just another night

В баре душно и пахнет потом. Музыка гремит в ушах, свет хаотично мечется перед глазами, красный-желтый-красный. Никки не может понять, какого цвета волосы у того парня, который уже двадцать минут не отрывает от него взгляда. Никки смотрит в ответ и стучит по стойке ногтем. Бармен наливал им обоим из одной бутылки, старый добрый Джек Дэниелс, и Никки чувствует родственную душу. У того парня есть девушка, и сначала Никки хотел выкинуть их отсюда. Понаблюдал и передумал. Парень не смотрит на нее. Он ее вообще не замечает. Она сердится, смешно дуется, пьет стопку за стопкой, все сильнее клонится к стойке. Наконец встает, ей наверняка кажется, что грациозно, ковыляет в сторону туалета. Парень провожает ее взглядом. Снова смотрит на Никки. Улыбается. Никки улыбается в ответ. Парень кивает, показывает ему три пальца, залпом допивает оставшийся виски, поднимается и растворяется в хаотичном зареве. Воздух ощутимо дрожит, Никки кажется, что он может видеть звуки. Никки начинает считать секунды. Сбивается, начинает заново. Сердится, начинает сразу с пятидесяти. Сто семьдесят восемь. Сто семьдесят девять. Сто восемьдесят. Никки встает, бросает свою куртку на стул и следует за парнем. В туалете тоже плохо видно, но Никки наконец понимает, что волосы у него светлые. Места едва хватает на двоих, Никки чуть не задевает головой лампочку. Ему все равно приходится нагнуться — парень запускает руки ему в волосы, притягивает к себе, дышит алкоголем в лицо. Никки закрывает глаза и открывает рот, его мир — мокрый, горький, насквозь пропахший табаком и дешевым парфюмом, и пальцы в волосах, цепляющиеся настойчиво, почти больно. Никки устает стоять нагнувшись, он обхватывает парня за талию, поднимает, тот дергается, не сразу понимает, а потом беззвучно смеется, шепчет «да ты сильный мальчик», и Никки благодарит кого-то, кого, он сам не знает, за плохую лампочку. Парень обвивает его ногами, нечаянно прикусывает ему губу, шепотом извиняется, Никки трясет головой, потому что это на самом деле неважно, потому что горечь во рту не разбавит даже этот металлический вкус. Парень целуется гораздо лучше него, и Никки даже не пытается равняться. Он чувствует пальцами горячую полоску кожи между штанами и задравшейся майкой, и он хочет больше, и он запускает целую ладонь ему под майку и гладит его по спине, и ему по-прежнему мало. — У нас нет времени, — парень выворачивается из его рук, шепчет ему на ухо, а во рту у Никки теперь холодная мокрая пустота. Ладони у парня тоже холодные, и на секунду кожа Никки покрывается мурашками там, где ее задевают расстегивающие его ремень пальцы. Никки пытается не смотреть туда, он почему-то краснеет, как школьница, хотя это у него далеко не первый раз. Он смотрит на его темный непрокрашенный затылок, пропускает пряди сквозь пальцы, прижимает к себе; парень не сопротивляется, он хорошо справляется и на ощупь, и только горячо дышит ему в шею, и его волосы щекочут Никки лицо. Только сейчас Никки замечает, что он на голову ниже него. — Тебе восемнадцать-то есть? — спрашивает он хриплым шепотом. — Двадцать уже, — кажется, парень немного обижается, встряхивает головой, смотрит на Никки открыто, вызывающе. А глаза у него темные, здесь плохо видно, но, наверное, карие. — Тебя это и вправду волнует? — Сидеть из-за такой мелочи как-то не хочется, — Никки криво усмехается, а внутри у него все кричит, прекрати, он сейчас уйдет, и ты останешься один. — Я никому все равно бы не сказал, — раздраженно дергает плечом парень, но, видимо, ему тоже чересчур давит в штанах, потому что он снова опускает взгляд. Никки не сдерживает прерывистого стона, когда его рука проскальзывает ему под ремень. Он гладит его по голове, какой-то совсем несексуальный жест, а волосы под его пальцами жесткие, но податливые, уже слегка подпорченные краской, но не зря, Никки признает, совсем не зря. А под волосами — обгоревшая шея, и когда Никки ее касается губами, не может понять, от боли или удовольствия охает парень, но раз не останавливает, значит, можно продолжать. А сильные пальцы там, внизу, движутся все быстрее и быстрее, и Никки нечаянно кусает его за плечо, виновато бормочет, но он только отмахивается, потом, все потом. Никки зажимает себе рот, чтобы не стонать, потому что за стеной другой туалет, и вдруг кто-то услышит их там? Глупо, наверное, музыка все заглушит, но не хочется друг друга раскрывать. А потом — искры перед глазами, и несколько секунд Никки не может дышать, и только вжимается лицом в загорелое плечо с белеющим следом от лямки. Кажется, надо было захватить салфетки. Парень улыбается, зубы-жемчужины белеют на загорелом лице. «Хорошо?» «Да». Голос осип, хотя Никки не помнил, чтобы кричал. На коже у парня там, куда он прижимался лицом, остались красные пятна. «Теперь моя очередь». Джинсы блондина стянуть легко, даже расстегивать не пришлось. Вот что надо в клуб надевать. «Ты нарочно забыл белье?» Они не говорят — шепчут, почти беззвучно, из-за музыки все равно ничего не разобрать. Странно, но Никки все понимает, словно наконец научился читать по губам. «Конечно, » — искреннее недоумение, — «а зачем оно в клубе?» Никки почти смеется, но что-то в этом есть. Никки не раз говорили, что у него слишком грубые пальцы. Обычно он пожимает плечами — ничего не поделаешь, издержки игры на басу, — но сейчас почему-то боится, что его партнеру не понравится. Он ошибается. Парень откидывает голову назад и стонет, громко, бесстыже, неприкрыто, словно их не отделяет от толпы людей лишь тонкая дверь, но Никки почему-то уже совсем на это плевать. Пусть слышат. Пусть завидуют. За спиной парня что-то трещит, и они неуклюже меняются местами, чтобы окончательно не снести хлипкую раковину, и Никки больше не боится прижиматься к нему всем телом, потому что гораздо сложнее снести целую стену, хотя, было бы время, они бы и это сделали. А времени у них мало, но Никки не думает об этом, он живет одним моментом, сотканным из сбившегося дыхания, прерывистых стонов, капель пота на загорелом лбу и жара чужого тела. Он одной рукой прижимает парня к себе, пока тот цепляется ему за плечи и размазывает помаду по его рубашке, внезапно такой покорный, такой податливый, и как же Никки это, черт побери, нравится. Он знает, что на самом деле это не так, но не может с собой ничего поделать. Ну и ладно. Ну и пускай. Все равно они больше не встретятся. Да ведь? Парень всхлипывает, и руку обдает вязким и теплым. Никки держит его крепко, почти до боли, потому что если он отпустит, у них обоих подкосятся ноги, а здесь совсем некуда падать. Они стоят, загнанно дышат и избегают смотреть друг на друга, и оба не понимают, почему так не хочется разжимать руки. Они же закончили, их больше ничто не держит здесь, но все это кажется таким неважным, таким надуманным. Секунды — часы, часы — секунды, и время тянется медом и скачет, как бешеное, не подчиняясь никаким известным законам. Сколько они пробыли здесь — минуту, полчаса, час? — Это было классно, — шепот парня разбивает хрупкую тишину. — Ты гитарист? — Басист, — черт, неужели ему все-таки не понравилось? — Даже лучше, — он поднимает взгляд, и смотрит прямо Никки в глаза, и улыбается краешками губ. — Мне нравятся музыканты. Никки не знает, что на это сказать, и молча притягивает его к себе, чтобы не дать заметить предательски покрасневшие уши. Они целуются, и Никки не может прогнать мысль, что это в последний раз. — Ну ладно, — спустя пару минут шепчет парень, — мне надо идти. И да, у тебя бесподобные пальцы, — и он выскальзывает из рук Никки, и тянется к ручке двери, и Никки словно пронзает молнией. — Как тебя хоть зовут? — самый бесполезный вопрос, который можно задать в гей-клубе. Но ему надо за что-то цепляться. — Уортон, — улыбается парень спустя секунду раздумий, хитринка во взгляде. Точно соврал. — А ты? — Фрэнк, — кто бы мог подумать, что ему пригодится старое имя. — Приятно было, хм, познакомиться. — Взаимно. Три минуты, как раньше? Никки кивает, и Уортон выскальзывает наружу. Хватает Никки примерно на десять секунд, но и этого достаточно, чтобы он безнадежно растворился в толпе. Никки ищет его взглядом, пока в глазах не начинает рябить. Бесполезно. Он выходит из туалета и бредет обратно к бару. Пить больше не хочется, если только до смерти упиться. Но он уже пробовал, не получится, да и не по карману выйдет. Никки стягивает куртку со стула. Из нее вылетает обрывок салфетки, и — прямо под барную стойку. Десять минут Никки выуживает его оттуда, ломая ногти и обдирая пальцы. Какие-то цифры. «Позвони мне. У.» Никки стоит на коленях и по-идиотски улыбается.