«От мучений мое сердце разбито, я больше не могу, чувствую себя убитым…»
***
Новый день всегда должен начинаться с улыбки, с прекрасного солнышка, что светит через окно в маленькую комнатку с светлыми обоями, мило обставленную, с мягкой кроватью и теплыми одеялами, шкафом нежного цвета и мягким ковриком, приятным на ощупь. Именно при таких условиях и охото улыбаться. Охото подтянуться, увидеть своих родных, выбегая из комнаты, поздороваться с мамой, что стоит у кухонной тумбы попивая латте, с отцом, что читает очередные новости в газете, показывая привычки того времени в котором родился и рос, мило улыбнуться ему и спросить, что же нового, а после дождаться старшего брата и крепко-накрепко обнять его, одарив его своей улыбкой, попутно выслушав его ругань. Все так замечательно, так прекрасно. Все было бы просто прекрасно, если бы — это было воспоминанием. Жалким и ужасным. Как страшный сон, что снится каждую ночь, вгоняя в пот, вгоняя в страх и холод, в растерянность, в переживания… В то, что нельзя вспоминать, но так хочется… Очередной пристальный взгляд и все желание пропадает. Неуравновешенное животное стоит и смотрит на неё, маленькую и беззащитную, мечтательницу, улыбается, сверкая хищным оскалом, так страшно. Он добился своего. Добился страха малолетней сестры. Добился смерти родителей и теперь, каждую ночь трогает её этими руками по лицу, проводит ими по телу, сжимает их на её хрупкой шее, напоминая, что на его руках еще не смылась кровь родителей которых, десятилетняя девочка так сильно любила. И даже сейчас, он садится на одно колено перед младшей сестрой, приподнимая пальцами её лицо, придерживая за кругленький подбородок. Сейчас, он всматривался в её пустые, прямо как у кукол, глаза. Будто бы вся её «душа» вытекла из неё, оставляя оболочку, красивую, но пустую. Сейчас, он просто смотрит в эти голубые глаза. Насмехается над ней в мыслях, прислоняясь губами к уху и что-то нашептывая. Наверно, слишком грубое и ужасное, ведь, сейчас стали стекать по щекам слезы, слишком соленые или горькие, разобрать она не могла. Сейчас. она понимала, что будет что-то ужасное, то, что он делает с ней очень-очень часто. Ложит на кровать, управляя ей, не давая никакой инициативы. Ведь, что может сделать девочка со сломанными ногами? Даже оттолкнуть его, ударить в слабые места — это тоже было выше её возможностей, а его даже совесть не терзала. Каждый раз расстегивая ширинку и устраиваясь между ногами маленькой сестры. Он входит в неё резким движением, двигается, а ей больно, она плачет. Плевать ли ему? Этому чертовому садисту всегда плевать на неё. Он ненавидит эту девчонку. Ненавидит за её появление, ревнует любовь матери и отца, обижается на них, за то, что те любили её, а не его. Теперь, же он мстит ей за это. Хоть и такими путями. Главное — ей больно, ей страшно. Ему нравится это все, нравится то, что сестра даже сейчас, находясь под ним, плачет, стыдливо уводя взгляд и прячась в подушку головой. Еще один толчок и конец. Она лежит на этой кровати, в этих шелковых простынях белого цвета, её волосы сливаются с этой простыней, её нагое тело так эстетично на фоне этого всего, а он даже не отвернулся, лишь усмехнулся, давая понять, насколько она мерзка для него. Он чертов псих, а она его жертва. И так каждый раз. Каждое утро она просыпалась тут, ожидая брата, который хоть и дразнил, но относил в уборную, кидая шланг с лейкой, а после включая поток воды и ожидая её. Все очень быстро, теперь он одевает её. Ночная рубашка, была надета на нее, вчерашняя, и девочка снова на его руках, обнимает брата за шею, а он не против. Но он же ненавидит её. После этого он кормит её, впихивает в рот ложку с кашей, не давая проглотить ей её, сразу же пихает новую порцию. Снова смотря с отвращением и превосходством на маленькую сестру. Пара голубых глаз впились в другую, подобную этой, пару. — Айко, не съешь это, я убью тебя, — он снова ухмыльнулся, снова страшно, снова сердечко колотиться, снова ладошки потеют. — Хорошо, — негромко согласилась Айко, давая точный ответ брату, — Такао… — Вот так намного лучше, — сказал Такао своим бархатным голосом. Но идиллию прервал звонок телефона. Его телефон стал вибрировать в заднем кармане джинс. — Прости, сестра, но мне придется уйти. Надеюсь, ты все помнишь. Верно? — Да, — в ответ такое слабое и живое согласие. — Вот и славно, — сказал Такао, кидая ложку в мойку, попадаю в цель, а после быстро уходя в гостинную, остановившись у входа в кухню, он вспомнил что-то, но после забыл и сразу же спустился вниз по лестнице, быстро беря легкую куртку с собой, не забыв обуть кеды. Раздался хлопок и дверь закрыли на ключ. А что делать её? Сломанной морально и физически? С поломанными ногами и не походишь вовсе. Приходится сидеть на стуле, смотря в пустую тарелку с остатками каши. Снова стало холодно и голодно. За что ей все это? Хотелось заплакать и закричать во весь голос, но Айко, маленькая Айко держалась, чтобы не казаться настолько слабой, чтобы не упасть в грязь лицом, но даже это отходило на второй план. Сила воли и храбрость оставались позади, давая путь эмоциям. Именно сейчас ей захотелось повторить неудачный опыт. Брата же нет? Он же не увидит её попытки достать до ножа в серой тумбочке напротив? Он же не будет против, если лезвие проткнет хрупкую плоть? Он же точно не будет против? Её старший брат будет только рад? Прошел час, второй, третий. Прошел день, уступая вечеру. Раздумья подходили к концу как и её свободные часы. Она все также сидит в холодной кухне, все также смотрит в окно, но теперь, взор меняется, и целый день обдумывая свое решение, она падает со стула, терпит ужасную и ноющую боль в ногах, кусает нижнюю губу и тянется до тумбы, до маленького ящичка, чуть тянет его на себя, и нащупывает ножик. Еще чуть чуть и рукоятка прямо в маленькой, потной ладошке. Страх снова сковывает её. Девичье тело начинает снова дрожать. Уши будто закладывает и она вытягивает руки, сильнее и сильнее сжимая рукоятку ножа. Жмурится. Слезы вновь скатываются по щекам и слышатся легкие хлопки. Снова, его голос и его насмешка. Да он и не против этого. Умрет — ему лучше. Такао наблюдает за её страданиями, за дрожащими и худенькими ручками, за её терзаниями. Ему это нравится. Он знает, что Айко слабая, он знает, что она не проткнет себя. Знает, что она боится. То, что она делает сейчас — этому доказательство. Айко желает умереть, но боится боли, что несет за собой эта смерть. Её процесс — пугающий. Поэтому он насмехается и не предпринимает ничего. Поэтому, Такао смотрит и медленно хлопает по ладони другой. — Давай, просто воткни его в себя, — бархатный голос подгоняет её. Дает понять, что Керен не привык так долго ждать, из-за чего девочка открывает глаза и откидывает нож на холодную плитку, дрожащими руками закрывая уши и что-то нашептывая. Сломленная и уставшая от этого всего, а он её победитель, её мучитель, только рад такому исходу. Но, как-то странно на сердце. Что? У него есть сердце? Это эмоция? Нет. Ему показалось. — Я боюсь… Я боюсь! Я боюсь! — будто бы в бреду она повторяла это. Маленькие пальчики вцепились в штанину брата, а глаза с надеждой и отчаянием посмотрели на него, на её брата. Старшего и любимого, но Такао неумолимо посмотрел на неё, все еще безумно улыбаясь, а после ногой откинул сестру к ножику. — Пожалуйста, помоги… — Тебе никто не поможет. Только ты сама можешь помочь себе, умерев, — и хлопок двери.Снова душераздирающая и сводящая с ума тишина. Айко свернулась в клубочек пытаясь вздохнуть ртом. — Ах да, ничтожество. Помнишь Эриса? Того мальчика, который защищал тебя? Я убил его, потому что, он смотрел на мою драгоценную сестренку, — и снова хлопок. Снова Айко пытается вздохнуть, а после и вовсе раздался истерический вопль. Трудно быть в спокойном состоянии, когда понимаешь, что из-за тебя умерли невинные люди. Мама, папа и даже друг брата умер. За что это все?***
Теперь она лежит в больничной палате, рядом с ней капельница, а напротив серая дверь со стеклом, которая освещалась лучами солнца из окна. Но видеть этого Айко не могла. Сильная черепно-мозговая травма заставляла уже третий год врачей разводить руками, и удивляться тому, как девичий организм остался вообще жив. Разъяснения врачей для Такао были пустым звуком. Откровенное и наплевательское отношение к сестре показывалось всеми способами, но уже не действовали. Этот садист и вправду волновался. Все таки, это единственный родной человек которого он не убил. Единственный, кто знает, что стало с телами мертвых родителей… Еще одна выкуренная сигарета была доказательством волнения. Для Керена — это лучшее средство успокоится. Всего обычная игра девочки вывела его из себя. Лучше бы, он ей еще раз переломал ноги, лишь бы она не ходила, но увы, спустя год, ей уже стало одиннадцать. Умница сестра научилась готовить, начала ходить, пусть и похрамывая или удерживаясь за столики, или стены. Начала ходить в ближнюю школу, завела друзей, гуляла, пусть, Такао и был против, но ради поддержания своего вида ненавистника младшей сестры, делал вид, что ему все равно. И вот, до чего это довело. До чего довел его пофигизм, его отношение к сестре. Прогулка с друзьями закончилась неудачно. Легкий толчок в сторону дороги закончился столкновение головы и машины Айко. Шок сковал её подруг, они просто стояли, просто смотрели на это, не помогали, а после и вовсе разбежались с таким ужасом в глазах. Те кто проходил мимо застыл в таком же немом шоке, даже водитель взялся за голову, но поняв, что девочка еле дышит вздохнул с облегчением, вызвал скорую помощь. Такао же не сразу узнал о этом. Его телефон начал трезвонить в тот момент когда он начал забавляться с очередной своей девушкой, в её же комнате, её доме, на её кровати. Трезвон телефона не понравились Линде, и недовольно посмотрев на столь же, недовольного парня, она наблюдала за его следующими действиями, прикрывая свое нагое тело одеялом. Ответив на вызов, его хриплый, но все еще, бархатный голос.Услышав что-то о своей сестре он не сразу осознал, а что с ней вообще произошло, но попросив переформулировать все более спокойным голосом он застыл. Голубые глаза Такао уставились в одну точку, а телефон выпал из рук, в голове все мысли покинули его. Затмевая пустоту мыслями о сестре. Роковой день для брата и сестры. Это поведение настолько удивило парня, что он сам начал биться в истерике, смеясь и унижая себя. Бить посуду, зеркала, стены. Что-то явно шло не так. Почему садисту так плохо? он, что, тоже умеет чувствовать? В голове проносилось много воспоминаний. От насилия, до обычных пожеланий смерти. Да, он не против смерти сестры, но без неё тут пусто. В такие моменты он хотел вернуть то, что сам разрушил, то, что для его сестры было кошмаром. То, от чего его руки еще не отмылись. Именно сейчас, он снова хотел спуститься со второго этажа, подтягиваясь зайти на кухню, видя все свою семью. Именно сейчас, ему хотелось увидеть улыбку матери, как отец отчитывает младшую сестру за то, что она берет тостер немытыми руками, а после почувствовать как тебя сносит этот маленький ураган несчастий, врезаясь прямо в живот, а после как она выслушивала ругань, но все равно получала эту фальшивую, но улыбку. Но, если ты хочешь все вернуть — зачем было рушить? Глупая обида, глупая ревность к родителям, глупая цель отмщения. До чего это все довело? До обычного насилия и открытия в себе садистских наклонностей. Да, он ненавидел её, но сейчас она была нужна ему, плевать какой. Плевать, что он будет с ней делать, просто плевать. Даже, если просто быть с ней жестоким в любом плане, лишая её чести. Просто — без неё тут пусто. Эти три года были такие безвкусные, а от его похождений в белую палату тряслись руки. Даже когда он видел её спящую и малость исхудавшую, он продолжал говорить острые речи. Понимая, что, может, она его и услышит.***
Теперь уже прошло еще два года. Пять лет глубокой депрессии и обычного безразличия. Мир в один миг стал безвкусным и бесцветным, только белый цвет был словно лучик солнца. Ведь, в бесцветном мире — солнце белого цвета. Это ли не надежда. Долгие годы ожидания и попыток забыть ненавистного члена семьи. Институт, учеба, сессии, практика. Все это было таким скучным и ужасным для Такао. Ничего, из подростковой жизни больше не радовало его. даже издевательства над теми кто учится в школьном крыле не были для него весельем, а уже обыденностью. Идя к себе домой он вновь закуривал сигарету, медленно втягивая и выдыхая дым. Он уже давно не посещал больниц и не знает, что стало с его сестрой. Такао сменил телефоны и адреса. Лишь бы его не нашли. Пусть, его неуравновешенно агрессивный мирок будет только у него, пусть никто об этом не узнает. Да и вообще, последний раз когда он был в больнице, так это год назад у психиатра. Интересно получилось, когда хищные глаза заглядывали в душу молодой психиаторше, весело было наблюдать за её трясущейся рукой и заиканиями. Весело было знать свои диагнозы, о которых он и так уже знал. Окончательным решением стало — больше не ходить к таким врачам, все равно ничего не поменяется. Его раздумья привели его к пешеходнику, где он как обычно достал телефон, переключая музыку в наушниках. Не обращая внимания на других людей. Как всегда. Всматриваясь в машины и в лужи от растаявшего снега и наконец, желанный цвет на светофоре. Он снова начал идти, но взору попала она. Девочка с знакомой формой и цветом волос. Она была с подругами, такая низкая, по плечо той девочке которая была тоже слишком уж знакомой. В пустых глазах впервые появилось удивление и — надежда? Вновь эти странности. Как же он устал от этого всего. Как же он устал видеть в каждой девушке с белоснежными волосами сестру. Заходя в квартиру он сразу же посмотрел на себя в зеркало. Еле видные синяки под глазами, усталый вид и просто уставший взгляд голубых глаз, растрепанные темные волосы и распахнутое пальто темного цвета, еще и сумка, с перекинутым через плечо ремешком, мешалась. Устало оглядывая все вокруг, Такао снял обувь проходя к себе, не забыв ударится об наличник двери. Хотя, уже все равно, хоть и неприятно. Он кинул сумку на кровать, а поверх накинул пальто, а после вышел на балкон, смотря на детей, что резвились на площадке, а после достал очередную пачку сигарет. Сколько он уже выкурил? Пачку? Обычно, выкуривал пачку он за неделю, а тут все усугубилось. Его голубые глаза посмотрели на серое и дождливое небо. Сейчас так пусто… Хотя, как у такого чудовища как он может быть такая невинная и хорошая опора в виде младшей сестры? В голове опять все пронеслось быстрым комом. Пронеслись даже хорошие моменты, после смерти родителей, но после в ушах снова послышался голос того врача. Его монотонный, но тихий тон которым он сказал роковую фразу. Она умерла, а он не ценил её. Даже не обнимал, не общался с ней. Лишь дразнил и унижал.Он ненавидел свою сестру, ненавидел и ревновал, а когда она умерла, серость и сухость на кухне ощущалась еще больше. Вот и он, самостоятельный, но будто лишившийся своей опоры, парень стоит у окна и выкуривает пятую сигарету с таким безразличием…