***
Бабушка всегда говорила ему, что он слишком мягкосердечен, но не упрекала. И иногда в шутку ругала его за то, что он верит во всякие странности. В любом случае, Якоб абсолютно не чувствовал себя ни доверчивым глупцом, ни совершившим ошибку дураком, когда сидел в закрытой булочной в компании незнакомого мужчины с тяжелым, одновременно пронзительным и потерянным, взглядом. Шея чесалась, шрам на ней зудел, и Якоба поминутно тянуло почесаться. Он когда-то видел этого незнакомца, совсем мельком, но где-то там же, где видел этих всех чудесных тварей. Судя по тому, как разглядывал мужчина глазированного зверя с длинной белой шерстью (Якоб так и не смог придумать или вспомнить его названия), он тоже там был. Они что, оба видели один и тот же сон? Какое безумие. Якоб налил гостю еще чаю, и тот не стал отказываться — порядком замерз на улице и все еще не отогрелся. Но все равно держался так, словно сидел в своей же гостиной — непременно шикарной и просторной. — …И все это произошло уже после того, как я очутился на улице под дождем, не помня, как туда пришел, — закончил Якоб свой рассказ. Доверять незнакомцам он обычно не спешил; но незнакомец, с которым они оба забыли что-то важное и что-то близкое — конечно, совсем другое дело (да, прости, бабушка, видишь — совсем замечтался)! — Со мной случилось то же, — мужчина смерил Якоба подозрительным взглядом, словно доверять был склонен еще меньше, но другого выхода найти не мог. — Но я бы, пожалуй, предпочел просто странные сны и подарки попытке вспомнить, как же, Гормлайт побери, меня зовут. — Вы сказали «Гормлайт побери», — обратил внимание Якоб. — Кто она такая? — Я не помню, — мужчина провел рукой по лбу и поморщился. — Я не знаю никого, кто бы ее поминал, — предложил жалкую крошку знаний Якоб. Мужчина кивнул в благодарность. — Вряд ли мы раньше общались. — Вряд ли, — согласился Якоб. — И вы не представляете, куда можете пойти, чтобы встретить знакомых? — Увы, нет. — Полиция… — Нет, — наотрез отказался незнакомец — повторно, и Якоб, вздохнув, согласился с его решением. Ладно, ладно. Может, он не врет и не сумасшедший. И не «так совпало». А смутные образы чего-то хорошо и чудесного ему не почудились, а существуют за некой гранью, и этот беспамятный гость, ужасно что-то напоминающий и абсолютно незнакомый, тоже оттуда пришел, и скорее выпал… Якоб бы уже всерьез начал сомневаться в своем душевном здоровьи и предполагать, не сказалась ли так отложено война (ведь бывает же, один его знакомый до сих пор в палате каждый день пытается выбраться из засыпанных окопов…), но на верхнем этаже, под его кроватью, лежал очень похожий на его чемодан с остатками серебряных скорлупок и подозрительной запиской. Со странной уверенностью, что все делает правильно, Якоб устроил гостя спать в одном из жилых помещений, прежде чем уйти к себе.***
Жилье над пекарней имело свои преимущества, и главное из них — отсюда Якобу было просто приходить на работу раньше всех. Месить тесто в громадных чанах, ставить его, ощущая, как напитываются теплом печей и самыми лучшими на свете запахами подсобные помещения, формировать неведомых зверей… Но по дороге к своему личному раю он запнулся — не буквально — о человека в гостиной. Вчерашний незнакомец сидел на диване, вытянувшись в струнку, а при свете его глаза оказались отстраненными и пустыми. Боже, так он контуженный? Хотя чего это Якоб, конечно, человек, неспособный вспомнить свою жизнь и имя — контуженный! — Мистер, — тихо позвал Якоб. — Мистер! Мужчина вздрогнул, потянулся к бедру, как кобуре, вскочил… Ладонь впустую хлопнула по ноге. — Плохо себя чувствуете? Вспомнили что-то? — Лучше бы вспомнил, — гость старался сохранять самообладание, но Якоб видел, как часто приподнимается грудь при быстром дыхании. — Увы, нет. Просто ощущения. Вряд ли событие, после которого я столько позабыл, было счастливым. — Наверное, нет, — согласился Якоб, про себя подумав, что вот у него самого, может, и было, — я-то сначала решил, что у вас контузия, знаете, ее еще снарядным шоком называли, после войны таких много стало — сидит человек, в никуда смотрит… Вам сейчас лучше одному не быть, может, пойдемте со мною?***
У Якоба стало на одного помощника больше. Абсолютно неучтенного. В пропитанных сладостью запахов подсобных помещениях Якоб первым делом напоил гостя кофе, и поделился своим завтраком — все же одной сдобой жить нельзя. Потом предложил посидеть тут, поближе к начинающей медленно разогреваться печи, пока сам Якоб будет работать. За работой Якоб рассказал о своей бабушке. И пару военных баек. Краем глаза он видел, что его гость жадно следит за ним взглядом, не желая оставаться в одиночестве и тишине. Конечно, Якоб готов приложить все усилия, чтобы помочь. Даже позволить неопытному человеку поучаствовать в деле, просеивая муку, которую Якоб размешивал. Было немного неловко — в конце концов, гость явно был кем-то важным в своей жизни, уж точно важнее свежеиспеченного владельца булочной. Об этом говорила и его одежда — не по погоде, но превосходного качества и такого покроя, какой Якоб даже у самых завзятых модников не видел! — и манеры. Полная чувства собственного достоинства и спокойствия сдержанность, словно ничто на свете не могло выбить его из колеи или унизить; вежливая, но настороженная внимательность… И наконец, гость был гораздо старше Якоба, наполовину седым то ли от возраста, то ли от бурной жизни, полной ответственной работы. На светского щеголя, пороху не нюхавшего, гость тоже не походил. — Подайте мне, пожалуйста, еще соды, она вон на той полке, — попросил Якоб. Гость, который держал сито так, как Якоб мог бы держать (предположительно) неисправный снаряд, на миг отвлекся от своего дела и неопределенно махнул рукой в сторону Якоба. Тот поначалу было принял это за отказ — ну может, ему правда слишком сложно? — а потом в руку ткнулась баночка с нужной надписью. Сама. Якоб отшатнулся. Гость аккуратно повесил сито на край емкости и взял из воздуха баночку. Затем также спокойно поставил на стол. — Я забыл, что я это умею, — признался он. — Эм-м-м… — Якоб постарался вернуть себе дар речи, — здесь, ну то есть, в смысле в моем мире, никто так не делает. Никогда. Это считается невозможным. Магией… — Магия? — гость приподнял брови. — Не уверен, что могу выступить знатоком, но мне кажется, что ваши представления неверны. — О, — Якоб опустил взгляд на чан с будущим тестом, совсем забыв, для чего оно тут. А потом медленно расплылся в улыбке. — Я знал! Она существует!***
Покупателям он улыбался еще шире обычного, хотя душу наполняли почти поровну воодушевленный, радостный трепет и смутная тоска. Но Якоб старался не давать себе хандрить — не стоит. Его булочная, маленький рай для счастья людей, стоит и работает, а он сам не сумасшедший, нет. Просто чудеса спрятались от него в тенях и в памяти. Но не все. Никто из помощников Якоба так и не спросил, откуда в подсобных помещениях взялся чужак, да еще и такого странного, совсем не подходящего этому месту вида. Хотя некоторые с ним встречались, даже сталкивались нос к носу. Вечер опустился на Нью-Йорк, и Якоб закрывал булочную почти с облегчением. Они сидели в гостиной за ужином, который Якоб приготовил сразу на двоих, и гость слушал рассказы о городе, о мире и о войне. В знакомых местах он кивал и добавлял детали. И еще подливал себе чай, не трогая руками чайник, отчего Якоб сбивался с темы. Гость попросил разрешения остаться, как он выразился, «призраком пекарни». И разве Якоб мог отказать? Гость заверил, что никакими проблемами это ему не угрожает — он в состоянии не привлекать нежелательного внимания. И даже показал это прямо на Якобе — после чего он полминуты не видел мужчины, стоящего сразу перед ним. За эти полминуты он успел подумать, что все-таки сходит с ума и ему все привиделось, а потом гость возник в углу гостиной, и Якоб обрадовался. Ему не показалось, и в жизни действительно существует волшебство! Настоящее имя мужчина не помнил, а никакого другого имени они так и не подобрали. Якоб обращался «мистер», думал про себя «гость». Хлопот новый знакомый не доставлял — обходил пекарню, помогал по мелочи, или читал в гостиной. Сидел, уставившись в пространство — то ли в давнее поле боя (схватки? несчастного случая?), то ли в поисках своей утраченной памяти. Когда они вдвоем склонились на чемоданом с скорлупками, гость аккуратно взял сияющее серебро в руки. — Скорлупа яиц окками. Запрещена ко ввозу в необработанном виде, как и сами окками, но я уже не помню, почему. — Окками — это ведь птицы, — воодушевился Якоб. — Ну или животные. А вы не могли бы сказать, может, какие-нибудь из моих булочек изображают окками? — Разве у вас там вообще есть птицы? — гость приподнял бровь. И уголок губ. — Нет. Но они же волшебные, правда? Значит, могут быть и не птицами, — объяснил Якоб. — Могут, — скорлупка отправилась обратно в чемодан. После залога банку (пришлось побегать, чтобы переплавить их в менее подозрительные предметы!) осталось не так много, но они лежали в чемодане памятью. О том, что изначально это не были ни слитки, ни скорлупки, ни украшения. У Якоба едва поднос с какао и булочками не выпал из рук, когда он нашел своего гостя сжавшимся в клубочек в углу дивана. В его представлении, шла гостю эта поза примерно как бабушке — повадки флэппер. Поставив поднос на стол, Якоб было кинулся к гостю, но осекся. Он может напугать его или пострадать сам! — Мистер? Это я, Якоб. Вы тут временно у меня живете, в моей пекарне… Помните? Гость в ответ слабо взмахнул рукой, но напряженная линия плеч чуть просела, и Якоб рискнул опуститься на диван рядом. — Я здесь. Ну что вы… Все будет в порядке, право слово. Все хорошо, все наладится… — Якоб попробовал обнять его за плечи, и не встретил сопротивления. Теплое тяжелое тело привалилось поближе, гость зашевелился, пересел, Якоб продолжил шептать утешительные глупости — пока не обнаружил, что в него почти что рыдает мужчина лет так на двадцать старше его. Ох, ну это не значит, что раз он старше — у него не может быть проблем. Или контузии. Якоб немного неуверенно гладил наполовину седые волосы, пока дрожь и странные, сдавленные всхлипы не утихли.***
Гость редко показывался в главном зале, предпочитая подсобные и жилые помещения, но иногда все же выходил. Наблюдал за людьми, отслеживал происходящее — о, в своей прошлой, забытой жизни он точно был кем-то вроде солдата, и не несчастного, брошенного в мясорубку Великой войны мальчишки, а профессионала. Поэтому, когда один из посетителей — высокий мужчина в длинном кожаном плаще, увидев гостя, сначала замер и распахнул глаза, а потом решительно направился к нему — гость напрягся. — Мистер Грейвз? — изумленный шепот едва донесся до уха Якоба, когда посетитель перегнулся через прилавок. — Пойдемте. Не здесь, — гость приказал, и Якоб распахнул дверцу сбоку прилавка, кивнул Генри, чтобы тот постоял за кассой, и пропустил незнакомца. И сам пошел следом. Но уже, наверное, не «он», не «гость» и не «мистер», а… мистер Грейвз. Значит, так его звали? — Мистер Грейвз, вы считали вас мертвым, — мужчина в подсобке быстрым шепотом тараторил… Грейвзу. — Это вы? Почему вы здесь? Что с вами? — Предположительно — я, — спокойно отвечал он, — но названное вами имя мне не слишком знакомо. Как и все остальное. С большой долей вероятности, я — это действительно ваше потерявшееся… начальство, не так ли? Но не помню об этом. — Тогда вас надо показать колдомедикам, — мужчина выдохнул. — И срочно. Мистер Грейвз, я так рад видеть вас живым, не смотря на! Пойдемте, я отведу вас в МАКУСА! Кто знает, что вы были здесь? Тут нужно зачистить всем память… — Ничего и никого не трогать, — прервал Грейвз. — Знает только он, — кивок на Якоба, — и он будет нужен мне как свидетель. Памяти и без того не слишком много, чтобы ею разбрасываться. — Х-хорошо, — мужчина смешался, но подчинился. Видимо, по давней привычке выполнять приказы командира. Тут Грейвз точно был на своем месте, даже не помня. Якоб тихо наблюдал из угла подсобки. — Попрошу вас отвернуться и дать мне минуту закончить мои дела, — тон Грейвза все еще не допускал вероятности того, что его ослушаются. — После этого, так и быть, я доверюсь вам и пойду с вами туда, куда вы сочтете нужным. — Это действительно вы, — подчиненный расплылся в широкой улыбке и немедленно повернулся на каблуках. Грейвз подошел к Якобу, положил руку на плечо — и жесткость из него куда-то делась, уступив место едва знакомой версии. Якоб не знал, что сказать. Конечно, Грейвз должен идти. Наверняка там его семья, друзья, подчиненные, коллеги… Все те, кто скажут ему, кто он такой. А вот Якоб этого точно не мог. — Спасибо, — шепотом сказал Грейвз. Посмотрел неуверенно, словно теряясь. — Не за что, — так же тихо ответил Якоб. — Надеюсь, ты все-таки… не исчезнешь. — Не знаю, — Грейвз выдохнул, — я очень благодарен, правда. И еще я не знаю, что говорят обычаи твоего мира об этом… Не уверен, но, кажется, в моем это чем-то плохим не считается, — Якоб не успел переспросить, что же Грейвз имеет в виду, когда тот шагнул еще ближе и прижался губами к его губам. По ощущениям было похоже на то, когда Грейвз впервые при нем призвал к себе соду. По крайней мере, большего Якоб понять не успел. Грейвз отстранился, виновато улыбнулся, отдал короткую команду своему подчиненному — и они исчезли вместе, прямо там, где стояли, лишь вихрь взметнулся. Якоб потрогал пальцами губы. Девушки-то его целовали, и не раз, а вот мужчины… Так, значит, у них это нормально?