Говорят, из глубин нашей милой души Вырывается крик, если ты ещё жив. © Кукрыниксы
От жара горело лицо, и рукоять меча раскалялась в ладони так, словно Оби-Ван держал его за само лезвие. Но внутри все сковало ледяным холодом. Он вскинул меч, отражая удар и встречаясь глазами с Энакином. Сердце сново дрогнуло, под кожей побежал инеистый озноб. — Энакин! — Его больше нет. Меня зовут Дарт Вейдер. Оби-Ван отступал, отражая удар за ударом. — Тот, кто тебя так нарек, ничего не знает о тебе! — А ты знаешь? — зло усмехнулся Энакин, и взгляд его потемнел еще сильнее. Мост под ногами Оби-Вана посыпался горячим, оплавляющимся крошевом. Оби-Ван толкнулся, ловя поток Силы и вцепляясь в остатки радиовышки. Энакин прыгнул следом и приземлился на уровень ниже. Металл не выдержал: застонал натужно, подламываясь у основания и медленно опускаясь в кипучую лаву. Оби-Ван замер. У него осталось три секунды перед новым прыжком. Три секунды, чтобы просчитать траекторию. Три секунды, чтобы подобрать слова. Три секунды, чтобы просушить глаза. — Разве тебе когда-нибудь было дело до Энакина? — Энакин ударил мечом по балке, подрезая ее. Свист лазера, скрежет металла. Башня стонала, падая в пламенеющую бездну все быстрей, и Оби-Ван чувствовал себя ею. Неотвратимо падающим комком металла. Он не успел ничего ответить и уже в полете услышал: — «Избранный» — вот, кто вас беспокоил. Бомба Силы в ваших руках. Вы боялись! — Энакин шел по горячей земле, и круговые взмахи его меча оставляли незаживающие желтые следы на ней. — Боялись дать мне волю. Научить меня. Но и отпустить боялись. — Энакин... — Оби-Ван чувствовал удушье. Не Сила сжимала его горло и не чужие руки. Но дышать он не мог, только хрипеть: — Может, я плохой учитель. Очень плохой. Прости меня. — Он медленно пятился, отступая все дальше. Он хотел отдалить новый бой, насколько мог. Навечно. — Но мне никогда не было дела до «Избранного». Я любил Энакина Скайуокера. Энакин рассмеялся. Оби-Ван скривился, борясь с зарождающимся в теле ужасом. Этот смех продирал до костей: колючий, резкий, злой. Скребущий горло тому, кто смеется. Больной. — Мальчишку, чьими руками вы просто решили свои проблемы? Которого взяли с собой из-за анализа крови? — Нет. — Оби-Ван снова заблокировал удар и оттеснил Энакина на шаг, давая себе возможность договорить: — Того, кто сражался со мной бок о бок. Того, кому я мог доверить свою жизнь, закрыв глаза и не глядя в Силу. — Энакин сжал рукоять меча сильнее и шумно рычаще выдохнул, сверля взглядом подбородок Оби-Вана, но не поднимая глаз выше. Он не сделал нового рывка, и Оби-Ван заговорил быстрее: — Того, кто вместе со мной смотрел на звезды и видел там больше, чем источники света. Того, кто видел их не только в звездах. Энакин посмотрел на свой меч и заговорил. Тихо — теперь Оби-Ван едва различал его слова за бульканьем голодной лавы — и задумчиво: — Доверял? Ты правда мне доверял? — Разумеется, — опешил Оби-Ван. — Как никому. — А смог бы доверять снова? — Энакин поднял голову. В его глазах отражался огонь объявшего завод пожара. Но там, в глубине, за вспыхивающими алым отсветами, плескалось темное море... боли. — Ты можешь вернуться, Энакин. Ты всегда сможешь вернуться. — Ты не ответил. — Энакин снова посмотрел на свою руку, крепко сжимающую меч. — Ты смог бы доверять мне снова? Оби-Ван открыл рот, пытаясь наполнить легкие хоть чем-то кроме гари, пепла и острых осколков. Он пытался прислушаться к Силе, но она бушевала вокруг них сильнее клокочущей лавы, она била по ним так, что подсказки было не найти. Он пытался прислушаться к себе, но все, что он находил внутри себя, — это ошметки старого мира. Старого себя. — Да. Смог бы, — произнес он наконец так же тихо. Потому что Энакин — разбушевавшийся, источающий Тьму и успевший пропахнуть смертью Энакин — был прав. Каждое из уже сказанных Оби-Ваном слов обратилось бы в пустой звук, если бы он ответил «нет». — Тогда убери меч. Оби-Ван выключил меч и уронил его на землю, разводя руки в стороны, поворачивая к Энакину раскрытые ладони. Бессмысленный для джедая жест, не меняющий ничего: ни возможности использовать Силу, ни возможности включить меч и вернуть его. Но сейчас — для них двоих — все было иначе. И дело не в маленьком преимуществе Энакина, а в том, что Оби-Ван раскрыл вместе с ладонями всего себя. Ни ментальных щитов, ни сомнений. Энакин сделал шаг, занося меч над головой для резкого колющего удара. Рот его раскрылся в громком, оглушающем крике. Под ногами завибрировала земля, а омывающая островок лава крупно забурлила и взметнулась вверх жгучими столбами. Оби-Ван не шелохнулся. Сердце его обливалось кровью от каждого мгновения этого исполненного отчаяния и ужаса крика. Хрипящий рев раздирал физически, оставляя ссадины на скулах и предплечьях. Он и Энакину царапал горло, сажая его голос с каждым мигом, с каждым движением вперед — рукоять меча уходила все дальше, набирая силы для удара, пока сам Энакин приближался. Меч вошел в землю под ногами Оби-Вана по самую рукоять, и вместе с тем до боли давящий на барабанные перепонки крик захлебнулся сам собой. Только тихие всхлипы слышались от скорчившегося на коленях Энакина. Они продолжали всаживать в грудь иглы. Не Силой. Не той. Оби-Ван пошатнулся, но смог устоять. Он опустился рядом с Энакином и укрыл его своими руками, вжимаясь подбородком в макушку.* * *
Корусант не ждал их, никого не ждал. Не мерцал привычными огнями. В столице был объявлен траур. Таинственный лорд ситхов расправился с половиной Совета Ордена джедаев и самим канцлером. Энакину не сказали, мертв ли Сидиус или смог бежать — его вели к Совету под конвоем. Оби-Вану не сказали тоже — не успели, он ни на шаг не отставал от Энакина с тех пор, как их ноги ступили на Корусантскую землю. Даже в Храме приглушили свет, и воцарилась мертвая тишина. — Смерть Винду, магистра великого, на твоих руках, — говорил только магистр Йода, но в голосе его слышались скорбь и мощь всего растерявшего себя Совета. Он повел носом и ушами, добавляя тише: — Много смертей сегодня, боль по Силе распространяется. И страх. — Затем он снова распрямился, продолжая речь. Тусклую, словно заранее выученную. Оби-Ван понимал, как родилось каждое слово в ней, но ему впервые в жизни казалось, что магистр не от сердца говорит и не от Силы, а уходит в тень регламентных формулировок: — Принимаем во внимание мы раскаянье твое, но членом Ордена Скайуокер больше быть не может. Изгнан ты будешь, — опустил он голову. Оби-Ван не видел лица Энакина, но, кажется, знал, как тот синхронно с пальцами дернул бровями. Уголком губы. Ресницами прикрыл глаза. Оби-Ван сделал шаг вперед и встал бок о бок с Энакином. — Гранд-мастер Йода, я прошу вас отпустить меня из Ордена джедаев. Йода нахмурился, вертя головой. — Отпустить? Не рождаются джедаями рыцари, но ими умирают. Не могу я одобрить просьбу твою. — Тогда я попрошу об ином: об изгнании. Ки-Ади-Мунди чуть не подскочил в кресле, открыв было рот, но Йода остановил его жестом. — Об изгнании? — Во всех деяниях Энакина не может не быть вины его учителя, допустившего это. И если он заслуживает изгнания, я уйду вместе с ним. — Гмм. Гмм... Йода встал и, взяв в руки трость, обошел зал Совета по кругу. Он смотрел на опустевшие места, смотрел в глаза оставшихся магистров. Те шептались между собой, не в силах сдерживаться. Оби-Ван не вслушивался. Он слушал только шумное дыхание Энакина. Йода вернулся в свое кресло. — Удовлетворю я просьбу твою, Оби-Ван. Будете оба изгнаны вы. — На этот раз ему пришлось вскинуть обе руки, осаживая не только Ки-Ади-Мунди, но и Алли. — Но временным станет изгнание это. Смутное время настало, и мечи ваши не требует Совет оставить. Но разрешаем только для защиты от опасности использовать их. Не станете вы участвовать в миссиях джедайских, пока не позволит вернуться вам джедаев великий Совет. И собственных миссий назначить права не имеете. — Мы укроемся в спокойном месте в ожидании приказов Совета. Прошу разрешить взять с собой несколько книг по целительству. Ни я, ни мой ученик не специализировались в этой области, но хотели бы потратить время отлучения на светлые дела. — Мудрые решения принимает Оби-Ван, — тяжело вздохнул Йода. Ему не нравилось. Никому не нравилось. Но из погребшего тебя болота нельзя выползти рывком. И очиститься от въевшейся в кожу грязи тем более. — Даст Совет вам звездолет и книги, что просите. Покинуть через час Храм должны вы. Оби-Ван поклонился в пояс. Энакин замешкался, но склонился следом, стараясь не быть выше учителя. Оби-Ван осторожно коснулся его пальцев и сжал их. Сам он считал, что его поступок уже все сказал вместо слов, и, пожалуй, сейчас именно Энакину стоило бы объяснять. Многое. Но Оби-Ван чувствовал, насколько холодны пальцы Энакина, и молча сжал их плотнее.* * *
— Куда мы летим? — Энакин подал голос впервые, и он показался таким знакомым и таким новым одновременно, что Оби-Ван дернулся. Но не стал оборачиваться, ответив ровно: — На Татуин. — Это мое наказание? — голос Энакина сбросил несколько лет. А может, и почти десяток в интонациях. Оби-Ван набрал уже в грудь воздуха, чтобы ответить. Про наказание. Про изгнание. Про Темную сторону, пропахшие вулканическим пеплом туники, обязанности, долги... Но вместо этого почувствовал возвращающееся в грудь тепло и рассмеялся. Легко и не разжимая губ, коротко, но все же рассмеялся. — Нет, Эни. Не наказание. Их звездолет приземлился ночью. Пустынный холод по своему обыкновению залез под плащи, но Оби-Ван с удовольствием подставлял уставшее тело этой сухой прохладе. Лучше мерзнуть снаружи, чем внутри. Когда они обогнули скалу, Энакин замер. — Зачем мы здесь? Что ты хочешь этим сказать? — Я? — Оби-Ван сел на землю, опираясь гудящей спиной на скалу. — Я ничего не собираюсь говорить. Думал, тебе есть, что ей рассказать. — Он махнул рукой в сторону поля. Энакин развернулся и несколько минут молча стоял. Затем сделал первый шаг. Маленький и неуверенный, больше похожий на качание с пятки на носок. Но затем пошел — все уверенней. И рухнул, как подкошенный, у могилы. Оби-Ван не пошел следом. Он остался сидеть и смотрел, как подрагивают плечи Энакина, жмущегося к занесенному песком надгробному камню. Оби-Ван не слышал, но знал, что Эни говорит: много, без умолку, потоком, роняя все ментальные щиты. Оби-Ван не всматривался в его сознание, до него эта волна долетела сама. Он хотел дернуть их забытую связь, передать по ней хоть какую-то частицу... но не позволил себе. Не его разговор. Вскоре Энакин распрямился и сел на пятки. Его спина стала ровной и расслабленной — опустились плечи. Оби-Ван решился потревожить Энакина от перетекшей в сон медитации только с рассветом, когда розоватые лучи первого солнца залили долину, неторопливо пробуждая в ней всякую жизнь. Они поспешили скрыться.