Из горьких вод

Боль давит со страшной силой, будто бросили на тело несколько миллионов пессан черного камня. Потом отпускает, и вот тогда-то оказывается, что доселе он ничего не чувствовал: кажется, там, внутри, прорывает какую-то плотину, и ощущения накатывают оглушительным потоком. Вместе с ними воздух наконец врывается в горло, обдирает болью, оседает соленым привкусом во рту, и Джастин кричит. Никакой звук не смог бы выразить муку, никакой вопль не принес бы должного облегчения, но сдержаться невозможно, — спрессованная боль, обретая положенные объемы, разорвала бы изнутри, попытайся он промолчать. Голос бьется, крик вырывается вовне вместе с кровью, остается в горле сухой солоноватой горечью. И все заканчивается. Он корчится на земле, даже не пытаясь понять, где болит сильнее, его почти выворачивает наизнанку, но он жив. Не умер, несмотря на то, что только что ощутил. Не умер, несмотря на... а может быть, благодаря этой дряни. — Ты слышишь меня? Знакомый голос, знакомые интонации. — Ты меня понимаешь? От резкого вздоха скручивает кашель, и во рту становится солоно. — Да. Другой голос, ниже и суше, отмечает: — Повреждены сосуды. — Хорошо, если только они, — отзывается первый. — Как твое имя? Кровь заливает рот, когда он порывается ответить. Желудок тут же сжимается, и какая-то горечь подступает к горлу, когда он все-таки выстанывает сквозь спазмы: — Юс... тин-ни... ан из... Прид-ды. *** Вода обнимает его, гладит по волосам, слегка утешая боль. Юстиниан молча наслаждается и порой поворачивает голову, чтобы попить, — жажда сильнее здравого смысла и накатывает приступами, которым совершенно невозможно противостоять, лежа на мелководье в одном из самых чистых озер Альт-Вельдера. Конечно, после того, как он влез туда прямо в одежде, весь в крови и Создатель знает, чем еще, чистоту этих вод можно поставить под сомнение, но... Течение здесь достаточно сильное, чтобы унести все неподобающее. В конце концов, осквернять священные озера строго запрещено, да и что сделается чародею от этой воды? В очередной раз напившись, он поворачивается и глядит наверх. Брат и зять стоят на берегу и наблюдают за ним с легким беспокойством. — Что? Они кивают друг другу, и Корнелий молча сходит вниз по октариновой траве, а потом ступает в воду. В сапогах, забери его Львиноголовый! — Прекращай, — ворчит он, шлепая по мелководью поближе, и Юстиниан улавливает водоотталкивающее заклинание, наложенное на обувь. — Тебе плохо станет. — А ты сними свои... — пристойного слова не находится, и остается только выразительно покоситься, — и отойди. Корнелий из Альт-Вельдера, потомок друидов и первый в своем роду выпускник Бан Арда, качает головой. — Достаточно ты осквернял мои озера, — решительно говорит он, наклоняется и аккуратно поднимает Джастина на руки. Тот коротко охает и на всякий случай вдыхает через рот: перепад давления кажется совершенной ерундой по сравнению с тем, что пришлось пережить получасом ранее, но все равно чувствуется весьма болезненно. Привкус собственной крови во рту знаком и нелюбим еще с Соддена, но сегодняшний день вполне может соперничать даже с незабываемыми ощущениями неопределенной на данный момент давности. Джастин с удовольствием полежал бы на руках старого друга, если бы не помнил, как ровно полчаса назад вывалился из ротонды, где очнулся в таких муках, сорвал с себя дублет, оставшись в рубашке, и в таком виде скатился в пруд. В знаменитое священное озеро Альт-Вельдера. Сейчас хрустальной чистоты вода, почитавшаяся лечебной, стекает с него потоками, и каждой капли жалко: кожа на лице все еще болезненно зудит от сухости, а жажда до сих пор не отступила, хотя в полубессознательном состоянии он успел напиться до дурноты и болезненного распирания в животе. Чем именно его приложили в свое время, было ясно с самого начала, но кто и зачем это сделал, Джастин не понимает. Может быть, папенька решил наказать за выдачу фамильных секретов? С него сталось бы, но заклинание было грубее, чем получилось бы у отца. Если только того волновала целостность организма наследника. Артефактная компрессия не считается сверхъестественно сложной или энергозатратной, но при неудачном применении расколдованного ждало множество сюрпризов. ... Придя в себя, Юстиниан едва не сорвал голос, а из носа у него, как оказалась, обильно шла кровь, моментально залившаяся в рот и глотку. Действительно неудачным заклинанием внутренние органы превратило бы в кровавые клочья, поэтому реакция родичей, когда его в довершение всех радостей вырвало проглоченной кровью пополам с желчью, была вполне объяснима: подбежавший Валентин изящно сравнялся цветом с кружевом на воротнике, а вот Корнелия, не обремененного фамильным умением держать лицо, на секунду просто перекосило от сдержанного ужаса. Длилось это мгновение: диагностические заклинания они сплели почти тут же, в четыре руки, ничего смертельного, кажется, не нашли и успокоились. Хотя в воду потом глядели более чем настороженно. Видимо, крови не было, иначе бы его, больного, умирающего и с разрушенными почками, не отважились бы таскать на руках. Корнелий входит в ротонду, ногой отодвинув с пути витой ритуальный треножник с установленным посередине ограненным кристаллом, одним взглядом призывает с ажурной оградки длинный плащ, движением брови швыряет его на каменную скамью и только потом, поверх, укладывает родича. Садится рядом, и можно краем глаза заметить, как прошедший мимо Валентин устраивается прямо в изголовье. — Как ты себя чувствуешь? — раздается над головой его голос. Джастин честно прислушивается к себе, осторожно вздыхает и говорит: — Можешь писать с меня научную работу, братец. Истоки волшебных сказок о ведьмах, выпивших целое озеро, явно лежат не в области буквальной трактовки действительности. Валентин улыбается, — это слышно и ощутимо. — Боюсь, я вырос из адептских научных работ и еще слишком юн для по-настоящему серьезных, — отзывается он. Джастин позволяет себе принять то, что следовало ожидать. Времени прошло куда больше, чем он думал: как минимум, стоит несомненное лето, а сидящий рядом с ним Корнелий кажется старше, — и дело вовсе не в физическом возрасте. — Что случилось? Альт-Вельдер мрачнеет, делает короткий быстрый жест, заклинанием высушивая одежду Джастина, и укрывает его полой плаща, прежде чем обронить: — Ваш почтенный батюшка, да будут к нему милосердны там, где он ныне пребывает. Собрался угостить тебя «Глубокой водой». Полулегендарная фамильная отрава, которую не мог перебороть ни чародейский, ни, по слухам, даже ведьмачий иммунитет, вызывает медленную смерть будто бы от болезни и составлена так, что компоненты привычных лекарств лишь усиливают ее действие. Одного упоминания об этой дряни хватало, чтобы... Джастин стискивает зубы. Судя по всему, желудок напоминает о паре литров озерной воды, влитых в него за неподобающе короткий срок. Валентин помогает приподняться со скамьи, придерживает за плечи и отводит волосы с лица. Дождавшись окончания приступа, прагматично укладывает брата на бок, головой на свои колени, и говорит без малейшего осуждения: — Кажется, твое нынешнее состояние не располагает к тяжелым разговорам. — Тяжелее компрессионной магии они уж точно не будут, — бормочет Джастин. — Ты сказал... Валентин ищет взглядом зятя. — Да. Возникло обоснованное подозрение, что отец намерен тебя убить. Медленным ядом, но дать его сию же секунду. Действовать пришлось... решительно. Да уж, куда решительнее... — Кто меня упаковал? Он? — Я, — глухо сообщает Альт-Вельдер. В наступившей тишине слышно, как с волос Джастина капает вода. Он знает, что родич никогда не любил открытого чародейства, но данное ему природой принял с благодарностью и использовал достаточно ловко, когда касалось боевой и защитной магии. Но теперь... — Ты сказал, отец... — он запинается на слове «умер», но Корнелий медленно кивает — Да. — Ты... это ты его? — Помнишь герцога Колиньяра? — спрашивает Валентин. Его холодная то ли от воды, то ли от магического истощения, то ли от воспоминаний рука ложится Джастину на лоб. — Когда объявили охоту на чародеев, он изыскал способ отдать нас на костер. И коротко добавляет: — Весь род. Присутствующий здесь виконт Альт-Вельдер сделал все от него зависящее, но отцу было уже не помочь. Джастин коротко вздыхает, почти зажмуриваясь. Несколько секунд его держит в сознании только холод братниных рук, потом дурнота рассеивается. — Кто еще? — пересохшими совсем не от заклятия губами шепчет он. Валентин качает головой. — Дядя Штефан. За пособничество. Габриэла — к тому моменту она уже давно совершенно себя не контролировала. Мама... Он твердой рукой удерживает Джастина, не позволяя ему приподняться со своих колен, и голос его почти не дрожит. — Лежи, Юстин, — тихо говорит он. — Лежи. Произошло многое, и почти ничего хорошего. Я все расскажу тебе потом. Все, что случилось за эти десять лет.