание. Ну, и парочку сомнений в придачу.       Кровать в спальне — новая. Вспоминать о том, что им пришлось покупать ее, потому что старая скрипела до мурашек по коже при малейшем движении, смешно, но тепло. На шкафу во всю стену — огромное зеркало, и Антон невольно краснеет и закусывает нижнюю губу, помня, как то и дело сталкивался взглядом со своим отражением, в то время как Арсений нежно целовал в затылок.       Здесь все их и о них. Предметы, запахи, звуки, воспоминания.       И Антон хочет дополнить копилку еще одним.       Карман джинс приятно оттягивает небольшая коробочка, и Антон то и дело поправляет ее, боясь уронить в самый ответственный момент.       Ему смешно заходить в Интернет, где каждый второй комментатор чуть ли не с пеной у рта требует, чтобы он поздравил Арсения с днем рождения. Этого он не понимает совершенно — разве он им что-то должен? Разве он обязан сделать это показательно? Одно дело Сережа — у них с Арсом за плечами чуть ли не десятилетняя дружба, да и Матвиенко тот еще фанат публичных поздравлений.       Антону все это чуждо. Да и он прекрасно знает, что Арсу эта официальность не нужна. Шастун помнит, как тот смеялся утром после его поздравления, потому что Антон, решив позвонить ему, чтобы поздравить, как только проснулся, постоянно зевал, путался в словах, а потом матерился так яростно, что Попов смеялся до икоты.       Но он был счастлив. Они оба. Антон от того, что Арсению не надоедает его ребячество, а Арсений — Шаст уверен, — что они могут быть вместе хотя бы так.       Расстояние — штука сложная для отношений. Расстояние вообще штука сложная. Звонки и сообщения — это, конечно, очень хорошо, но ничего не заменит крепкое объятие и столкновение взглядов. Как там было у Арса? Дуэль взглядов на жизнь? Хорошо только, что они уже давно не борются.       Теперь все спокойно.       Теперь все хорошо.       Антон даже не помнит, с какого момента все стало таким простым. Обнимать при встрече чуть дольше, уже не робко целовать искусанные губы в гримерке, оглаживать лопатки и бедра, чуть забираясь под очередную странную футболку.       Нет, сложности есть. Да и вряд ли они когда-нибудь исчезнут. Но это другое. Сложность пропала из мыслей, из сознания, из сердца. Теперь все просто и понятно.       Правильно, да.       Антон садится на кровать и, скрестив ноги, задумчиво смотрит на коробочку у себя в руках. Волнения нет, как и страха, как и неуверенности. Потому что он уверен — в себе, в нем, в них. Вне всяких сомнений и предрассудков.       Он уже и не помнит, когда у него появились ключи от квартиры Попова. Наверное, через какое-то время после того, как они стали обмениваться одеждой и использовать один и тот же пинкод. Антону всегда очень нравились вытягивающиеся лица людей, когда Арсений мог без проблем залезть в его мобильный, введя длиннющий пароль с первого раза.       И сейчас Антон собирает в голове все эти мелочи и улыбается. Их маленькая история длиной в несколько лет. Метания, ошибки, срывы, риск, ссоры, разговоры — все было. Но разве бывает иначе?       Он знает, что Арсений вот-вот вернется с какого-то очередного мероприятия — кажется, дело касается состоявшейся премьеры «Gypsy», — и тогда пора.       Вообще, Шастун заранее предчувствует, что случится после того, как он сделает, что задумал — он сталкивается с миром шипперов не первый год и примерно понимает, на что они способны. Но он почему-то хочет воплотить в жизнь эту маленькую шалость. И пусть потом весь интернет будет пестреть записями видео и скриншотами предстоящей сториз. Плевать. Хочется.       Когда домофон оповещает о том, что Арсений зашел в дом, Антон выходит в коридор, прихватив с собой хулахупы, ту самую коробочку и телефон и, направив на себя камеру, начинает снимать видео.       — Ждете? Ха, уверен, что ждете. Будто бы я мог забыть. Я ж не дурачок, — и сам над собой смеется. — Хотя, может, и дурачок. Но мне простительно — я все-таки комик, — и улыбается в камеру, а потом опускает взгляд вниз, после чего поднимает коробочку на уровень своего лица: — А это видели? Че, выпали сейчас, да? Вот так вот, да… — он слышит, как в замочной скважине поворачивается ключ, и поворачивает камеру в сторону двери. — А кто это тут у нас?       Дверь распахивается, и Арсений замирает на пороге, ошарашенно таращась на Антона, которого здесь точно не должно было быть. У него же «Импро-команды» вечером и встреча касательно той тупой программы со свиданиями завтра, а он здесь.       — А вот и виновник торжества, — улыбается Антон, продолжая снимать Арсения, а потом снова смотрит в камеру и продолжает: — Он здесь, так что мне пора, и… Да, уже можете начинать кричать и ненавидеть меня, но вы этого не увидите, — он подмигивает и, даже не думая пересматривать видео, выкладывает его в сеть, после чего поворачивается к Попову, который с места не сдвинулся.       — Шаст, ты что тут…       — Приехал поздравить, — пожимает плечами и, подойдя к нему, притягивает к себе за воротник модной куртки. — Ну, и сделать еще одну глупость. Но тебе не привыкать, верно?       — Что ты несешь? — Арсений хмурится, раздеваясь и проходя по коридору, но потом, наткнувшись взглядом на чехол, останавливается. — Это что, обручи? — оборачивается, чтобы взглянуть на Антона, и глубоко вздыхает, когда видит, что он с ребяческой, самой светлой улыбкой смотрит на него, держа на ладони раскрытую коробочку, в которой лежит записка:       — Обручимся хулахупами? — цитирует Антон, улыбаясь еще шире, и наблюдает за тем, как голубые глаза, скользнув по надписи, поднимаются на уровень его глаз. — Я серьезно, Арс, и не вынуждай меня вставать на одно колено и цитировать Поза с последнего концерта в Москве, где он говорил что-то про сто одну розу, одно колено и одну руку. Я весь твой, так что не вижу смысла перечислять все мои внутренние органы. Мы все-таки не на экзамене по анатомии.       — Ты серьезно? — у Попова голос сиплый-сиплый, едва слышный, и Шастун закатывает глаза.       — Я ж люблю тебя. Конечно, я серьезно. И прекращай уже таращиться на меня и поцелуй — я соскучился, придурок.       У Арсения губы — привычно потрескавшиеся и сухие, кожа пахнет, как обычно, дорогим одеколоном и кофе, пальцы холодные с улицы, а улыбка такая широкая, что невозможно не засмеяться в нее, крепче прижимая чужое родное тело к себе.       Мобильный отчаянно мигает, разрываясь от сообщений и оповещений, но Антону плевать. Пусть шипперы сами догадываются, каким будет ответ Арса и что будет дальше. Хотя Шастун почему-то уверен — уж кто-кто, а эти дикие люди точно не ошибутся.       Было бы в чем, на самом деле, ошибаться.