с днём рождения, Арс

Вообще-то, Антон очень много об этом думал. О подарке он начал размышлять сильно заранее, обошёл, кажется, все возможные магазины, искал что-то подходящее в аккаунтах в инстаграме, пытался завуалированно узнать из диалога с самим Арсением, чего бы ему хотелось получить на день рождения, но тот не давал никаких подсказок. Антон из-за этого очень сильно страдал, потому что решил: этот день рождения всё изменит. Абсолютно всё. В голове это звучало менее пафосно, чем когда произносишь это вслух, но ведь правда — Шастун уже всё давно решил. Только никак не мог купить подарок. Книжные магазины помогли только отчасти — в одном из них он купил смешную открытку с надписью «Сколько-сколько там тебе стукнуло?» и с этой пока единственной покупкой продолжил искать дальше. Он уже заколебал (Димка сам так сказал) Позова бесконечными сообщениями: «А если я вот такую футболку ему куплю? Это смешно? Или какую-нибудь книжку со смешным названием? Или что-нибудь про старость? Может, кресло-качалку? И спицы». Дима держался, потому что он отличный друг и прекрасно понимает, почему именно Антон так загоняется с подарком Арсению на этот день рождения. Они не особенно обсуждали эту тему, но без обсуждения тоже было всё ясно, и Дима никогда не допытывал Антона расспросами. Захочет — скажет сам. Только даже такой терпеливый человек, как Дмитрий Позов, тоже в один момент не выдерживает. Пишет Шастуну сообщение: «Шаст, я всё понимаю, но у меня вопрос: почему ты делаешь акцент всё время, что это должно быть что-то смешное? Сделай серьёзный подарок. Без смеха и шуток. Ты же это можешь». Антон читает сообщение несколько раз, и у него в голове что-то щёлкает. Он столько времени потратил на обдумывание подарка для Попова, но ни разу не брал во внимание тот факт, что можно подарить что-то серьёзное. Что-то важное. Без отсылок к возрасту Арсения (он, между прочим, совсем не старый), без смешного или нелепого подтекста. Просто — подарок. Только нихуя это не просто, блять! Антон возвращается домой и, сев на кровать, крутит в руках купленную открытку. Он же знает, что нужно сделать. Знает, но ему страшно. Страшно делать первый шаг — всегда. Потому что он шагает пусть и вперёд, но вступает в новое, неизвестное пространство, где нет прочной почвы под ногами и где нельзя предположить, что за собой повлечёт каждое новое действие. Это игра такая: только сделав шаг, можно понять, что случится дальше. Если честно, то с Арсением так всегда, потому что никогда в жизни не догадаешься, что он задумал, никогда не угадаешь его следующую шутку, его следующее движение — и Антону это нравится. Антону, впрочем, многое в нём нравится. Только тяжело, когда о таких вещах нужно говорить в не-шуточной форме. Но Димка прав: пора перестать шутить. Выдохнуть. Взять в руки ноутбук и сделать то, что нужно было сделать ещё давно. Сегодня уже девятнадцатое, ему необходимо успеть, и Антон, радуясь, как ребёнок, выхватывает билет на рейс, прилетающий в Санкт-Петербург в полночь и пятнадцать минут. Конечно, для красоты и симметричности, которые Арсений так любит, нужно было бы постучать в его дверь ровно в 00:00, но жизнь почему-то не хочет быть сказкой. Ничего, думает Шастун. Не хочет — он сам сделает нужную ему сказку. Трудности он преодолевать, к счастью, умеет. Только всё равно, даже думая, как будет стучать в чужую дверь, чувствует, что у него начинают подрагивать пальцы. Антон не такой уверенный, как Арсений. Он не умеет делать вид, что не нервничает, когда нервничает, не умеет подбадривать так, как это делает Попов, не умеет полностью расслабляться на сцене, зная, сколько людей на него смотрит. Арсений умеет всё это и даже больше, умеет хлопать его по плечу, когда надо, вставляет ему свой наушник в автобусе с какой-нибудь дурацкой песней, чтобы Антон улыбнулся (а он обязательно улыбается, просто от того, что смотрит на лицо Арсения), подаёт ему бутылку с водой, когда они заходят в гримёрку, и все эти жесты — до единого — Шастун помнит отлично. Когда он думает об Арсении, каждая клеточка его тела зажигается особенным теплом. Не таким теплом, когда кутаешься в одеяло или надеваешь шерстяной свитер. Нет. Это невозможно описать словами, потому что это тепло связано исключительно с Арсением, его улыбкой и его мягким голосом, когда нет никаких камер и лишних глаз. Таким голосом Арсений говорит Антону после очередного концерта: — Шаст, как себя чувствуешь? Устал? Или: — Ты сегодня отлично выступил. Или: — Что-то голова раскалывается, пойдём покурим? Для него сигарета — лучшее лекарство от головной боли. Антон только одного не знает: сигарета не так важна, как возможность перекурить вместе, побыть наедине и расслабленно поговорить о какой-нибудь ерунде, вроде: «Ты когда в Воронеж? А в Москву? А потом что? Заходи, если в Питере будешь». Антон на таких перекурах рядом с Арсением всегда мнётся, неловко щёлкает зажигалкой, соскальзывая пальцем, и почти ничего не спрашивает, потому что боится, что Арсений поймёт. Да Арсений уже давно всё понял, только не говорит этого, потому что знает: Антону нужно время. И Попов готов ждать, пока Антон разберётся в себе, разложит свои мысли по полочкам и умножит, наконец, два на два. Наверное, в какой-то степени они оба всё усложняют: ищут пути отхода, думают, прежде чем сказать, чтобы не проговориться, хотя на самом деле нужно всего лишь говорить и не думать каждую секунду, как это на самом деле звучит. Только вот главная проблема и главный парадокс: гораздо проще бегать, путаться, не признаваться себе — и никому не признаваться, делать вид, что всё как обычно, чем сказать всё, как есть. Купить билет на самолёт и приехать к Арсению, чтобы ночью поздравить его с праздником, очень сложно. Но Антон устал бегать от сложностей. Сложно — ничего, справится. Стиснет зубы и сделает. Пройдёт посадку, доедет до нужного дома и постучит в дверь — всего-то. Самое сложное, на самом деле, начнётся тогда, когда Арсений откроет дверь. У него мало времени, поэтому, купив билет, Антон быстро скидывает в рюкзак самые важные вещи, которые могут ему понадобиться (паспорт, Шастун, па-спорт), потому что как минимум одну ночь в Питере он проведёт — даже бронирует номер в каком-то отеле поближе к дому Арсения, потому что не надеется, что тот оставит его ночевать. Ладно, вообще-то, надеется. Но он же не такой дурак, да? Всегда нужно иметь путь отступления. По дороге в аэропорт он забегает в кондитерскую, быстро бегая глазами по прилавку, выбирает самые свежие пирожные и просит, за дополнительную плату, написать на каждом пару слов. Он накидывает фразы и слова, которые первыми приходят в голову: «ангел, я пошутил», «не хочу отпускать», «помассируйте мне…» (дальше Попов вспомнит сам), «понравился сразу», «служба спасения» и «горячий начальник». На него смотрят как-то косо, но всё выполняют: пишут кремом нужные Антону слова, он расплачивается, засовывая открытку под бант, которым перевязана коробка с пирожными, и, выдохнув, едет в аэропорт. Серьёзный подарок, говоришь, Поз? Ну, будет, значит, серьёзный. До посадки его узнают несколько раз, просят сфотографироваться, и Антон, вежливо улыбаясь, соглашается. Фанатки спрашивают, куда он летит, и Шастун, выхватывая с табло информацию о другом рейсе, говорит, что в Москву. Они, говорят, тоже. Антон выдыхает: как хорошо, что не в Питер. Весь перелёт Антон не может заснуть и даже думает о том, чтобы оставить пирожные у двери в квартиру Попова, а самому уехать в отель, хотя открытку он уже подписал, и Арсений сразу догадается, кто его тайный поклонник. Тогда без открытки? Антон шипит себе под нос, называя себя слабаком. Арсений бы не струсил. Арсений, кажется, вообще трусить не умеет. Умеет, но Антон пока об этом не знает. Всё, как в какой-то замедленной съёмке, и Антон чувствует себя идиотом, когда едет на такси с этой коробкой, перевязанной красной лентой, в руках, и несколько раз порывается сказать «остановите здесь, пожалуйста». Не говорит. Заставляет себя молчать. Заставляет себя доехать до нужного дома, подняться к нужной квартире и… Антону нужно перевести дух. Он сглатывает и понимает, что вообще не может двигаться. Антон Шастун — человек, который выступает на сцене перед людьми постоянно, и он боится нажать на кнопку звонка. Потому что это не игра. Это не шутки и не работа. Он стоит в час ночи у двери Арсения, чтобы поздравить его с днём рождения и чтобы… сделать кое-что ещё. Закрывает глаза, считает от десяти до одного и с силой нажимает на звонок. Когда за дверью слышится шум, Антон чувствует, как учащается сердцебиение, как становится тяжелее дышать, а потом Арсений открывает дверь. Заспанный, с отпечатком от скомканного одеяла на щеке, трёт глаза пальцами и щурится, пытаясь распознать своего гостя. На нём домашняя футболка и пижамные штаны. Антону очень тяжело смотреть на такого Арсения и не иметь возможности установить с ним, э-э, тактильный контакт. — Шастун? — хриплым голосом спрашивает Попов и прочищает горло. — Ты что тут делаешь? — Приехал поздравить тебя с днём рождения, — улыбается Антон и протягивает коробку. — Прости, уже не полночь, но я очень торопился. Арсений забирает коробку, но всё ещё не может проснуться. Или это вообще сон? Шастун с пирожными на его пороге в час ночи, серьёзно? Ага, говорят зелёные глаза, серьёзно. — Проходи, чего ты на пороге стоишь, — приглашает войти Арсений после паузы и развязывает ленту. Читает открытку и улыбается — Антон неосознанно отзеркаливает эту улыбку, закрывая за собой дверь. Потом рассматривает пирожные и уже смеётся — у Антона внутри снова это необъяснимое и неизвестное тепло, из-за чего дёргаются пальцы. — Ты смешной, Тох. Спасибо. Ты только ради этого приехал? Ради пирожных и открытки? Антон перекатывается с пяток на носки. — Нет, не только ради этого. Арсений хмурит брови, подходя к Антону ближе, потому что тот выглядит каким-то нервным, да и невыспавшимся тоже, но это проблема решаемая. Первое — решаемо тоже, но Попов всегда начинает переживать сам, когда видит Антона в таком состоянии. — Что-то случилось? У Антона в голове тем временем следующее: как лучше сделать? Медленно? Или наоборот, быстро, одним движением, чтобы Арсений ничего не смог понять? Антон снимает кепку и бросает её на стул. Поднимает глаза на Арсения, прекращая рассматривать бесконечно красивую плитку в прихожей. — Да, — как-то глухо отвечает он, — случилось. Уже давно, правда. Поможешь? Арсений напрягается, но кивает сразу, понимая, что теперь-то он уж точно проснулся. Вид волнующегося Антона приводит его в чувства за секунды, в каком бы состоянии он ни был, вот и сейчас: Арсений готовится внимательно слушать, потерев затёкшую щёку. Антон улыбается. Не может больше держаться, когда видит такого Попова, и притягивает его к себе за руки, чтобы поцеловать. Находит компромисс между быстро и медленно, но Арсений, кажется, всё равно к такому готов не был, поэтому отвечает запоздало. Но — он отвечает. Арсений его ц е л у е т. Расстёгивает его куртку и лезет внутрь, так уверенно, что сам Антон немного тормозит: не может придумать, куда деть руки ему, потому что эмоции внутри его разрывают. Губы Арсения, его тёплый влажный язык, его нежные пальцы на кофте, прижимающие ближе, его запах, и у Антона всё переворачивается с ног на голову, хотя, кажется, вот такое положение мира и было правильным всё время. Арсений не просто его целует, но ещё и прижимает спиной к стенке, и Антон наконец находит место для своих рук: обнимает Попова за шею, пальцами касаясь верхних позвонков. У Антона мягкие сладкие губы, поэтому от них невозможно оторваться; а ещё потому, что Арсений слишком давно хотел этого. Шастун, видимо, тоже. Они берут небольшую передышку, Антон прижимается к чужому лбу своим и ладонями держит лицо Арсения. Облизывает губы. Как сюжет в каком-то фильме, чёрт возьми, и Антон, набирая воздуха, выдыхает: — С днём рождения, Арс. Арсений смеётся и целует Антона в нос. Антона парализует. — Кажется, это мой лучший день рождения. Пойдём чай пить с твоими пирожными. Антон скидывает куртку, кроссовки и улыбается, как влюблённый идиот, которым он, в общем-то, и является. Прилёт в Питер и поцелуй в час ночи как поздравление — это достаточно серьёзный подарок? Наверное, Антон давно не чувствовал себя таким свободным. Они пьют чай на кухне, бесконечно долго болтают и смеются, Арсений просто о-ча-ро-ва-тель-ный, смотрит своими расслабленными глазами, не играет, не притворяется, это — просто Арсений, в домашней одежде, улыбающийся, потому что ему этого хочется. И Антон: всё ещё смущённый, дёргающий ногой под столом, облизывающий губы, на которых до сих пор чувствует горящий поцелуй. Арсений им любуется. Арсений не верит, что он сделал такой смелый поступок. Приехал. Поцеловал. И теперь уже он никуда не уедет так просто, если даже собирался. — Ты со мной ляжешь или как? Антон, переодевшийся и умывшийся, замирает в дверном проёме в спальню и смотрит на Арсения, забирающегося под одеяло. Конечно, хочется с ним. Это не слишком быстро? Но, раз Попов предлагает, это значит… Шастун трёт переносицу, и Арсений легко разгадывает причину этой паузы. Говорит: — Иди уже сюда, Антон. Или ты думал, что отделаешься одним поцелуем на сегодня? Арсений хитро щурится и улыбается. Антон смеётся, мотая головой, и говорит: — Придурок. — Это я-то? — с удивлением переспрашивает Арсений. — Я не летел в другой город, чтобы поцеловаться. Так что кто из нас тут ещё… Антон затыкает его новым поцелуем, осторожно положив ладонь на щёку. Арсений тянет его на себя и заставляет лечь в постель, чтобы продолжить уже в горизонтальном положении. Они целуются, пока Антон не засыпает, и Арсений, поцеловав его напоследок в лоб, гладит Шастуна по волосам; пробегает пальцами по носу — вниз, а потом доходит и до припухших розовых губ. Антона хочется изучать — всегда хотелось, но никогда не было такой возможности. Арсений не может поверить, что теперь она есть. Утром Антон чистит зубы в ванной, а Арсений стоит у него за спиной, прижавшись плечом к дверному косяку. Почему-то ему очень нравится это зрелище — домашний Антон, умывающийся в его ванной. Хочется наблюдать за ним и в других домашних делах: например, Антон, наливающий чай, Антон, переодевающийся в спальне, Антон, разогревающий еду в микроволновке. Слишком красиво и слишком правильно. — А раньше ты не мог? Антон слышит вопрос за спиной и оборачивается, продолжая чистить зубы. Отвечает не очень разборчиво: — Я на твой день рождения планировал. — А я на твой. Пауза. Антон замирает с щёткой, и капля пасты капает на футболку. Арсений подходит и стирает её полотенцем. — Чего? — Ничего, — передразнивает Попов и целует Антона в щёку. — Завтракать, говорю, будешь? Антон кивает. Арсений улыбается и выходит из ванной. Антон улыбается тоже и капает щёткой на пол. — Сука, — шипит он, наконец, умываясь до конца, и вытирает шваброй пол. Арсений видит это с кухни, пока наливает чай, и засматривается тоже — капает кипятком на ногу. — Твою мать, — бубнит Попов и через секунду уже смеётся. Кажется, кому-то нужно поменьше смотреть друг на друга.