Ты моя Муза

Несмотря на довольно странную форму, помощь Хао возымела действие. Мои дрожащие родственники оставили меня в покое, более того, они всячески меня сторонились. Я должна была почувствовать облегчение, но оно не наступало. Скорее наоборот, меня не покидало ощущение обязанности и незавершенности. И это не просто не нравилось, это очень раздражало и выводило из себя. Хао мастерски вывернул игру в свою пользу, оставив всех в дураках. В этом весь он. Стараясь отвлечься от этих мыслей, я решила переключиться на другие задачи. Я связалась с Дителами и сообщила, что жду их в определённый день и час в определённом доме в Афинах, но не пояснив пока с какими целями, чем вызвала отчётливое недоумение в голосе. Затем заказала билет на самолёт, несмотря на то, что могла воспользоваться живым транспортом в виде того же самого Лайсерга, который бесплатно телепортировал бы меня из Китая в Грецию. Я не собиралась этого делать, желая путешествовать как обычный, среднестатистический человек, коим и хотела быть. Едва мне на почту пришло уведомление об успешной покупке билета до Афин, мой телефон зазвонил, и голос в трубке уведомил, что дедушка Фан хочет меня видеть, причём срочно. Не замечая за собой особого желания ехать в больницу и предвкушая непростой разговор, который наверняка коснётся моего любимого супруга, я всё равно отправилась туда. Дорога до клиники не потребовала много времени. В палату меня пропустили сразу. Ожидаемо, это была VIP-палата (мои родственники никогда не скупились на средства), дед занимал единственную имеющуюся койку во всём белоснежном прямоугольном помещении и был подключён к системе, лениво почитывая книгу, которая лежала у него на груди. Он натянуто улыбнулся мне и поприветствовал. — Ты пришла. — Я не могла не прийти, — ответила я, мысленно ставя галочку, что это не совсем правда. К двоюродному прадеду я относилась довольно тепло, он был одним из тех немногочисленных родственников, которые относились ко мне если не тепло, то хотя бы примирительно и уважительно, но при этом не чувствовала в нём родную кровь. Мы лишь играли хорошо продуманную вежливость между внучкой и её дедом. — Как Вы себя чувствуете? — А как может чувствовать себя в моём возрасте и в моём положении? — спросил он, показывая трясущейся рукой на катетер и капельницу. — Сносно. Но чувствую, что скоро умру, поэтому и хочу с тобой непременно поговорить, пока не наступило это судное время. Я приблизилась к его постели и села на рядом стоящий стул. — Внимательно Вас слушаю. — Ты, — начал он, немного помедлив и собравшись с силами, — совершенно неглупая девушка и прекрасно понимаешь, о чём пойдёт наша беседа. Я кивнула. — О твоём наследовании, нашем клане и твоём муже, — добавил он дрожащим голосом. Я продолжала молчать, внимательно глядя в его уставшие глаза. — В частности, я хочу поговорить о соглашении, которое мы заключили с Королём. Позволила себе небольшую усмешку. — Вы же понимаете, что он Вас обхитрил? — Почему ты так считаешь? — Он сказал, что наследником после меня будет наш ребёнок, которого он выберет. Вы же понимаете, что такой шаман, как Хао, не позволит своему ребёнку возглавлять чужой клан, пусть даже клан собственной жены. Наверное, мне не следовало этого говорить, раскрывая карты собственного мужа, но мне хотелось утереть нос всем своим родственникам, пусть и в лице только этого пожилого человека, который принял мою сторону. — Конечно, я это понимаю. И понимал тогда, когда договаривался об этом, — старик закашлялся, и я дёрнулась, чтобы позвать врача, но его костлявая рука легла на мои пальцы и тем самым остановила. — Не стоит, всё в порядке. Продолжим. Да, я это понимал. И меня устраивает, что ты будешь возглавлять нашу семью. Ты достойнее всех этих людей, вместе взятых, пусть даже тебе особо этого не хочется. — Вы так говорите, но ведь совсем меня не знаете. — Ты права, не знаю. Но зато знаю всех остальных. И не вижу в них перспектив. Кроме того, у тебя есть мощная поддержка, с которой все будут считаться. Ещё немного и я подумаю, не удариться ли мне в феминизм, чтобы отстаивать право женщин на самостоятельность. — Моё положение в клане не должно иметь никакой связи с моим мужем. Я заставлю со мной считаться. Именно со мной-человеком во главе клана шаманов, а не с женой Короля. — Твоя мать была такой же, когда пришла в нашу семью. Была такой же тихоней, а потом начала выпускать когти. Она хорошо играла примерную жену, дёргая за нити кукловода. Он всё знал. И молчал. — Я не моя мать. Я другая. И прятаться ни за ширмой, ни за спиной мужа не намерена. Старик в замедленной съёмке облизнул губы. — Слова достойные главы клана Ишу. Ты напоминаешь мне императрицу У Цзетянь¹. Пожалуй, это был лучший комплимент в свой адрес, который я слышала за свою жизнь. Тут дед зашёлся в продолжительном кашле, из-за чего громко запищали подключенные приборы и прибежал медицинский персонал, который он прогнал, едва приступ завершился. — Девочка, никогда не забывай, что ты в первую очередь Королева Шаманов, а потом уже глава клана Ишу, а не наоборот, как ты думаешь. — Почему? — Я не думаю, что человек, родившийся в клане шаманов, сделавший из себя сильнейшую шаманку в мире и заставивший признать как равного себе самого Асакуру Хао, достойна лишь управлять семьей. Не смеши. Ты родилась, чтобы стать Королевой. Я находилась в замешательстве. Не думала, что услышу это от деда. — Вы для этого меня позвали? Чтобы это сказать? Старик закрыл глаза и откинулся на подушки. — Да. Хотел сказать, чтобы ты различала своё предназначение и мечту. А теперь иди. Мне надо отдохнуть. Я покинула больницу в растрёпанных чувствах. С одной стороны, мне было ужасно лестно, что уже который человек говорит мне о том, что должна быть с Хао. Я даже начала призадумываться над тем, зачем я всё это затеяла, предложив дружбу. Возможно, просто нужно было остаться его женой и существовать безропотной вещью. Но затем я сама же откинула эту мысль, считая, что никогда не позволю распоряжаться собой и не иметь собственную волю. Дойдя до поместья, где меня встретили духи более почтительно, чем обычно, я спокойно прошла внутрь, добралась до своей комнаты и плюхнулась на кровать, закрыв глаза. Мне абсолютно ничего не хотелось. Я чувствовала какое-то уныние и тоску от всей этой неопределённости. Провалявшись в таком отвратительном состоянии часа два, я отправилась в столовую. Во время обеда, пока я ковырялась в тарелке с рисом, зашла служанка и объявила о прибытии отца. Это подняло мне настроение, хотя и сразу же вызвало вопрос: какова будет его реакция на моё обновлённое состояние, ведь в последний раз мы виделись, когда я сообщила, что лечу в Королевство Шаманов с Меном. Я отложила столовые приборы, убрала салфетку с колен, аккуратно положив её на стол, и вышла навстречу отцу. И обнаружила его в весьма непривычном виде. Вместо традиционного наряда в пол, в каком он обычно представал передо мной, родственниками и гостями, он оказался одет в утончённый чёрный костюм в мелкую клеточку. У него были такие же знакомые мне тёмные усы, длинные волосы, что обычно были распущены, в этот раз оказались забраны в низкий хвост, перевязанный лентой. На носу отца размещались вместо привычных пенсне, которые он так любил и которыми так дорожил, обычные в строгой оправе очки. Не знаю, кто из нас был больше поражён внешним видом друг друга — я или мой отец — но мы радостно обнялись, словно не виделись целую вечность. — Здравствуй, отец, — сказала я, крепко зажимая его в объятьях. — Хёшия… Я бы сказал, это невероятно! — он разжал мои руки и оглядел меня с головы до пят. — Невероятно. Хотя я ожидал именно этого исхода. Не будь я настолько счастлива от его приезда, я бы закатила глаза и цокнула. — Ты самая настоящая красавица! Ни капли не изменилась. Точно такая же, как и тогда, когда пришла мне сообщить о своём замужестве. Я позволила себе немного рассмеяться, чтобы сгладить обстановку, и, взяв отца под руку, провела в столовую. Ему принесли горячий обед, и он, отвлёкшись буквально на минуту, чтобы помыть руки, принялся за него. За приёмом пищи я расспросила его о поездке, которую он совершил. Отец говорил довольно живо и открыто, делившись её успехами, но при этом совсем не спешил расспрашивать меня, за что я была крайне благодарна. К концу трапезы, когда мы просто пили чай, он всё же позволил себе выспросить у меня несколько обстоятельств. Впрочем, я понимала, что без этого мы никак не могли обойтись. — Ты вернулась в каком качестве? — Вернулась в качестве твоей дочери, само собой. Первой дочери, — сказала я, сразу обозначив то, как ко мне следует обращаться, в том числе и на людях. Отец понимающе кивнул. И предрекая его следующий вопрос, сразу сказала. — Наше дорогое семейство уже в курсе. — И как же ты это им преподнесла? — спросил он, явно насмехаясь. — Просто предстала перед ними в данном теле, — ответила я. — Их весьма обескуражил этот факт, и они крайне заволновались вопросом наследования. Я старалась вести себя не столько непринуждённо, сколько насмешливо. Хотя до сих пор была раздражена фактом существования этого вопроса. Пусть он и был ожидаем. — Их тревога понятна, — сказал отец, складывая руки на столе. — Потому что, принимая во внимание твоё замужество, наследника прямого у нас нет. Я рассказал отцу о наших договорённостях с кланом от начала и до конца, опуская лишь утренний разговор в больнице. Он слушал внимательно, периодически кивая и улыбаясь уголками губ в момент моего повествования о реакции наших родственников. Когда я закончила, отец хлопнул в ладоши и объявил: — Это прекрасное решение вопроса. Я рад, что ты здесь и что могу общаться с тобой без всяких тайн, — заключил отец и отсалютировал мне чашкой чая. Я ответила ему тем же.

* * *

Во время моих сборов Защитник всячески намекал взять его с собой. Пока собирала багаж, он нетерпеливо сидел около моих вещей и мотал из стороны в сторону своим пушистым хвостом. Когда все необходимые вещи были собраны, нетяжёлый, но всё же увесистый чемодан стоял уже на пороге, кот запрыгнул прямо на него, удобно устроился и то и дело прищуривал глаза. Если бы я не воспринимала его как обычное, пусть и умное, животное, то подумала, что это настоящий человек намёками призывает взять его с собой. И уже в последний момент, когда собиралась выйти из дома и отправиться в аэропорт, Защитник надрывно мяукнул, перегородя мне путь. Я, тяжело вздохнув, пошла за сумкой-переноской и посадила неугомонного кота в неё. Питомец одобрительно мурлыкнул и устроился на дне поклажи.

* * *

Полет прошёл абсолютно спокойно, и мне даже удалось немного вздремнуть в кресле. Сосед не доставлял мне совершенно никаких неудобств — он всё время просидел, уткнувшись в журнал, и лишь изредка подзывал к себе стюардессу, прося стакан воды.

* * *

Греция встретила меня пасмурной погодой, будто не желала меня видеть. Ключ от дома был давно утерян — ещё в далёком двухтысячном году. Поэтому мне пришлось в срочном порядке вызывать слесаря, который, проковырявшись полчаса с моим хитроумным замком, вскрыл его, предварительно изучив мои документы. Внутри дома всё было ожидаемо пыльно и затянуто паутиной. Всё-таки здесь не было ни души целых четырнадцать лет. Раньше я имела ужасную привычку убираться в этом огромном поместье с помощью кукол, которые «оживляла» фурёку. Сейчас за неимением последнего мне пришлось обходиться собственными руками. Разместив вещи недалеко от входа и выпустив кота, который брезгливо ступил на грязный пол, я обошла дом. Бывший мне когда-то тёплым, уютным, он мне казался холодным и чужим. Впрочем, сейчас он мне и не принадлежал. Нужно было подготовить всё для новой хозяйки. Уборка заняла почти полтора дня. Но это стоило того. Теперь я могла гордо смотреть на проделанную работу. Дом сверкал и снова радовал меня. Я сверила часы. Мэри должна была прилететь сюда в ближайшие пять часов. Я решила побаловать себя непродолжительной прогулкой по городу. Сегодня уже светило солнце и стояла прекрасная погода в отличие от вчерашнего дня. На улице в этот выходной день было приличное количество людей. Я вышла на бывшую торговую площадь, которая по воскресным дням традиционно была оккупирована различными соискателями славы. Я обошла ряды художников, пишущих преимущественно портреты и шаржи, не самые любимые мною направления живописи. Услуги местных творцов не пользовались особым спросом, и дело было вовсе не в их таланте — а в современных технологиях, более выгодных и удобных. Зато приличная толпа людей собралась вокруг современных художников — мастеров росписи из баллончика по стеклу, источающих такой мощный запах краски, что у меня даже немного разболелась голова. Недалеко от него на лавке расположился одинокий музыкант, печально перебирающий струны. Его мелодию едва было слышно из-за громких аккордов, доносившихся с другого конца площади. Не имея привычки давать милостыню или финансово вознаграждать талант, я лишь одарила его ободряющей улыбкой. Если бы я обладала сейчас способностями Повелительницы Муз, обязательно бы благословляюще положила руку на его плечо и уже сегодняшней ночью он не спал, купаясь в тёплых волнах вдохновения. Но за их неимением музыканту придётся обходиться лишь собственным мастерством. Я недолго задержалась у двух подростков-жонглёров, приковавших внимание малышей. Парень с девушкой не было наряжены в привычные для циркачей пёстрые костюмы, но это и не было нужно. Вся красота их номера была заключена в мозолях и сбитых костяшках ловких пальцев. Дошла до середины площади и остановилась на ступеньках статуи Аполлона. И усмехнулась. Никогда не любила это место, обязывающее меня контактировать с внешним миром. Раньше ежегодно вплоть до собственной смерти именно здесь я одаривала всех нуждающихся шаманов-художников вдохновением. До сих пор не понимала, откуда пошла эта традиция — наверное, с подачи муз — но явно это была не моя инициатива. Нарушилась эта череда незаслуженного, как мне кажется, одаривания лишь раз — в тот самый день, когда я встретила Кассандру. Сохранившееся во мне воспитание не позволило мне плюнуть в ноги статуи божества в знак собственного освобождения от осточертевшей каторги, на которую я сама себя по глупости обрекла. Когда я шаг назад, то едва не оказалась сбитой двумя глупо хихикающими девушками. Барышни, не удосужившиеся извиниться даже для галочки, направлялись прямо к значительному сгустку людей, из ядра которого доносилась громкая музыка. Я отчётливо различала гитару, бас, клавиши и барабаны. И, конечно, вокал. С чётко выраженной позицией и временами очень даже приличным скримом — модой последних лет. Периодически толпа расступилась, выпуская исполнителя «в народ». Это был мужчина тридцати лет с четырёхдневной щетиной на лице. Сальные русые волосы сосульками свисали из-под банданы. Одет он был как типичный рокер в кожаные штаны и жилетку, мокрую от пота майку, высокие ботинки на шнурках и напульсники с шипами. Его группу не было особо видно — их скрывала обезумевшая толпа фанатов. Когда я всё же вслушалась в текст, мой внутренний переводчик, который принялся стряхивать вековую пыль с китайско-греческих словарей, восторжествовал: это были каверы. Группа исполняла песни не собственного сочинения, а переведенные на греческий мировые хиты. Нет, я хорошо относилась к кавер-группам, даже была благодарна в каком-то смысле им за продвижение мировой культуры, но фанатизм от них не принимала никогда, считая незаслуженным. Тут песня закончилась. Певец громко поблагодарил публику за поддержку и тем самым словил вихрь оваций. Я закатила глаза и скрестила руки на груди. — А теперь давайте пошепчем! И вновь гул аплодисментов. Музыканты ударили по инструментам — и началось.

Пускай все — ложь, Что ты мне говоришь, Но все равно Ты мне принадлежишь, А любовь ждёт лишь роз, Чтоб лепестками стали капли слёз!

Эту песню, пускай и на греческом, я узнала моментально — её невероятно любили слушать мои корейские нянечки, когда «сидели» с годовалой мной.

Я буду тем, кто обнимет, Я буду тем, кто тебя примет. Вся любовь, что во мне, Пылает, как в огне!

И сейчас не самое лучшее время слушать про любовь и огонь в одном предложении. Я только начала держать себя в руках и не утопать в самобичевании. Тем временем певец прыжками перемещается по площади, не переставая петь.

Нет, ты больше не одна, Когда наступит тьма, Дам свет звезде! Слышишь шёпот в темноте?!

Я сжала зубы. И звезды тоже упоминать не стоит. Словно уловив мой настрой, исполнитель песни посмотрел в мою сторону и, заметив недовольную гримасу на моём лице, пошёл, как мне показалось, ко мне. Я делала мысленные посылы свернуть курс и переключиться на других девушек, жаждущих внимания, но особого успеха это не достигло. Мужчина, приблизившись к тройке фанаток и напев им:

Нет, ты больше не одна, Наступит тьма, но знай...

те запищали, будто это было признание в любви и предложение руки и сердца в одном флаконе. Четвертую он приобнял со спины, клятвенно заверив «Что я везде!», а пятой «тихо» наговорил на ухо:

Слышишь шёпот в темноте…

— и громко объявил, —

Шёпот в темноте?!

И тут дошёл до меня.

Ты одинока, разбита, Ты — обнажённая кукла!

Этот негодяй метко подобрал слова для моей персоны, ударив в самое уязвимое место.

Алых роз ждёт любовь, Чтоб укрыть тебя ими вновь!

Белых! Белых роз! Мужчина заглядывал мне в душу, его голос звучал глубоко у меня в голове.

Я буду тем, кто тебя найдёт, И за собой, кто тебя поведёт!

Тут заросшее щетиной лицо мужчины исказилось, и я увидела любимое лицо Хао, который немного надменно смотрел на меня с родной усмешкой на губах.

Вся любовь, что во мне, Пылает, как в огне!

И я почувствовала этот знакомый, близкий огонь. Огонь, который всегда был с Хао. Был ему верным спутником. Я тяжело вздохнула.

Нет, ты больше не одна...

Я вспомнила, как мы танцевали...

Когда наступит тьма, Дам свет звезде!

...и любили смотреть на звёздное небо ночами напролёт. И тихий бархатный голос:

Слышишь шёпот в темноте?!

Но это был не голос Хао. Это был этот, этот выведший меня из равновесия певец, который уже «обхаживал» других девушек.

Нет, ты больше не одна, Когда наступит тьма, Дам свет звезде! Слышишь шёпот в темноте?!²

Мужчина удалился, а ко мне возвращался утраченный на миг рассудок. И возрастала ненависть и самой себе за слабохарактерность и «самонеобладание». Я расстегнула ещё одну пуговицу на блузке, потёрла ключицы и, развернувшись, устремилась к лавочке, стоящей возле клумбы. Необходимо было время собрать себя в кучу, а то превратилась в какую-то размазню. Погуляла ещё с полчаса, окончательно придя в себя. Дышала полной грудью и старалась улыбаться солнцу. В конце концов эта монотонная прогулка меня сморила, и я вернулась домой, чтобы подремать немного.

* * *

Я проснулась от ноющей боли в виске. Не собираясь пить лекарства, решила просто не обращать внимание на неё и принять ванну. Хлынувшая сильным напором вода быстро наполняла ёмкость. Я сбросила с себя одежду, легла в ванну и попыталась расслабиться. Вода была холодной, и я повертела вентиль с красной точкой. Пар, исходящий от горячей воды, застилал глаза. Я сжимала в пальцах белые лепестки роз, плавающие на поверхности. Обхватила себя руками, стараясь согреться, и поглубже опустилась. Вода уже была на уровне плеч. Стройные золотые прутья устремлялись вверх. Подобрав длинную струящуюся кремовую юбку и выбросив в сторону откуда-то взявшийся в руке букет, я подскочила к ним и сжала. Затрясла. Клетка не поддавалась. Я отшатнулась и упала на белое розовое поле. Острые шипы жёстко впились в кожу. Я приподнялась и с тоской заметила, что выхода нет. Я одна в клетке. Совсем одна. Становилось тяжело дышать. Усиливалось давление. Я ощущала что-то странное на уровне носа. Я притянула к себе букет красных роз и обнаружила небольшой сложенный листок бумаги. «Ты выйдешь за меня замуж ещё раз?» Невидимая вода заполнила уши. Ещё немного, и я утону здесь, в клетке, без воды. Утону в воздухе. Так пусть это станет последней правдой, что я скажу. Проткнув шипом палец, я вывела один единственный иероглиф: «是»³. Капли крови брызнули на серебряные волосы. Лёгкие заполнила вода, моё тело упало на цветы. На границе сознания я чувствовала, как сильные руки поднимают меня за талию, слышу звук стекающих капель воды с тела и волос и ощущаю горячий поцелуй на губах. Я распахнула глаза. Прямо передо мной медленно плыл потолок. Я поморгала и помассажировала веки. Это был сон. Откинув одеяло, я села на кровати. Было жарко и ужасно хотелось пить. Я поднялась и прошлёпала босыми ногами по паркету до кухни, налила стакан воды и залпом выпила. Затем ещё один. И ещё. Жажда пропала, но сводящий с ума жар остался. Первой мыслью было принять ванну, но при воспоминании о недавнем сне пальцы потянулись к губам и дышать стало труднее. Огонь продолжал пульсировать во мне, собирался внизу живота, растекался по венам и нещадно бил в голову, туманя сознание. Мне срочно нужно было разрядиться. Небрежно открыв кран, я плеснула на лицо и ключицы воду. Жестокие холодные капли безжалостно, словно мужские пальцы, стеками вниз в вырез платья, вызывая дрожь. Я дошла до гостиной и замерла на пороге под аккорды знаменитого вальса. Длинноволосый пианист продолжал игру, нагло вторгаясь в моё тело своей мелодией. Ноты облепляли мои ноги и тянули вниз, к полу, а изящный скрипичный ключ упирался в поясницу, поворачивался и заводил меня, словно куклу. На ватных ногах я подошла к мужчине со спины. Положила руки на его сильные плечи, задевая обжигающими своим холодом серьги, поднялась по шее к щекам. Он продолжал играть, а я, обнимая его, прижалась своей головой к его. Ладони опалились лёгким поцелуем. Меня невесомо потянули, и я скользнула на ноги мужчины, расставляя обнажённые колени в разные стороны благодаря высокому разрезу платья. Мы касались лбами друг друга, дрожащими пальцами убирали мешающие пряди волос с лиц, видя прикрытыми глазами лишь желанные губы. Жадно ловили дыхания друг друга. Были только мы. Спасительная вода поцелуя вдохнула в меня жизнь, пробуждая давно схороненный внутри стон любви и желания. С каждой секундой взлетала всё выше к счастью. Мгновение — и он встал, а я оказалась на крышке рояля. Карие глаза впиваются в мои серые, жёсткие губы — в мои искусанные, вызывая мольбу о большем. Бесстыдно обхватив мужа за талию коленями, старалась теснее прижаться к нему, почувствовать его. Мужественная рука с закатанным рукавом рубашки коснулась щиколотки и начала медленно подниматься вверх под бархатом бордового платья. Едва она достигла колена, я с гортанным стоном прогнулась в пояснице и опустилась на рояль, касаясь спиной её гладкой чёрной крышки, закрывая в блаженстве глаза. Левая рука Хао нежно коснулась моего лица, будоражающе прошлась по шее и, проложив мучительный путь по коже между грудей, устремилась к узелку на поясе платья. Правая же, выбравшаяся из-под подола, задрав его до колен, пройдя по талии, присоединилась к другой. Я же просто раскинулась жаждущая своего мужа, умирающая без его прикосновений, готовая его принять и чувствующая его желание меня. Я пылала в огне. Лёгкий ветерок пробежал по моей коже — и я почувствовала губы и пальцы на своей груди. У меня сорвался стотысячный стон, я заёрзала под мужем в нетерпении — внизу уже всё пульсировало, и дорогу в Рай мне преграждала лишь ткань моего нижнего белья и его брюк. Не имея возможности запустить руки под его рубашку, плотно прижатую к телу жилетом, я провела лодыжками по его бёдрам. Тем временем Асакура спустился ступеньками поцелуев до живота. Зазвенела пряжка ремня, расстегнулась молния, глухо пуговица вылетела из петли. Я в предвкушении собственного спасения облизнула губы. Осталась одна вещь. Всего одна. Ловкие пальцы потянули её вниз, и… — Хёшия… ...и мою грудь царапнуло что-то острое. Я провела подушечками пальцев по больному место. Кровь. Слева от меня на кровати сидел Защитник и взволнованно дёргал хвостом. Я перевела взгляд на себя. На мне была распахнутая блузка, джинсы, к счастью, застёгнутые, белый лифчик. На левой груди кровоточили три царапины от кошачьих когтей.