Никогда больше

      — Ты обещал не курить при мне.       — А ты поклялась любить меня вечно. Выходит, наши обещания ничего не стоят.       Он кривит уголок губ и делает очередную затяжку.       Гермиона переминается с ноги на ногу и прячет руки глубже в карманы пальто. Колючие снежинки обжигают кожу на пару с холодом, который излучает Драко. Прислонившись спиной к кирпичной стене, он стоит и медленно курит, едва ли глядя в её сторону. И это бьёт сильнее всяких слов. Наотмашь.       — Я… я не хотела, чтобы так вышло, — выдавливает она из себя. Голос глухой. Виноватый. Гулкий в мертвенной тишине переулка. — Прости.       Слово из шести букв застывает между ними, словно его заморозили в мыльном пузыре. Протяни руку, дотронься, и оно рассыплется на миллиарды наночастиц, ранящих кожу сильнее любого клинка.       Облако дыма вырывается из губ Малфоя в промёрзлый воздух вместе с усмешкой.       — Ты не хотела… Кто же тогда этого хотел, Грейнджер? — две серых льдинки — его глаза — жалят Гермиону.       Она опускает взгляд на носки собственных ботильонов. По-другому ей не выдержать этого сокрушающего напора его разочарования в ней.       После нескольких мучительно долгих секунд он добавляет:       — Я был бы последним человеком на Земле, который пожелал бы, чтобы ты меня разлюбила.       От хриплого откровения у неё по коже ползут мурашки. Каждое слово — шип, пропитанный невысказанной болью. Той болью, которую она причинила ему.       Я полюбила другого…       Эхо разговора двухнедельной давности вонзается острым осколком льда в сердце. Жаль, что этот осколок — лишь красивая болезненная метафора, не способная в самом деле стать смертельной для неё. Тогда, возможно, они были бы квиты.       — Я знаю, — осипшим от холода и вины голосом.       Его взгляд по-прежнему касался её, и Гермиона не могла найти в себе силы поднять голову. Поэтому продолжала смотреть, как насыпь снега укрывает асфальт.       Когда-то в один из таких дней они признались друг другу, что без памяти влюблены.       Драко выкинул окурок и тут же прикурил от волшебной палочки новую сигарету.       Грейнджер осмелилась посмотреть на него украдкой, убеждаясь, что центр его внимания сместился на пустынную улицу. Вдали не было ничего примечательного, кроме парочки фонарей, но Малфой то и дело вглядывался туда. В то место, где была точка аппарации. И Гермиона прекрасно знала, чего он ждёт. Вернее, кого.       — Я хочу знать, кто он.       — Тебе нужно имя?       — Нет. Я хочу увидеть его. До того, как ваши с ним фото появятся в прессе.       Она послала ему сову, чувствуя себя крайне паршиво от того, что в записке значится адрес их любимого ресторана. Ресторана, с которого у них с Драко всё началось. И у чёрного входа которого они ныне стояли.       Апельсиновый кончик сигареты был единственной яркой точкой, в укрывающейся крупитчатым снегом природе и бледности Малфоя. Черты его лица казались сегодня вдвойне резкими. Так, словно можно было пораниться, едва взглянув на них.       Когда-то Гермиона любила эту резкость и прикасалась к точёным скулам, не опасаясь повредиться…       Когда-то.       В прошлом.       Любой случайный прохожий мог бы найти позу Драко расслабленной, почти скучающей. Однако Грейнджер никогда не была для него случайной и знала лучше. По малейшим деталям, таким как подрагивающий мизинец, подёргивающиеся желваки на лице, носок кожаного ботинка, постукивающий по снегу — всё выдавало в нём наивысшую степень взвинченности.       Сигареты не помогали. Никогда не помогали, когда он был действительно на взводе.       Целительское сердце Гермионы сжималось от того, как жадно он поглощает никотин. Так, словно в нём и впрямь можно найти спасение.       — Курение вредит здоровью.       Колкий смешок вылетел из его уст, окутанных дымом.       Стальные глаза воззрились на Грейнджер, прежде чем она успела бы отвести свои.       Это был их первый прямой контакт за последние несколько недель. И в этом столкновении двух вселенных ей довелось увидеть, как сильно видоизменился мир Драко. Он был колючим снаружи ровно настолько, насколько уязвлённым внутри. Будто преданное животное, потерявшее доверие к людям. Из-за неё.       Гермиона сглотнула.       — А разбитое сердце… разбитое сердце вредит здоровью?       — Малфой…       У него дрогнула рука, держащая сигарету, и он поморщился, словно от удара.       — Драко.       На самом деле она не знала, что хотела сказать ему. Как оправдаться. Как помочь ему собрать себя заново воедино. Ведь в случае с расставанием слова казались лишь сотрясанием воздуха.       — Я люблю тебя. Больше всего на свете.       — Даже больше квиддича?       — В миллионы раз больше квиддича.       Вдалеке раздался хлопок, снимающий с Грейнджер бремя объяснений.       Они вместе повернули головы на звук.       Сердце Гермионы ушло в пятки, а затем, подскочив обратно, забилось в горле.       Она заставляла себя дышать, пока аппарировавший в переулок мужчина приближался.       Блёклый свет фонарей и усилившиеся хлопья снега мешали разглядеть фигуру, но Гермиона видела, знала, что это он.       Его не было в стране две недели. Ровно столько, сколько прошло с момента её признания Малфою.       Она заметила, как на неуловимый миг расширились глаза Драко, когда свет рассеял тени на лице мужчины. Тот держал в руках букет белых роз, в чьи бутоны пробрались ветреные снежинки, и обмер, завидев Малфоя.       Грейнджер не сказала ему, что Драко будет здесь.       Несколько секунд убийственной тишины были хуже любого Круциатуса. Хуже боггарта. Хуже всех страхов вместе взятых.       Гермиона видела борьбу Драко с внутренними демонами и то, как он старается держать самообладание.       — Ты?       В двух буквах сконцентрировалось всё то, чего ни одному человеку не хотелось бы услышать в свой адрес: неверие, презрение, боль. Самая ужасающая в мире комбинация.       У Грейнджер вспыхнули щёки.       Если бы в этот миг под ней разверзлась земля, и она провалилась бы в её недра прямо в один из кругов ада, это было бы справедливым возмездием.       Но, к несчастью, земля не дрогнула, планета не сошла с орбиты и мир не рухнул, оставляя их троих в безмолвном переулке. Закрепляя за Гермионой роль виновницы этой злополучной сцены.       — Серьёзно, Грейнджер? — горечь и насмешка смешались в его голосе в безумный коктейль.       Чувствуя жжение металлического взгляда на своём лице, она смотрела куда угодно, только не на него. Ни на одного из мужчин.       Потёртости и трещины белого кирпича. Пуговицы на пальто Драко. Букет заиндевелых цветов. Таких же белых, как снег и костяшки пальцев, сжимающих их. И тех, что держали сигарету.       — Мой лучший друг?       Вот он, её приговор и момент, когда весь мир застыл. Замкнулся на бьющих словах и громком сердцебиении, стучащем у неё в висках.       Твой лучший друг. Тео.       Всё произошло незаметно. Гермиона не смогла бы назвать точный день и час, когда взглянула на Теодора иначе. Просто несколько вечеров, когда он заявлялся к ним с Драко в квартиру с выпивкой. Просто несколько случайных разговоров. Прикосновений. Взглядов. И страшного осознания для неё: влюбилась. А сразу за ним следующего — взаимно.       Они с Малфоем никогда не ревновали, поскольку знали, что принадлежат друг другу.       — Навсегда.       — Навечно.       Это была их маленькая ежевечерняя клятва, заменяющая банальное «доброй ночи». И Гермиона никогда бы не подумала, что будет человеком, нарушившим её.       — Ты могла выбрать любого, но выбрала… — он взмахнул дрожащей рукой с тлеющей сигаретой в сторону Нотта.       Неоконченная фраза и шумный вздох со стороны Драко заставили её посмотреть на него.       На короткий миг он устремил глаза вверх, в тёмное беззвёздное небо, а потом опустил их в землю и покачал головой. Из него словно улетучились все краски разом. Те, что ещё оставались в нём.       — Знаешь, Грейнджер, — неторопливо начал он, — если бы моим боггартом не была твоя смерть, то им было бы это. Ты и мой лучший друг. Худшая пытка из существующих. Четвёртое непростительное.       — Драко, я…       «Не хотела», — собиралась сказать она. — «Мы не хотели». И только скопление боли в поднятых на неё глазах остановило её.       Если бы она заранее знала, что станет главной причиной его неоправданных ожиданий, то никогда бы не осмелилась влюбиться в него. Никогда бы даже не посмотрела в его сторону. Не стала бы давать обещаний, которые сама же и нарушит.       Если бы она только знала, что так же легко, как однажды влюбилась в него, она сможет влюбиться в кого-то другого. В его лучшего друга.       — Ты моя самая большая любовь и самое большое разочарование. И я бы не хотел испытать такое никогда больше. Уж точно не в этой жизни.       Гермиона сглотнула, чувствуя себя так, будто у неё из груди вырвали сердце. Хотя, возможно, у неё его и не было никогда. Иначе бы она не довела до таких слов некогда больше жизни любимого ею человека.       Ей хотелось бросить в себя смертельное проклятие. Хотелось захлебнуться в громких рыданиях. Хотелось обернуть время вспять и никогда не смотреть на Тео, как на человека, ради которого она готова отказаться от своей первой серьёзной большой любви. Только жизнь не кассетная плёнка и не подразумевает перемотки. Поэтому Грейнджер просто стояла и задыхалась от молчаливых сожалений, которые ничем не могли помочь в сложившейся ситуации. Ни одному из них.       — Малфой, — начал Тео, делая к нему шаг. — Мы можем поговорить?       Уголок губ Драко дёрнулся и, швырнув окурок на свежевыпавший снег, он обернулся к Нотту.       — Нам не о чем говорить. Моя девушка теперь твоя. Полагаю, ты действительно взял всё от нашей дружбы. Больше мне нечего тебе предложить.       Гермиона смотрела, как оранжевая точка тлеет между ними на снегу, подобно угасающей дружбе.       У Малфоя никогда не было большого круга друзей. Только Тео, на самом-то деле. И она. Два человека, которые единодушно его предали.       Если бы Драко так поступил с ней, она бы, наверное, в тот же день загремела в Мунго.       — Я знаю, ты меня ненавидишь.       Малфой поджал губы, обдавая Нотта смертельным холодом.       — Невозможно ненавидеть того, кого для тебя больше не существует.       Бросив последний тяжёлый взгляд на Тео, он наступил на окурок и зашагал прочь.       Его напряжённая фигура стремительно удалялась, а Гермиона стояла на месте, ощущая, как сердце пытается пробить грудную клетку. И с каждым новым отдаляющим его от неё шагом, глупая мышца качала кровь всё сильнее, стремясь помчаться вслед за ним. Потому что, несмотря на то, кто бы не занял её сердце снова, одна его часть навсегда останется принадлежать ему.       — Навсегда.       — Навечно.       Отголосок нарушенных обещаний утонул в оглушительном треске аппарации, и тогда Гермиона позволила себе слёзы.       Безмолвная попытка выплакать всё своё сожаление. Раскаяние. Свою вину. Искупиться в соли и влаге, стынущей на лету в густом воздухе декабря.       Тео заключил её в объятия, и она всхлипнула ему в плечо, ощущая себя законченной эгоисткой. Потому что у неё был человек, готовый её понять и утешить. Готовый разделить с ней все переживания пополам. А у Драко не осталось ничего, кроме нарушенных обещаний, предательства двух близких людей, разбитого сердца и сигарет. Сигарет, которые никогда ему на самом деле не помогали.