***
Дел было полно, а Фиме приспичило что-то ему рассказать. Нельзя было это сделать в отделении или по пути в комиссариат? Фима утверждал, что нет, а Гоцман почему-то шел за ним. — Очень надо, — лепетал Фима. — Друг просит. Видя, что Гоцман вот-вот повернет обратно, он остановился, сделал нарочито серьезное лицо, вытащил из кармана ладонь с выставленными двумя пальцами, как будто держал в руках пистолет. — Нет, вы пойдете со мной, генераль! — воскликнул он, стараясь имитировать немецкий акцент. После такого злиться на него просто не получалось. Поход в кино был единственным светлым моментом за последние несколько дней. Гоцман смотрел на пальцы, уткнувшиеся ему плечо. Он сделал шаг вперед, сокращая расстояние. Очень хотелось сграбастать Фиму в объятия, прижать к себе... — Дава… — Фима уперся ладонью ему в грудь, заставляя отстраниться. Гоцман с трудом оторвался от его глаз и обернулся. Во дворе, куда они вошли, стоял накрытый стол, за которым уже собралась толпа людей. Гоцман сам оттолкнул Фиму и быстро поднялся в свою комнату.***
Гоцман был пьян настолько, что едва стоял на ногах. Еще сложнее было держать себя в руках — или руки при себе. Сначала он просто опирался о Фиму, потом буквально повис на нем. Долго так продолжаться не могло. Голова кружилась, и Гоцман остановился, тяжело прислонившись к подвернувшемуся на пути подоконнику. Он достал сигарету, но Фима выбросил ее прежде, чем Гоцман успел закурить. Гоцман порывисто притянул Фиму к себе, крепко обнимая. Кажется, даже слишком крепко: тот сдавленно охнул и пытался оторвать Гоцмана от себя. Тот отстранился, но не слишком. Фима так и стоял рядом, слегка улыбаясь. Гоцман почти машинально погладил его по щеке и замер, так и не убрав руку. Он чуть подался вперед, но тут распахнулось окно, едва не ударив обоих, и пришлось отскочить в сторону. — Чего это вы тут шумите! — в окне появилось заспанное лицо. — Три часа ночи! — У Давида Марковича день рождения, — деловито пояснил Фима. Заспанный гражданин окинул обоих неприязненным взглядом. — Поздравляю, — выдал он, захлопывая ставни. Это прозвучало как оскорбление. Гоцману очень хотелось выбить стекло или сделать еще что-то в этом роде, но Фима утянул его за собой, не обращая внимания на поток возмущенной брани.***
Дома у Фимы был тихо: абсолютно точно они остались одни. — Чаю хочешь? — спросил Фима. Гоцман отрицательно помотал головой. — А чего хочешь? Гоцман промолчал. Просить он никогда не умел. К счастью, с Фимой этого не требовалось. Фима подошел вплотную и неторопливо, зная, что им никто не помешает, обнял Гоцмана за шею, затем коснулся губами его губ: сначала мягко, потом все более напористо. Гоцман тут же крепко его обнял и ответил на поцелуй.