Фингал под глазом

Гоцман схватил пистолет раньше, чем понял, что случилось, а может, и чем проснулся. Проморгавшись и увидев знакомый силуэт в дверном проеме, он опустил оружие. — Черт тебя дери, Фима, — проворчал он. — Так же можно и пулю в лоб получить. Дверь на ночь Гоцман не запирал, спал чутко, а пистолет всегда держал на тумбочке возле кровати. Правда, за все время после окончания войны он ему ни разу не пригодился, но привычка выработалась. Впрочем, присмотревшись получше, Гоцман понял, что рано убрал оружие. Фима стоял, привалившись к дверному косяку, и смотрел в пол. В свете луны отчетливо виднелся синяк под глазом и разбитые губы. Гоцман подскочил с кровати и, не выпуская пистолета, подлетел к нему. — Кто это сделал? — зло спросил он. Гоцман был готов выбежать в ночь прямо как был, в одних трусах, только чтобы найти и покарать обидчиков Фимы. — Неужели я не заслужил? — произнес тот, игнорируя вопрос. — Что? — Да хотя бы благодарность, — ответил Фима, глядя куда-то мимо Гоцмана. — За что я воевал, не щадя себя? Пусть не на передовой под пулями, у нас была иная война, но все ж таки была. И газом меня травили, и гранатами подрывали, и голодом морили. И что в итоге? Фима и так хорошо живет, на что ему лишняя копейка? — Да что случилось-то? — Мне отказали в пенсии, — вздохнул Фима. — Хочешь, я военкому морду начищу? — предложил Гоцман. Конечно, будучи работником уголовного розыска, он поднимет все свои связи, если нужно, в военную прокуратуру обратится и добьется для Фимы справедливости. Вот только сначала хорошенько всыпет тому гаду, что решил оставить его без законной копейки. — Да я уже начистил, — отмахнулся Фима. — А это что? — Гоцман указал на фингал. — Он-таки дал сдачи, — пожал плечами Фима. — Да что я тебе ноюсь, как девка, которую первый раз поматросили. Пойду я. — Кудой?! — возмутился Гоцман и ухватил его за руку. — Тебе к доктору надо. — Я тебя умоляю, это синяк, а не шальная пуля, сам рассосется. — Завтра же пойдем в комиссариат и все выясним за твою пенсию, а сегодня у меня останешься. — У тебя кровать узкая, — поморщился Фима. — На полу лягу, — решил Гоцман. — Здрасте пожалуйста, явился среди ночи, жалуется тут, еще и хозяина с родной кровати выгнал. — Значит, тебе на полу постелю. — А смысл тогда у тебя оставаться? — Фима! — Узкая, но вдвоем поместимся. Фима не дал возразить и направился к кровати. Он ловко стянул с себя рубашку и брюки. Кажется, его травмы ограничились синяком под глазом и разбитыми губами. Фима забрался под одеяло и отвернулся к стене. Полежав немного, он глянул на Гоцмана. — Ты идешь, или мне волноваться? Таки пистолет наводит на тревожные мысли. Нет, я в целом не против, если тот военком пострадает, лучше, конечно, не смертельно, но сухари тебе в тюрьмы мне же придется таскать. Гоцман вздрогнул и прошел к кровати. Пистолет он на всякий случай убрал в тумбочку. Кровать и правда была узкой. Он кое-как на ней поместился, подозревая, что Фиме пришлось прижаться к стене. Гоцман закрыл глаза и попытался уснуть, но не получалось. Фима позади него ворочался, вздыхал и порой пинался, а потом ворчал извинения. — Неудобно, — наконец признался он. — Давай по-другому. — Как? Гоцман перекатился на спину, пытаясь посмотреть на Фиму, но тот приподнялся, позволяя руке Гоцмана лечь под его голову. Теперь Фима прижимался к нему, устроив голову на груди и обнимая одной рукой. Ногу он бесцеремонно закинул на Гоцмана. Так действительно было удобнее, хоть и непривычно. — Вот теперь хорошо, — прошептал Фима, закрывая глаза, немного помолчал и добавил: — Ты только без меня не ходи разбираться с военкомом. Наворотишь дел, а мне потом разгребать. — Да куда ж я без тебя, — вздохнул Гоцман и обнял его за плечи.