По закону Кармы

— …выебу! — под конец тирады привычно рявкает Володя. — Ну давай. И глазами сверкает, гаденыш, весело, ехидно. Наклоняется через стол с плавной, текучей грацией и продолжает, понизив голос: — Выеби, Володь. А то сколько можно обещать и нихера не делать. Это, похоже, новый его прикол, третий за рабочую смену. Особенно дебильный. — Ты ж мужик? — Мужик, — осторожно отвечает Володя. Не знает, к чему готовиться. Измайлов, черти б его драли, — гребаный хаос на ножках. Только расслабишься чуть-чуть, подумаешь: ну все, предел, кульминацию миновали, пакость похуже этот говнюк точно не изобретет, — и сразу выясняется, что очень даже изобретет. Да какую! Впору или снова в запой уходить, или на таблетки плотно садиться. — Мужик, — повторяет Измайлов с какой-то мерзкой, совершенно непередаваемой интонацией. — Вот и я думаю. Давай переспим, Володь? — Ты… ты обалдел уже совсем? Колесики стула глухо чиркают по паркету, когда он — скорее рефлекторно, чем осознанно — отталкивается ногами, пытается отстраниться от этого сбрендившего вконец демона максимально далеко. Но дальше некуда. За спиной окно и батарея, слева стена и портрет Самого, справа шкафы с документами. Измайлов становится вдруг серьезным как прокурорская проверка, наклоняется еще сильнее, опираясь теперь на столешницу локтями. — У тебя вообще, в принципе мозги в голове еще остались? Вот где у меня сидишь со своими шутками! — Володя стучит ребром ладони по собственной шее и почти физически ощущает тяжесть измайловского взгляда. — Так я правда, без дураков предлагаю. Трахнул бы меня, а? Разок. Чисто для разнообразия. — Для какого, блядь, разнообразия?! Проблема в том, что у Володи крайне живое воображение. Слишком живое. Настолько, что надо было в свое время, наверное, не в органы идти, а куда-нибудь в творчество: кино там снимать или книжки писать. Когда Измайлов произносит это вот «трахнул», тихо, с интимной — правда, мать его, дико интимной — хрипотцой (бабы, наверное, текут только так), Володя невольно представляет себе. Все себе, блин, представляет. Два параллельных порнушных сценария сами раскручиваются у него в голове. Вот он вдруг резко подается вперед, сгребает Измайлова за шею, как нассавшего в тапки кота. Целует. Грубо, неловко, но пофиг вообще — в кинематографе такие моменты обычно красиво выглядят. Потом обходит свой стол, на попытки выпрямиться коротко приказывает: «Лежать». Поза у Измайлова уже сейчас, в принципе, удобная. Задрать чуть-чуть кожанку, сдернуть на честном слове держащиеся джинсы до колен. На поясницу надавить, чтоб прогнулся, и вставить ему, и драть вместо тех чертей, чтоб присесть потом не мог, выблядок. Напросился. Воображаемый Измайлов узкий, как целка, горячий и податливый, как проститутка. И ухмыляется как демон-суккуб, которому душу уже продали. Это бы, пожалуй, еще ничего, но есть ведь второй сценарий. Измайлов — он тонкий-звонкий на самом деле. В смысле, худой и жилистый. Володя бы его чисто так, по внешности, мужиком и не назвал — мальчик. Карманный мальчик с яркими голубыми глазами. Зная всю эту его поебень с налаживанием связей, с клубами, бизнесменами, вечными игрищами среди сливок общества — по-любому хоть раз какой-нибудь хрен с ушами ему предлагал по-серьезному. Типаж такой. А Измайлов, может, и соглашался, потому что внутри у него типаж авантюрно-мудацкий, со склонностью к экспериментам. Второй порнушный Измайлов раздевается сам, полностью, садится на стол и раскрывает себя пальцами (в роликах — с девочками, конечно, только с девочками — такие вещи почему-то заводят). Целуется без напора и гладит по спине, пока Володя пристраивается между его разведенных ног. Отсасывает, опустив длинные чуть рыжеватые ресницы. Этот порнушный Измайлов под всеми своими дебильными приколами Володю взаправду хочет. Имеет кучу тараканов в голове, и вот по какой-то неведомой причине тараканам этим Володя на самом деле симпатичен. Реальный Измайлов, тварь такая, застыл напротив и не уходит. — Пиздуй отсюда. — Слушай… Что-то в выражении его лица подсказывает Володе: спектакль еще не доигран, осталась главная сцена. — Пиздуй, я сказал. Изыди. Нахуй ты мне всрался, слушать тебя. Дел никаких нет? Чтоб к вечеру рапорт принес по той истории с «лексусом». — Я бы тебя не доставал какое-то время. Может, неделю. Тогда Володя решает применить против врага его собственную технику: молча и выразительно смотрит. Это действует в конце концов. — Подумай все-таки, — бросает Измайлов уже от двери. Володя думает, что подчиненный его — редкостная сволочь. И что он сам происходящего совершенно точно не заслужил. Пускай достался Володе Измайлов за грехи прошлых жизней по закону Кармы — давно уже все должно быть оплачено. Остаток рабочего дня сидеть за столом безумно некомфортно.