Shape of you

      Поздняя осень давала о себе знать быстро наступившими сумерками, за которыми последовали усилившийся ветер и легкий холод. Огромное здание, которое построили после поездки Князя Киевского в Византию находилось еще дальше, чем сам дворец, и представляло собой огромное помещение с множеством контор, которое сейчас освещалось лишь светом из окон. После признания за заслуги и ратную службу, Елисея рассмотрели не столько как одного из дружины, а больше как нового писаря. Поэтому, юный гонец почти перестал бывать на дальней заставе, все больше углубляясь в переписывание книг и в составление канцелярских бумаг и документов. Красивое выведение заглавных букв, награды, уважение и почет; это действительно было приятно, но все это отходило на второй план после того, как юноша понял, что отдаляется ото всех. Уже порядком надоевшие обязанности угнетали, и Елисей чувствовал, будто упускает что-то важное, позволяя чему-то внутри себя рушиться.

***

Почти догоревшая свеча, которая была единственным источником света для всей избы, сейчас коптила и трещала. Никитич сидел за столом в одной бежевой рубахе, да в широких штанах, подвязанных на поясе, и смотрел в ковш с водой. Печальные глаза изредка приглядывались к отражению в воде, больше вглядываясь в саму воду. Тяжело вздохнув, богатырь отодвинул ковшик и уставился в потолок, ругая себя за непредусмотрительность. Когда ты являешься начальником дружины Князя Киевского, то имение навыка выбирать наилучший способ действия в любой ситуации и умение проследить за всем — это почти главное, что никогда не подводит. Но вот почему-то в собственной личной жизни это дает слабину. В последнее время, все чаще и чаще, Добрыня начал себя ловить на мысли, что испытывает смятение и тревогу, понимая, что молодого гонца нет рядом, ведь просьба постоянно писать и предупреждать, если задерживаешься, выполнялась буквально пару раз. Когда же, во время отдыха или простой передышки, Добрыня натыкался взглядом на красный малахай и колчан стрел с луком, то понимал, что окончательно пропал. Ведь немного упрямый, но в тоже время верный и воспитанный, Елисей был действительно цепляющим. Таким человеком, после встречи с которым невозможно безразлично относиться к нему. Вот Добрыня и не стал. Гордился, когда у юноши получалось что-то важное для него. Веселился вместе с ним, когда опять слышал придуманное богатырское прозвище, так не вязавшееся с русоволосым пареньком. Любил его, надеясь на полную взаимность и преданность с его стороны. Переживал, когда уже новый ответственный писарь, но все еще нескладный гонец попадал в передряги, заставляя сердце стучать в безумном ритме. Переживал... Стрелка часов уже перевалила за полночь, и только сейчас стало слышно, как большая дверь отворилась, пропуская в помещение ночного гостя. Немного пройдя вперед, Елисей повесил верхнюю одежду и только сейчас понял, что Никитич так и не ложился спать, ожидая его. — Ох, Добрыня? Я думал, что ты уже давно спать лег. Поздно ведь, и... — юноша сразу захотел замолчать под испытывающий взгляд богатыря. Окончательно переставая говорить и немного ступив назад, видя, как мужчина медленно поднимается и идет к нему, Елисей начинал нервно предполагать, что же ему нужно делать и как себя сейчас вести, уже чувствуя спиной стену. — Д-Добрыня.. — Гонец! — тяжело выдохнув, мужчина чуть оттолкнулся от стены и поднял глаза, смягчая взгляд. — Елисей — испустив вздох, тихо проговорил Добрыня. Посмотрев на него, он начал переводить взгляд со светлых волос на лицо, отмечая еле заметные веснушки, очерчивая взглядом линию подбородка, разрываясь между немного закусанными губами и блестящими голубыми глазами. Внимательные серо-голубые глаза испытывающе смотрели, а руки переместились сначала на плечи, медленно сползая вниз, едва ли обхватывая талию. Богатырь нагнулся, несколько раз осторожно и коротко коснувшись большими губами полуоткрытых губ гонца, попутно пытаясь поймать его взгляд. Несколько раз Добрыня провел по этим трепетным устам своими, лишь слегка дотрагиваясь, проходясь по ним и языком. Осторожно обхватывая губы Елисея, иногда дотрагиваясь до ровных зубов молочно-матового цвета, он дарил незатейливую ласку. Сомкнув тонкие пальцы на мужественном плече, второй уперевшись в грудь, молодой гонец неловко пытался возвращать ласки с ответной силой и любовь. Всё та же стоящая на столе одинокая свеча медленно гасла, и огонь едва дрожа и мерцая, накрывал две фигуры тенью.