Слухи о моей смерти

— Мой примарх не любил... сюрпризов. Всего того, что он не мог предусмотреть. Он любил факты, свидетельства, доказательства. То, что он мог держать под контролем, а значит, и влиять на это. Он проверял каждую теорию, которая у него появлялась, пробовал на практике любую возможную ситуацию. Кодекс не был просто плодом воображения, знаешь ли. Но он еще и... Тиэль умолк на какое-то время, и впервые Сигизмунд не нашелся с ответом. — Еще он проверял нас. Мне потом говорили: он выбрал меня и моих людей, поскольку предполагал, что из всех его сыновей я наиболее... взвешенно отреагирую на новость о смерти моего примарха. Сигизмунд молча глядел, как Тиэль наливает себе еще вина. — Я и отреагировал. Худо-бедно. Мы были опустошены, как можешь представить. Воины плакали. Ожесточенные боями ветераны рыдали, как дети. Я всегда думал: что, если Железным Рукам, как бы мрачно это ни прозвучало, выпала на долю лучшая из возможностей потерять отца. Они-то были в разгаре битвы. Они видели его смерть, могли сразу же переплавить свое горе в отмщение за него, убивая врагов, и продолжать сражаться до тех пор, пока боль не утихнет. — Он усмехнулся, столь же невесело, как и в прошлый раз. — Лорд Жиллиман полагал, что эта моя теория обоснована. Я был так горд. И в тот день, когда он решил проверить нас, я плакал вместе со всеми. Мы справились, мы действовали согласно инструкциям, но не настолько эффективно, как хотелось бы нашему повелителю. Он был... разочарован в нас. Еще один смешок. — Как будто нам было хоть какое-то дело. Как будто после этого нам было какое-то дело до того, что мы огорчили его. Перед ним толпой падали на колени, готовые с радостью принять любое обвинение, любое наказание, лишь бы оно исходило от него. Я сам умолял о его прощении. *** Тиэль никогда еще не был так рад, что целую жизнь подвергался суровому неодобрению и порицаниям; ведь именно это дало ему способность выдерживать сейчас недовольство своего примарха. — Вина лежит на мне, мой повелитель. Я должен был придерживаться протокола и подавать своим людям более подходящий пример. Я приму любое наказание, какое вы сочтете подходящим. Понизьте меня снова в звании до сержанта. Отправьте вычищать орочьи сортиры на отвоеванных планетах. Дайте мне... — Лучше заткнись, Эонид. Я пытаюсь сердиться на тебя. Тебе не стоит говорить об этом с таким восторгом. «Но вы живы. Живы и можете сердиться на меня. Я готов слушать что угодно, лишь бы это говорили вы». Тиэль, стоявший в этот момент на коленях перед своим примархом, был давно уже состоявшимся офицером, и оттого не сказал бы ничего подобного вслух; но ему едва ли удалось сделать так, чтобы соответствующие мысли не были написаны у него на лице. — Я выбрал тебя и твоих людей, магистр Ордена, потому что полагал, что вы справитесь лучше всех. Я разочарован в тебе, и ожидаю, что ты будешь разочарован в самом себе точно так же. Изложи мне свои теоретические положения. Когда проверка не приводит к желаемому результату, мне тем более требуется исчерпывающая информация. Тиэль знал: ему стоило чувствовать разочарование. Когда он мыслил ясно, то гордился своей способностью видеть перед собой исключительно прямую, четкую линию, соединявшую его нынешнее положение и его цель, и действовать именно так, чтобы добраться туда. С другой стороны, решение схватить меч и присвоить себе право командовать было не самым взвешенным вариантом поведения. — Я не был опечален. Я даже не был в гневе тогда. Всё это осталось позади. Я не чувствовал ничего, так я себе говорил, хотя не мог сдержать слезы. Я был легким, свободным. Всё было просто. Но в то же время я и не размышлял. Я не ошибался с выбором практических решений — не то чтобы я вообще сознательно их применял. Не существовало никакой стратегии, никакого Кодекса, ничего — только я и победа, которую я видел перед собой. Жиллиман кивнул — с подтверждением, не с одобрением, — и Тиэль сделал глубокий вдох, прежде чем продолжить. — Потому что если бы я делал что угодно еще, кроме как действовал на чистых инстинктах, единственным, что я бы видел, были бы вы. Я мог только бежать со всех ног, ни секунды не останавливаясь. — И твои инстинкты состоят в том, чтобы целиком и полностью отбросить Кодекс, а кроме того, граничат с самоубийством. — Таков уж я, повелитель. — Ты добился успеха. В этом никогда не было сомнений. Однако ты открыл себя для катастрофической неудачи в той же мере, как и для блистательного успеха — если бы только любой из твоих прогнозов оказался ошибочным. Этого не случилось, но это не оправдывает твоего безрассудства или доверия к непроверенным инстинктам. Ты вмешал сюда личное. Жиллиман замолк на какое-то время, чтобы дать ему время усвоить критику. — Это всё? — Пока что. — Хорошо. Тиэль подался ближе и прижался головой к бедру своего примарха. После уже не первого прожитого столетия, ему время от времени удавалось осознавать, что он вот-вот сделает нечто общественно-неприемлемое еще до того, как это произойдет. А потом всё равно, скорее всего, сделать ровно это — так что пусть будет, что будет. Со своей собственной точки зрения, он полагал, что повел себя весьма сдержанно, раз уж тотчас же не обнял своего примарха, категорически отказываясь отпускать. Жиллиман вздохнул — скорее нарочито, но не сделал никакого движения, чтобы его оттолкнуть, равно как и не завел банальную речь о приличиях. Тиэль любил своего примарха. Никто другой не мог с ним даже сравниться. Как галактика вообще смела содержать его смерть хотя бы в теории? Он целиком погрузился в ощущения: силы своего повелителя, прикосновения холодного металла к коже, низкого гула сервоприводов; позволил себе расслабиться до такой степени, что только керамитовая оболочка доспеха не давала ему рассыпаться. Наконец, пальцы опустились сверху и начали перебирать его волосы. Он ценил, что тот, кто способен ударом сносить головы и столь непревзойденно управляться с пальцами силового кулака, может с равной легкостью прикасаться к его голове, не оставив и синяка. Он не сопротивлялся бы пощечине — исходи она от примарха, но не был каким-то там Имперским Кулаком, чтобы жаждать наказания, которое только и может вернуть ощущение чистоты. Сидеть здесь, вот так — само по себе возвышало душу. — Полагаю, мне следует проследить за боевым духом твоих воинов, прежде чем ты вновь выйдешь на поле боя. — Он не извинялся. Самого знания, что он жив и здоров, уже было достаточно, но Тиэль едва ли собирался отрицать эффект, который оказывает его личное присутствие, или эгоистично отказывать в этом присутствии остальным. — Практическое соображение: рекомендован совместный сон. — Дикое переплетение конечностей и навалившихся одно на другое тел, словно куча сгоревших Пожирателей Миров? — спросил Жиллиман, позволяя ноткам веселья просочиться в голос. — Когда мой совет подводил вас, мой повелитель? — Ты всего-навсего хочешь, чтобы я разделся. — Ну... да. Жиллиман удостоил его особенно ласковым похлопыванием по голове и сказал: — Я об этом подумаю, — при этом он не упускал из виду ни одно подсознательное движение, каким Тиэль подавался ему навстречу. Тиэль подумал, что это означает «да». Его примарх был на самом деле жив, и этого было достаточно.