***
Цыганка оказалась сущей ведьмой! Фролло никогда еще не испытывал подобного, а ведь прожил на свете уже без малого полвека. Женщины… Да, все они — сосуд греха и ничего более! — так учил его дед, который вынужден был взять мальчика на воспитание, после того как тот осиротел. Дед был приходским священником и каждое воскресенье читал проповеди своей пастве о том, как важно оставаться чистым и безгрешным. Однажды он застал юного Клода в объятиях столь же юной селянки, оттаскал «паршивую потаскуху» за косы, а его самого высек плетью, которой погоняют лошадей. — Не блуди, грешник! — приговаривал дед, взмахивая плетью и опуская ее на спину и ягодицы Клода. — Женщины, которые позволяют себе целовать мужчину — развратницы! Шлюхи! Дряни и мерзавки! Держись от них подальше, внучек, — напутствовал он внука после того, как закончил экзекуцию. — А что такое шлюхи? — решился спросить Клод, потирая то место, на которое, как он понял, не сможет сесть еще дней десять. — Грязные сучки! — гаркнул дед. — Не приближайся даже к ним! Девица, — наставительно подняв палец кверху, проговорил он, — обязана хранить невинность до свадьбы. — Что хранить? — опять не понял Клод. — Ох, ну и дурень! — вскипел дед. — Не подпускать к себе мужчину! Только такая достойна стать спутницей порядочного человека. Только такая! Ищи достойную пару и не подбирай всякий хлам! Только чистая, невинная и наивная девица достойна того, чтобы на нее обратил внимания такой же достойный и приличный мужчина. Хорошо меня понял? Клод понял. И с тех пор тщательно приглядывался ко всем женщинам, встречавшимся на его жизненном пути. Увы, все они походили на грязных сучек и потаскушек, выражаясь словами теперь уже давненько покойного деда. Фролло прошел долгий жизненный путь, сделал превосходную карьеру, став судьей, и все это время он пытался найти достойную женщину, как дед ему и завещал. Это оказалось столь трудным делом, что он совсем отчаялся. Если женщина была слишком покорной и покладистой, он разочаровывался. Всякому понятно: потаскушка! Просто втирается в доверие, а там-то уж как развернется! Он отказывал ей. Если она начинала спорить — выгонял сразу: тоже потаскушка, да к тому же бесстыжая! Если она одевалась скромно, Фролло тут же давал ей отворот поворот. Ведь она та еще бесстыдница и таким образом выпрашивает дорогие подарки. А подарки выпрашивают лишь шлюхи, это каждому известно. Если же она одевалась ярко, броско и дорого, то тут уж даже и думать не надо: гнать поганой метлой! Потому что только падшие женщины завлекают мужчин при помощи всяких дешевых уловок, вроде богатых тряпок и украшений да духов. Ну и как тут быть? Фролло был в отчаянии! Похоже, приличную да невинную в Париже днем с огнем не сыскать. Куда только мир катится? А тут — цыганка! Да каждому ясно, кто она! Мало того, что одета черт знает как, так еще и кривляется на площади. В довершение же безобразия она самым бесцеремонным образом пыталась соблазнить Фролло у всех на глазах! Низкая женщина! Грязь под ногами, не стоит и внимания. Но почему же она постоянно стоит у него перед глазами?! Фролло потерял покой и сон, он мечтал об Эсмеральде, если бы только она… была чистой и невинной! О, тут уж он не упустил бы ее. И тут Небеса и сам Господь его услышали! Цыганку по его приказу разыскивали солдаты (Фролло решил ее поймать на всякий случай да проверить, не связана ли она чего доброго с колдовством, уж слишком часто стал он думать о ней), и она укрылась в Соборе Парижской Богоматери. Она попросила Убежища, и солдаты не могли ее схватить. Фролло стоял за колонной и лично слышал разговор этой девицы с Квазимодо. — Я останусь здесь, да, — говорила она, — мне так страшно, о, Квазимодо. Всем мужчинам нужно только одно от честной девушки, а я… Мужчина получит меня только если я искренне его полюблю. Так-то. — Ты здесь в безопасности, Эсмеральда, — ответил ей Квазимодо. Неужели она не соврала горбуну? Она — невинна? Пусть это будет так! А если так, то Фролло обязан заполучить ее. Он сделает ее своей женщиной, и она навеки окажется связанной с ним. Вместе они пойдут по жизни, и тем самым он спасет ее от греха разврата, в который она может впасть (и впадет рано или поздно), если продолжит жить среди беспутных цыган и плясать на площади перед всякими похотливыми мужиками. Удача ему улыбнулась, и цыганка оказалась у него в руках. Квазимодо, дурень этакий, сам привел его во Двор Чудес, и Эсмеральда оказалась схваченной. Солдаты привели ее к нему, и он, сияя от радости, изложил свои требования. Она обязана ему отдаться или же он передаст цыганку в руки палачей. Она слишком долго нарушала закон, и все ей сходило с рук. Уж Фролло-то найдет, в чем ее обвинить, пусть не сомневается. — Я могу тебя спасти от Пламени Ада, грешница! — возвестил он. — Могу помочь тебе спасти свою душу, выбирай, я или огонь! — Я не могу! Не хочу! — заплакала Эсмеральда. — Пусть… пусть будет так, — кивнула она. — Я пойду с тобой. — Моя! — обрадовался Клод. — Ты будешь мне благодарна. Я спасаю тебя. Слышите, вы, все?! — прогремел он, обращаясь к толпе. — Я спасаю заблудшую душу! Он привез Эсмеральду к себе домой, быстро отослал слуг и не мешкая потащил девушку в спальню. Ему не терпелось приступить к делу спасения души Рабы Божьей Эсмеральды. — Ваша честь, что вы делаете? — она испуганно заморгала своими колдовскими зелеными глазищами. Он неловко ткнулся губами ей в шею: — Хочу… тебя! — Но не так же сразу, ваша честь, — рассмеялась она. — Мне бы привести себя в порядок, переодеться. — Будь по-твоему, — выдохнул он. Почти два часа он мучился в ожидании, наконец, миг торжества настал: Эсмеральда, одетая в то самое красное платье, которое не скрывало ни единой ее прелести, благоухающая то ли розами, то ли лилиями, то ли и теми и другими, вплыла в его спальню. На руках и ногах у нее были браслеты с маленькими колокольчиками, которые позвякивали при каждом шаге. В руках она держала бубен. — Садись, о, Клод! — пропела она и толкнула судью в кресло. — Я станцую для тебя! У Фролло перехватило дыхание. Что это была за пляска! То, что он видел на площади, не шло ни в какое сравнение. Эсмеральда двигалась словно бушующий в камине огонь, она была гибка, как тростинка, легка, будто лань, взмах ее рук подобен взмаху крыльев птицы, колокольчики звенели в такт ее танцевальным па. Все так, как он видел в своих снах, и это было столь невероятно, и столь красиво, что он боялся даже дышать. Эсмеральда отбросила бубен, сбросила с ног и с рук браслеты. Музыка стихла. Она остановилась перед ним, как вкопанная и вдруг изогнулась, вновь взмахнула руками, и… красное платье, сверкнув костром, упало к ее ногам. Фролло охнул: Эсмеральда стояла перед ним в первозданной своей красоте. — Иди же ко мне, мой… спаситель! — проговорила она, протягивая к судье руки. — Дай мне испить твоей страсти! — в голосе ее послышалась хрипотца, глаза ярко блестели. — Что же ты застыл? Не хочешь? — промурлыкала она и сжала ладонями свои налитые груди. — Все это богатство — твое! Фролло часто задышал, принялся торопливо стаскивать с себя одежду. Эсмеральда тем временем по-хозяйски разлеглась на постели, томно выгнулась, чуть развела колени. — Давай же! Мне тоже не терпится! Фролло присел на постель, осторожно погладил колено Эсмеральды, затем прилег рядом, прижался к ней, поцеловал сначала правую грудь, потом левую. После — осторожно потерся о ее бедро. — О, — разочарованно протянула Эсмеральда, — да ты, я вижу… не боец? — Что ты хочешь сказать? — удивился Фролло. — Да вот — что! — быстрые шаловливые пальчики Эсмеральды обхватили его достоинство и принялись гладить, скользя вверх и вниз. — Щекотно! — засмеялся Фролло. — И как ты смеешь? — подскочил он, как ужаленный. — Развратница! — Ты совсем того, да? — Эсмеральда выразительно покрутила пальцем у виска. Затем села на постели и натянула на себя простыню. — Я только что лишил тебя невинности, а ты… ты пытаешься развратничать?! — Чего ты сделал? — теперь уже смеялась Эсмеральда. — Увидел твою обнаженную невинность, трогал тебя. Ты теперь моя! — Кому сказать, не поверят! — Эсмеральда откинула простыню, заставила Фролло лечь, подложила ему под голову подушку и призывно облизала губы. — Нет, котик, до лишения невинности нам пока далеко! Но мы сейчас это исправим! — и она склонилась над его пахом. — Нет! — взвизгнул Фролло. — Нет, нет, нет! Развратница! Грешница! Опозорила! Гореть мне из-за тебя в аду! Вовеки веков! Вовеки веков! — Да ты никак припадочный? — обозлилась Эсмеральда, встала с постели и принялась одеваться. Фролло же не обращал больше на нее никакого внимания. Он кое-как, наспех оделся и опрометью выбежал из комнаты…***
Отдыхая после бурной ночи любви, Феб лежал в мягкой постели и любовался сидящей подле него обнаженной красавицей. Она расчёсывала свои роскошные смоляные волосы и улыбалась ему. Провидение любит Феба, в этом он был уверен. Да, его супруга, Флёр-де-Лис, что твоё бревно. Никакого удовольствия от близости с ней он не получал, но деньги ее отца решили все. А для удовольствия у него есть она. Его красавица Фьяметта. Да, на самом деле ее звали Эсмеральдой, но она ненавидела это имя. А Фьяметтой (огоньком) её, как она рассказывала, с малых лет звала мать-итальянка. Потом уж, когда Эсмеральда свела дружбу с цыганами, скопила деньжат, как именно — Феб про то не знал, у всех свои секреты, — и открыла свой трактир, то стала называться по-иному. «Дубовая бочка» пользовалась доброй славой: там всегда можно было вкусно закусить, выпить доброго вина и насладиться танцами и песнями самой хозяйки. Ей не было равных, никто в Париже не танцевал лучше нее, и ни у кого не было такого чарующего голоса. Иногда, шутки ради, ну, и чтобы заработать еще немного денег, она наряжалась цыганкой и плясала на площади. А иногда, ради удовольствия, если хотела, дарила свою любовь. Но только тем, кому хотела, и только если мужчина был ей симпатичен и готов был раскошелиться. Для всех остальных в ее заведении работали столь же горячие и в то же время нежные пташки. Правда, никто не мог сравниться красотой с Фьяметтой. Последние два года она была с Фебом, а в одной живописной деревеньке, недалеко от Парижа, уже подрастал такой милый и смышлёный парнишечка, вылитый капитан Феб, только кудри черные — материнские. И Феб был на седьмом небе! Вот почему он пришел в ярость, когда увидел, как Фролло таращится на Фьяметту. К счастью, судья сам подсказал Фебу, как надо действовать. Сетуя на «ужимки» танцовщицы, он между делом обмолвился о том, что его де сумеет прельстить собой лишь «чистая девушка». И Феб придумал, как хорошенько проучить Фролло. — И что, он совсем не понял, чего ты хочешь? — расхохотался Феб. — Поначалу — нет, — Фьяметта-Эсмеральда пожала плечами, — сидел, как каменный, раздевал меня глазами. — Подонок! — Ну, а потом уж я думала, потерплю немного, но зато мы будем вить из него веревки. Все, как ты сказал: дом у него попрошу, денег, тебя генералом сделаем, а там… кто знает, может быть, брошу свои пляски да и женю судью на себе. — А там бы, — мечтательно протянул Феб, — он долго не протянул, старик уж. После придумали бы мы с тобой, как мне добиться развода, скажем, все свалить на бесплодность Флёр. И мы были бы вместе, моя Фьяметта. Нашего маленького Феба к себе бы взяли… — Кто ж знал, — пробурчала Фьяметта, — что он псих такой. И… вообще ни о чем знал! Представляешь, — она откинула голову назад и заливисто расхохоталась, — у него никогда не было! Он решил, что лишил меня невинности простому потому, что увидел обнаженной. — Тогда я делаю это ежедневно и не единожды! — хохотнул Феб. — Умора! И только я хотела все ему разъяснить, так он давай орать: «Грешница! Я попаду в ад из-за тебя!» И убежал. — Представляешь, его три дня не могли найти. А потом обнаружили на крыше Собора Парижской Богоматери. Он стоял там, размахивал факелом и орал, что сожжет всех грешников в геенне огненной, поскольку он один — Высший Судия. Его схватили и отправили в приют для умалишенных. Дни его сочтены, говорят. — Бедняга! — вздохнула Фьяметта-Эсмеральда. — Сам виноват! — махнул рукой Феб. — На чужой каравай рта не разевай! — О чем это ты, мой Феб? — Да так, ни о чем. Иди ко мне! — Феб по-хозяйски похлопал рукой по постели, рядом с собой. — Иду, мой Феб! — хихикнула Фьяметта и скользнула к возлюбленному под одеяло.