««Мона Лиза» Леонардо — всего лишь тысяча тысяч мазков краски. «Давид» Микеланджело — лишь миллион ударов молотом. Каждый из нас — миллион кусочков, правильно собранных в целое, не более того». Чак Паланик, «Дневник»
- И разве не классно было бы нам с тобой, наконец, умереть? - надоедливый голос звучит в твоей голове. Он хриплый, скрипучий, громкий, бьющий по нервам. Он противный. Да и она сама по себе, в общем-то, личность неприятная. Да и ты сама по себе, в общем-то, личность неприятная. Ха! Ты сказала: «личность». Слово-то какое… неподходящее, да? - Разве не круто было бы нам взять в руку пистолет? – ее ненавистный голос звучит в твоей голове. Но нет, смотри! Губы двигаются. Она говорит. Слушай, что она говорит. - Разве не круто было бы?<… помехи…>
И тут ты понимаешь, что сходишь с ума. Медленно, размеренно падаешь в пучину безумия. Ты и твоя шизофрения – одно целое. Ты – это и есть твоя шизофрения, твоя верная подруга. Твоя лучшая подруга. Твой самый ненавистный враг. И от нее ты не сбежишь… Ты ни от кого не сбежишь. Они всегда рядом. - А ты слышала последнюю новость? – обыденно, слегка небрежно, она задает тебе вопрос. А ты, закатив глаза, молчишь. Ты ждешь и надеешься, что, может, если ты будешь ее игнорировать, то она, наконец, заткнется и оставит тебя в покое. - Слышала? Ты слышала? Или не слышала? Или я тебе уже говорила? Или не говорила? – Ее мерзкий голос издевается над тобой. Ее голос – сама по себе издевка. Ты так устала слышать этот голос. - Слышала? Ты мертва! И тогда ты вскакиваешь с кровати, больше не в состоянии терпеть ее ехидный голос. - Заткнись! – кричишь ты. Кричишь так громко, что стекла в окнах дрожат. Ее издевательский смех – твое эхо. Ты резко разворачиваешься, вглядываясь в ночной силуэт ее уродства. - Мертва! – Твои глаза привыкают ко тьме. Ее такой знакомый безобразный силуэт, уже более отчетливый, издевается над тобой. Ее глаза смотрят прямо в твои. Она – насмешка над тобой. - Заткнись! – Твой надрывный вопль слышен даже на улочке, что за окном твоей мертвой обшарпанной квартирки. – Заткнись! Заткнись! Заткнись! Ты хватаешься за голову, пытаясь вырвать клок волос. С силой сжимая челюсти, опускаешься на холодный пол. Глаза закрыты. И ты воешь, словно волк, попавший в капкан; словно с пулей в сердце; словно умираешь. - Разве может труп умирать? – насмешливо интересуется она. – Нет, не может, – тут же озвучивает она очевидный ответ на столь глупый вопрос. – И ты не можешь. Потому что ты мертва, детка.<… помехи…>
- Да, мертва. - Она читает твои мысли, проникает в твой разум. И так каждый раз. Каждый день, каждую секунду… - Но разве не классно было бы нам с тобой умереть? - Оставь меня в покое… Уйди, прошу. Уйди! – А ты все еще там, внизу. На холодном полу. И она там, рядом. Плечом к плечу. Неосязаемо. - Не могу... – И ты знаешь, что именно в этот момент она пожимает плечами, словно говоря: «Тут уж ничего не поделаешь». - Почему? Боже… Почему?! – И ты правда не понимаешь, почему. Почему, черт ее дери, она не может оставить тебя в покое или, на худой конец, просто заткнуться? - Потому что ты меня никогда не отпустишь. Неправда! - Потому что я нужна тебе. Ложь! - Чья именно? И твои глаза вновь открываются, хотя ничего и не видят. Ты снова в густой тьме. - Что? - Она снова это делает. Хочет тебя запутать? Хочет выставить тебя дурой? - Чья ложь? Твоя или моя? - Она не перестает тебя удивлять, заставляя вновь и вновь осознавать те вещи, которые, казалось, ты уже давным-давно похоронила на своем собственном кладбище. Кладбище, что находится в самом дальнем уголке твоего мертвого разума.<… помехи…>
И ты сдаешься. Снова. Как и в прошлый раз, ты перестаешь бороться. - Ты уже давно перестала бороться. – Ее мерзкий голос. – Не обманывай себя. Ты уже давно мертва! –Ее мерзкие глаза. – Собственно, ты никогда особо-то и не боролась... – Ее мерзкие губы. – Ты всегда была трусихой. Мерзкая. Она. Вся. От корней волос до кончиков пальцев ног. - Ты или я? Кого ты ненавидишь? Кого презираешь? А ты все еще на полу. Воешь. Ты не ответишь. Она не заткнется. Вы обе все еще здесь. Ах, да. И не забудь про свою лучшую подругу – шизофрению. Она тоже здесь. Все в сборе. - Вот видишь, - она снова смеется. Изощренный юмор, понятный только ей одной. – Нет, ты не видишь. Зато я вижу. Скажи мне, детка, каково это – видеть и быть слепой одновременно? Каково это – каждую секунду методично вдыхать кислород, но быть мертвой? Разве такое возможно, чтобы бетонное сердце гоняло остывшую кровь по венам? А ты все еще на полу. Слепая - смотришь на свои мерзкие пальцы. Мертвая - методично вдыхаешь кислород. Холодная - чувствуешь, как бьется твое бетонное сердце. И она снова смеется. Очередной момент ее триумфа. - Лгунья! Ты такая лгунья. Глупая, глупая лгунья. – С удивлением ты замечаешь, что сегодня в ее голосе слышится какая-то другая эмоция. Не презрительная. Снисхождение? Жалость? Увольте! И тогда ты вновь вскакиваешь на ноги, чтобы посмотреть в ее уродливые глаза. - Разве не круто было бы нам с тобой умереть? – начинает она с начала. - Зачем? Зачем ты это делаешь со мной? – ты еле шепчешь. У тебя не осталось сил. Снова. Это момент ее триумфа. - Ты думаешь, что я делаю это специально?! – Внезапно в ее глазах вспыхивает огонь ярости. – Неужели ты, жалкая девчонка, думаешь, что я делаю это лишь для того, чтобы в очередной раз наблюдать за тем, как ты ревешь в подушку? Как твое бледное лицо утопает в крокодильих слезах? Наблюдать за тем, как невидимая бетонная плита давит на твою стеклянную душу? Как твое бетонное сердце разбивается, словно самый тонкий фарфор? – она кричит. Из ее мерзких глаз текут мертвые слезы. Она воет, словно волк, попавший в капкан; словно с пулей в сердце; словно умирает. И тогда ты протягиваешь свою руку в направлении ее лица, чтобы стереть ее мертвые слезы, чтобы просто утешить… И тогда она тоже протягивает свою руку в твоем направлении. Вам страшно. Вы не привыкли к, что называется, «телячьим нежностям», столь необходимым вам обеим в данную минуту. Пальцы тянутся к пальцам в попытке ощутить чужое тепло. Словно в отражении, ты смотришь, как в паре сантиметров от твоей ладони скатилась ее мертвая слеза. А в следующую секунду кончики ваших пальцев натыкаются на преграду холодной глади зеркала. Все та же стена. Все тот же – уже давно привычный - ужас от осознания действительности.<… помехи…>
- Ты такая мерзкая, - ласково произносит она своими уродливыми губами, в точности повторяя твои. Подушечки ее пальцев движутся в такт твоим, очерчивая в воздухе безобразные контуры лица. - Ты такая мерзкая… - произносишь ты своими губами, в точности повторяя ее. Как в отражении. В мертвом отражении. - Ты это чувствуешь? – еле слышный шепот. – Скажи мне. Тишина. Помехи. Ты это чувствуешь. Да, чувствуешь. И она это знает. Она все знает. Просто ей необходимо это услышать. Но она не услышит. Ты никогда не произнесешь вслух, что ты мертва… Что она мертва. Что вы обе – мертвые. Она никогда не услышит, что ты – это она. - И разве не классно было бы нам приставить пистолет к виску? И ты вновь ухмыляешься. Мертвой ухмылкой своему мертвому отражению.**************** Конец